Холмогоры

Апрель.
Мне восемнадцать.
Вышибленный из института после первой же сессии, которую, кстати, практически не сдавал, а так, для родителей, чтоб не ругались, собственной рукой наштамповал зачеты в зачетку, теперь уже призывник, я отправляюсь на десятидневные сборы в глухой поселок с немного потешным названием Федоровка.
По велению военкомата на этих сборах из меня, и еще таких же, как я двадцати желторотиков, будут готовить парашютистов. Команда "семдесят". ВДВ. Так говорят и мы всем верим.
Первое время я полон романтики. Главная радость - на десять дней вырваться из круга монотонных будней слесаря-ремонтника со сборочного участка. Ясное дело, что перестав быть студентом,стать тунеядцем я себе не позволил. И именно на так проевшемся мне тогда флагмане совдеповского радиостроения меня и настигла повестка "из армии".
Другая радость - берут в десантники. Это не шутка, ВДВ. Всеми воспетые "войска дяди Васи". Друзья-студенты откровенно завидуют, девчонки, как мне казалось, восхищены. А третья радость - я буду прыгать. За десять дней совершу три прыжка. Как радовался мальчик из фильма "Сережа" поездке в заветные свои Холмогоры, так радуюсь я поездке в Федоровку. Федоровка - вот как называется порог мечтаний.
Накануне отъезда - День рождения мамы. Мама молчит, она сердита. Отец покручивает у виска пальцем.
Утром, наспех собрав рюкзак: блок сигарет, три банки консервов, носки, трусы и теплый свитер, я убегаю в военкомат. Оттуда на стареньком замызганном "Пазике" команда "семдесят" мчится к мечте, в расположение спортивного аэродрома. Знакомимся быстро. По приезду на аэродром команда разбивается на определенные группы. По интересам, так сказать. До прихода инструкторов каждая группа, распластавшись на траве перед бараком, пьет за знакомство самогон. Кто из термосов, кто из фляг. У нас - эстеты, мы пьем "казенку".Из баночки от детского паштета.
Мои друзья - Фара, Рыба и Ярик. Потом прибивается еще и Олег. Сейчас я не вспомню его фамилии, потому, как по прошествию  парашютной декады, больше его никогда не встречал.
Имен инструкторов я уже тоже не помню. Их двое. Один - добрый, другой - злой. Для первого мы все десять дней - "ребята". Для второго... Однозначого определения у второго инструктора для нас нет. Впрочем, есть. Более часто мы - тараканы беременные.
Нам назначают старшину, парня из наших, студента техникума, и в первый же день ведут на работы. Мы убираем летное поле. Камни, железки, еще какая-то хрень...
В обед - знакомство с бабушками-поварихами. После обеда - обустраиваемся в бараке. В душном и вонючем фанерном ящике.
Первый день проходит быстро. Нас переодевают в бэушные робы, ватные куртки и шлемафоны. Все одеяния исчерканы надписями ранее бывших на нашем месте "учлетами". На моем ватнике намалеван патрон, увитый, как змеей колючей проволокой. На шлемафоне - не менее ста имен и кличек. И еще надпись: "Обелиск". Кажется какой-то район Светловодска.
Следующий день - более "яркий".   В шесть ноль-ноль нас вышибает из барака матерный вопль Второго. Зарядка. Прогнав нас кругами по городку, Второй устраивает нам силовой тренаж. Отжимание на счет, перебежки с товарищем на горбу... К окончанию зарядки мы выжаты, как лимоны. Курящие "бУхают" надрывным кашлем и плюются какой-то коричневой слизью. Второй улыбается. Второй доволен: "Куда вы лезете, тараканы? Зарядка ведь для плохенького мотострелкового отделения".
Первые мысли: " Я дурак. Какого рожна мне это надо".
Следующие дни проходят однообразно. Укладываем парашюты, висим на лямках, тренируясь в разворотах при приземлении, учим действия в особых случаях и... смотрим парашютные прыжки. Прыгаю спортсмены. Иногда военные. Вечером в бараке - анекдоты и песни. Особо запасливые гоняют чаи и доедают привезенное из дома варенье.
Появляются так называемые "чмыри". Двое парней, послабее духом, отказавшиеся вступить с обидчиком в драку. Все издевательство заключается в том, что они подвергаются похабным насмешкам. И чаще других убирают в бараке. Ярой злобы в нас еще нет.
На шестой день уезжают Рыба и Ярик. На тренировочных прыжках с вышки Ярик повреждает левую руку, следом за ним, неизвестно отчего, становится очень плохо Рыбе. В медпункте его "отправляют" в город. Вечером их увозит дежурный "Урал". Перед тем, как впрыгнуть в кузов, Ярик оборачивается и говорит: "Честно говоря, я вам, пацаны, не завидую".
Мы с Фарой смотрим вслед пыхтящему в сторону города "Уралу".
День восьмой - первый прыжок.
До обеда нам не дают погоду. Небо - серая канитель. Лежим в бараке и трепимся ни о чем. Задняя мысль: "Может быть не сегодня?"
Дверь в бараке скрипит: "Как бы не так".
Матерный вопль Второго гонит нас к парашютному складу. Навьюченные каждый своим основным и запаской, бредем к старту. Появляется солнце.
На старте нас разбивают повзлетно - восемь человек в каждый взлет. Очередность во взлете идет по весу. Самый тяжелый прыгает первым. Я самый легкий. Мне замыкать.
"Ну и хрен с ним. Никто на купол не сядет".
Несколько фотографий перед стартом.
Построение.
Начальник аэроклуба, здоровенный мужик с некогда изрезанными парашютными стропами лицом делает последние наставления:
-Запомните и зарубите себе на носу. Отделились от самолета, отсчитали три секунды и только после этого вытянули кольцо. Отделились, отсчитали и вытянули. Понимаю - впервые, понимаю, что страшно, но вы мужики и знаете все как именно это делается.
Пацаны и девчонки, из спортсменов, заправляют на пристегнутых к нашим животам запасках чекующие шнуры. Красная лямка в петле. Связана со шпилькой кольца парашюта. При наборе высоты на пятсот метров шпильку вставляют в прибор запаски. Во время прыжка, если не расчековать - запаска откроется автоматически. Сделано для того, если вдруг-внезапно кто-то и почему-то потеряет в небе сознание..
Пацаненок сопит у моей запаски. Шнур еле-еле влазит в петлю.
-Легко его вытяну?
-Тяжело, - пацан озадаченно кривит губы, - Сразу предупреждаю, посильнее тяни.
Мой взлет готов. Биплан на старте. Колонной по одному бежим к самолету. Рев двигателя, запах машинного масла,грохот стремянки и мы в салоне "Ан-два". Сердце замирает. Слушаю такт набирающего обороты двигателя. Лицо Фары становится то бледным, то красным. Показываю ему большой палец: "Ты че?".
И еле сдерживаю дробь подбородка. Толчок стальной скамейки под зад. Горизонт в илюминаторах резко дрогнул. Сквозь открытую дверь пилота, доносится шипящий говорок руководителя прыжками.
Команда: "Шпилька". Выпускающий, Первый, деловито проходит вдоль бортов и впихивает шпильки в приборы запасок. Значит, уже пятсот метров. Прыгаем с девятсот. Еще немного покоя.
-На боевом,. - шипит пилот
-Боевой разрешаю - отвечает руководитель.
Два гудка сирены заставляют встать дыбом не только нас, но и волосы под шлемом.
В памяти всплывает: "По команде ""Приготовиться" встать, повернуться лицом к двери, правую руку положить на кольцо, левую ладонь - на кисть правой..."
Первый рывком открывает двери. В салон врываются рев и холод. За бортом - шквал. Серо-белый рычащий шторм.
Длинный гудок, команда: -Пошел.
Впяливаюсь взглядом в номер на ранце семенящего впереди меня человека. Не смотреть за борт. Только в этот номер. Номер вниз и я за ним. Только не останавливаться. Только вперед.
Первый отсекает меня от номера.
-Пусть отойдут от самолета...Теперь пошел.
Процеживаю сквозь зубы, не глядя на Первого: -Подтолкни...
Шквал в лицо, кубарем вниз, рев самолета проносится над мною.
"Пятсот двадцать один, пятсот двадцать два, пятсот двадцать три, кольцо!"
Ощущение рвущейся на спине рубашки, проваливаюсь на длину строп, впивается в ляжки подвисная система. Задираю голову вверх и пялюсь на купол. Сморщенный, он расправляется с негромким хлопком. Падение моментально прекращается. И тишина. В бликах выползающего из облака солнца.
Про чекующий шнур вспоминаю сразу. Начинаю вытягивать его аккуратно, но он, поганец, словно врос в петлю. Даже не пробую петлю оттянуть, рву шнурок и слышу: "Чпок". В стороны ползут клапана запаски. Словно из вспоротого брюха, начинает вываливаться парашют.
"Мля, спортсмен"
Я приземляюсь расстроенный до нельзя. Купол запаски зажат между ног. И, следовательно,  я - один из тех, кто будет сегодня на уборке сортира.
Первый прыжок...
Команда "семдесят".
Вернувшиеся после "десятидневки", мы будем уверены, что через месяц-два в том же составе уйдем в войска. И все неприменно будет так, как было в том тихом поселке Федоровка.
Десантную форму, из всей команды, впоследствии, надем только Фара и я. И будем служить в одном полку по эгидой легендарного Туркестанского округа. Но даже по прошествии стольких лет мне будет отчетливо вспоминаться именно та оглушительная тишина. Тишина в золотистых бликах солнца. Над мною придуманными "Холмагорами".
В мой восемнадцатый месяц апрель.