Везде сад наслаждений

  Виолетта – Александру

  Терпкий запах мужского пота, запах страха, крики и стоны боли и наслаждения, мои собственные сладкие содрогания – вот что возникает в памяти, когда я пишу вам, дорогой Александр, отвечая, как и условлено, своим письмом на ваше. Да: мы договорились разнообразить нашу жизнь (ведь жизнь обыкновенно так скучна!), устроить увлекательное соревнование: кто превзойдет другого в изощренных и безграничных наслаждениях. Но не затем пишу я вам, чтобы похвастаться и, может быть, выиграть в нашем споре, - нет. А затем, чтобы, раз уж невозможно нам быть вместе, передать вам хоть частицу той страсти, которой я пылаю, страсти, которую столь истово хотела бы я – увы, тщетно! – с вами разделить.
  Но по порядку.
  Мы собрали их в тайных комнатах клуба «Парадиз», пообещав незабываемые, райские наслаждения тем, кто пройдет испытание. Дюжина крепких, состоятельных мужчин, имевших достаточно денег, чтобы заплатить за участие в увеселении, и еще больше, чтобы отписать их клубу, на случай нарушения конфиденциальности, безусловным гарантом своего молчания. Они согласились абсолютно добровольно, предупредив коллег и родственников, что уезжают в отпуск на две недели и что связаться с ними будет невозможно. Теперь они стояли перед нами в кандалах, с закованными руками и ногами, одетые только в кожаные трусы, и ждали назначенного испытания. Мы – четверо огромных теток, любая из которых могла с легкостью скрутить и порвать на части самого сильного мужчину, несколько прелестных тоненьких моделек в латексе и с плетками и я, Королева, - выстроили их в ряд, придирчиво осматривая. Пути назад не было – они об этом были предупреждены, но вряд ли могли представить, что озвученные условия не просто слова, и что испытание, которое им предстояло пройти, они запомнят надолго, а награду, им предназначенную – и того более.
  Полное подчинение – вот было условие успешного прохождения испытания. Пятеро самых сильных, мускулистых, с волевыми лицами мужчин сразу же выразили готовность на все. Опустившись на четвереньки, они самозабвенно целовали туфельки моделькам, облизывали слюнявыми языками длинные каблуки, подставляли ягодицы под плетки, целовали и вылизывали промежности великаншам. За это их вскоре отвели к Машине Боли. Они легко и с блеском прошли испытание.
  С остальными пришлось повозиться, но времени было много, можно было не торопиться. Деваться от нас мужчинками было некуда, да они и сами это отлично понимали.
  Хорошо помню предпоследнего стоика. Молодой мускулистый мужчина, настоящий атлет, каких показывают по телевизору в рекламе шампуней, он никак не хотел сдаваться. Изнуренный диетой, недосыпанием – ведь мы почти не давали им спать, голубчикам, - он согласился подчиниться за два дня до последнего срока.
  Вот, вот он стоит, измученный, но невыразимо прекрасный, прикованный к железному столбу. Две великанши держат его за плечи, скорее всего для придания всей сцене объема, чем из осторожности: ведь он прикован. Сидя перед ним на стуле, я ласкаю его бритые яйца. Бледный рог его подымает голову.
  -Что это? – стыжу я закованное, пойманное божество, мечту многих женщин. – Что это такое?! - и бью его плеткой по ногам, по сморщенным мешочкам с будущим потомством, щиплю. Одновременно дрочу ему член. Божество тяжело дышит. Он ничего не может поделать, мои открытые груди, ярко накрашенные губы, прекрасные голенькие модельки вокруг возбуждают его: его возбуждает собственное унижение. Я бью его плеткой по яйцам, несильно, снова и снова, - продолжая дрочить член. Он кончает. Я встаю со стула и размазываю ему сперму по лицу. Великанши ослабляют цепи, опускают адониса на колени: я направляю его голову себе в пах:
  -Лижи, лижи, ничтожество.
  Он лижет, лижет мою магическую кнопку, по телу расходятся волны обволакивающего огня… Я нагибаю его еще ниже, заставляю облизывать каблуки.
  Затем его отводят к Машине Боли.
  Последнего уговаривать уже некогда. Он держался до последнего, и больше времени у нас не осталось. Казалось, что две недели – огромный срок, а – вот… И откуда только столько воли к сопротивлению? На вид – маленький, тщедушный мужчинка с плаксивым невыразительным лицом. А вот нате же: обессиленного, из последних сил цепляющегося за мутное, мерцающее сознание, мы несем его к Машине Боли сами.
  Изможденное тело ставят на четвереньки, закрепляют ремнями, нагибают голову, включают Машину. Толстый железный поршень входит бедняге в зад, разрывая анус, движется все быстрее и быстрее… О! Первые жертвы стонали радостно, пожалуй даже, ликующе. Следующие – вымученно, крича от животной боли. Этот, последний, только едва побулькивал, когда прекрасные модельки, уже без былого ожесточения, скорее для порядка только, стегали его, покуда поршень неумолимо вгрызался в зад, плетьми.
  Но вот экзекуция закончилась. Измученного, страдальца освободили от пут, подняли, поддерживая, на ноги, обмыли от пота, обрызгали одеколоном, одели в тренировочные штаны и сорочку и, дав выпить возвращающего силы наркотика, вытолкали на улицу, под дождь. Это и была обещанная сладостная награда: свобода. Во дворе его ждало заботливо вызванное такси. Незабываемый отпуск подошел к концу.
  Вот так провожу я время, в простых немудрящих развлечениях. А как коротаете дни вы, любезный Александр?
  Пишите, всегда ваша,

  Виолетта

  Александр  - Виолетте

  Отвечаю вам, чего уж, отвечаю…
  Чтобы не ударить в грязь лицом, я уговорил свою дорогую подругу привлечь к нашим любовным играм третьего, который не оказался лишним. Молодая поросль, он культурно отдыхал с ребятами во дворе, где мы заманили его к себе, пообещав напоить энергетическим коктейлями и угостить дорогими сигаретами. Подруге он понравился нежным обликом своего лица.
  Сразу же оказавшись в комнате, мы стали целовать, обнимать друг друга, подросток жадно глазел на нас во все глаза. Тогда моя невеста опустилась перед ним, как перед молодым божеством лесов и полей, на колени, и, расстегнув ему штаны, обняла губами его флажок.
  Но так просто мы его не оставили: уложив на диван, невестушка стала ласкать его, целовать, пока я гладил ее красивые груди, пупок, пробирался ниже и ниже. Лежа на диване, моя ненаглядная повернулась к фавну спиной, предложив войти в нее сзади, что он и совершил, я же, тоже привалившись к его спине, вошел к нему в зад. Он ойкнул, но продолжал совершать движения, любя невесту. Так все трое мы лежали на боку. Он излился почти сразу, но продолжал делать дело по-прежнему, я, вынув член, кончил подруге на бедро.
  Ополоснулся в душе, потом вернулся, и мы любили мою спутницу снова, он опять в попу, а я по-нормальному, - на боку и бутербродом (как только не раздавили паршивца?)
  Ну вот и все. Погода стоит слякотная, неприятная, все дожди, небо заволокло, солнышка почти не видать. Скоро холода, а неизвестно, включат ли вовремя отопление, как с этим будет на этот раз. По телевизору всё говорят, что ситуация может измениться к худшему, но правительство будет тщательно следить. Не могу: все не сплю, мучаюсь, переживаю за нашу страну, ведь народ-то какой у нас, известно.

  Александр

  Виолетта – Александру

  Любезный Александр, только что получила ваше письмо, и теперь спешу рассказать вам о том, что не то чтобы скрывала уже давно, но просто умалчивала, приберегая сообщить, покуда все завершится. Александр! Все приятные, не скрою, волнительные даже, развлечения, о которых писала я вам ранее, - все это разве приправа к истинному блюду сладострастия, что готовила я и от которого по кусочку отщипывала последние месяцы. Тихая студентка, блондинка, прожигающая жизнь на модных вечеринках, любящая поиграть в теннис, прокатиться в спортивной машине с ветерком, завсегдатай дорогих ресторанов, не упускающая случая порадовать свою нежную писечку, отдать ее в руки ненасытным мужикам, гориллам, - я однако же не так проста. Развратна – но не только. Любвеобильна – но если бы одно это. Пишу вам как на духу: все это время, пока мы шлем друг другу письма, туда-сюда, туда-сюда, как и положено влюбленным (а ведь я влюблена в вас, хоть и ни разу не видела, и то, что между нами не было близости, при моем-то образе жизни, только укрепляет меня в моих чувствах), все это время в подвале моего загородного особняка, который подарили мне родители, томился пленник: похищенный мной из сластолюбивых побуждений гастарбайтер.
  Сразу же я дала понять, кто из нас главный, и что его ждет: связанного, облила ледяной водой из шланга и оставила в холодной комнате, на сквозняке, чтобы он уже наверняка, гарантированно простудился.
  Тем слаще было лечить его. Прикованный к огромной кровати по рукам и ногам, мой среднеазиатский гость охотно принимал лекарства, был паинькой, и за это, когда он выздоровел, я охотно выпорола его ремнем, до рубцов, а потом пристегнула к поясу тридцатисантиметровый резиновый член и жестоко выебла его в зад.
  Устав кричать от боли, он затравленно глядел на меня своими оливковыми глазами, я же, раскалив бронзовое клеймо с изображением вагины, трижды клеймила вонючего козла, объяснив:
  -Когда ожоги от клейма закроют все твое тело, тогда, ты слышишь? слушай меня внимательно: тогда только твои мучения закончатся.
  Каждый день с утра, перед тем как отправиться в институт или на очередную гулянку, я трахала его резиновым фаллосом в зад, так что он лишь поскуливал, а затем клеймила раскаленной вагиной. Оттрахав, я вытирала об чурку испачканный в кале дрын и уезжала. Раз в неделю, сделав гастеру укор снотворного, я волокла его в душ и отмывала от нечистот. Наградой за все мучения был отменный стол, или, вернее, поднос: уверена, никогда в жизни проклятый ублюдок не питался так хорошо, как в моем подвале. Из лучших ресторанов. Он даже растолстел, мне показалось.
  Когда выжженные клейма покрыли больше половины тела чурки, я явилась к нему в белом халатике, повязке на лицо, шапочке, резиновых перчатках, с циркулярной пилой и хирургическими инструментами:
  -Чтобы ты меньше мучался, я отпилю тебе ногу. Вот так, по бедро. Тела станет меньше, я быстрее клеймлю тебя всего, и ты будешь свободен от мучений. Ты рад?
  Он смотрит на меня и не верит. Кричит что-то со смешным акцентом, пытается вырваться. Но все напрасно: разжалобить меня невозможно, а убежать – тем более. Анестезирующий укол, мерное жужжание пилы – гастарбайтер кричит не от боли, анестезия хорошая, а от ужаса. Отрезав ногу, я обрабатываю и зашиваю культю, надеваю дрын, трахаю его по потери пульса и ставлю еще три клейма. Свободного места на теле гостя столицы почти не осталось. Скоро, скоро закончатся его мучения.
  На ужин полагались котлеты с картофельным пюре. Немного придя в себя, мой пленник охотно их ел: изысканная дорогая еда надоела ему, расстроив желудок, он соскучился по простой домашней кухне.
  -Приятных снов, дорогой Ариф: ты съел собственную ногу, ХА-ХА-ХА-ХА-ХА! – сказала я и расхохоталась на весь подвал.
  Он долго блевал желчью, бешено сыпал проклятьями на своем, непонятном.
  -Милый, дорогой, ну не грусти, не куксись, чего ты, - обняла голову и нежно погладила по свалявшимся жестким, как щетка, волосам. – Ты мне почти уже как родной, близкий человек.
  И, встретив его полубезумный взгляд, опять залилась демоническим хохотом.
  А потом оттрахала, по традиции. Сантименты не должны мешать нормальному ходу жизни, вот мой принцип. Неклейменого места на мешке тела черного чумазого чертенка оставалось на две-три встречи.
  Через два дня клейма ставить было некуда.
  -Ну вот и все: конец, - обрадовала я его. – Свобода, свобода, конец болячкам!
  В награду за все пережитое я уселась на кровать страдальца, приподняла накрашенными длинными коготками его сморщенный член. Мять его пришлось долго, но вот он приосанился, и я, обхватив губами самую мужскую часть дорогого гостя, отблагодарила его за приятную компанию, что он, хоть и против воли, составил мне в эти памятные месяцы.
  Затем я открыла специально заготовленный чемоданчик, извлекла оттуда большой, ручной работы молоток и остро отточенный кол. Поднесла кол к груди гастера, напротив сердца (Ариф, смекнув, что я буду делать, шепча, молился своим богам), приноровившись, несколькими точными ударами загнала деревянное копие в грудь пленнику. Он дернулся, еще и еще, из сердца брызнул фонтанчик крови, струя крови вырвалась ртом, потекла по подбородку… Все было кончено.
  Но не для меня. Забрызганная кровавыми соплями, я беру из чемоданчика особый фаллоимитатор-насадку, надеваю его на торчащий из тела задней стороной кол, раздеваюсь, натираю грудь, лицо, бедра теплой кровью, и пускаюсь в небывалую, фантастическую скачку. Сотни оргазмов взрываются в мозгу, по телу пробегают вихри счастья. Обессиленная, я падаю на кровать, на мертвое тело. Такого КАЙФА я не ловила в своей жизни никогда!
  Александр! Я понимаю, что вы стараетесь, описывая свои эротические приключения ярким, выразительным языком, всякий раз придумывая что-то новенькое (неизменно на пару с вашей невестой, как я могла заметить). Но, если по правде, все ваши оргии, если их можно так назвать, скучноваты, и кровь при чтении ваших отчетов волнуется недостаточно сильно. Заклинаю вас: придумайте уже что-нибудь поживее, чтоб хоть вздрочнуть можно было – и, главное: бросьте вашу невесту, ну ее!
  С симпатией и любовью,

  Виолетта

  Анна Павловна Грубер – Семену Григорьевичу Пню

  Семен Григорьевич, раз так принято, пишу вам здравствуйте, но искренне пожелать вам здоровья не могу. В конце-концов, это перешло всякие границы, и мое терпение закончилось!
  Когда мы только начали переписываться с вами по адресу, переданному вам с моего разрешения в районном клубе пенсионеров, вы были сама галантность. Да… Куда что ушло! Признаю, ваше предложение, через какое-то время, немного пошалить, предаться фантазии, вспомнить молодость, насторожило меня сразу. Но я подумала: почему бы и нет? Мы стали переписываться под придуманными, тонкозвучными именами, поменяв, по вашей идее, роли. Первые ваши письма мне понравились: они были нежны, а романтические приключения в них волнующи и не пошлые. Но потом вы постепенно распустились, начали переходить границы, пренебрегать запретами, и так вскоре открылось ваше подлинное лицо.
  Семен Григорьевич! Вы грязный извращенец, я это поняла: так! Ваше последнее письмо показывает, что вы маньяк, и не исключено, в прошлом рецидивист, пытали людей, убивали, может быть. Я поняла: вы – убийца. А от меня, от меня, вам нужна только моя московская квартира, потому что вы скоро сгниете в вашем сраном Козельске, всеми брошенный. Разумеется, вам захотелось в Москву, на московскую пенсию, а то, возможно, и просто, убить меня и переписать на себя квартиру. Я женщина пожилая, одинокая… Знайте: чтобы огородить себя, все ваши письма я завтра же отнесу в милицию – пусть вас, Семен Григорьевич, посадят, грязный вы потаскун, маньяк, убийца, растлитель малолетних детей!
  А моей квартиры вам не видать, накося: руки коротки.

  Анна Павловна

  Антон Пень – Анне Павловне Грубер

  Здравствуйте!
  Пишу кратко, потому что очень много дел, по похоронам и не только.
  На прошлой неделе умер мой родитель, Семен Григорьевич Пень. Тело нашли в ванной, о случившемся соседи узнали по запаху. До последних своих дней отец вел активный образ жизни, преподавал в местной школе обществознание. Все знакомые отзывались о нем как о честном, открытом и добром человеке. В его бумагах я нашел связку ваших писем. Решив, что они, может быть, дороги вам, пересылаю все как есть, не читая.
  С уважением,

  Антон Пень, Козельск

Пантелеймон Невинный