Шестое солнце. 7

   - Давно это было, - как-то с ностальгической ноткой, делая ударение на первое слово полностью, произнес внук Тамерлана. -  Так давно, что, охватывая взглядом те годы, иногда кажется, что и не было этого вовсе. А только твое воображение все придумало для тебя, выдавливая из твоего серого вещества три извилины - вопроса  -  Когда, зачем и как быть – вот три кита, на которых и была написана вся история, волновавшая  всегда все человечество  -  скачущее, прыгающее, ползущее, летающее, сидевшее на своих двух ногах, с двумя руками, семью  чакрами, пятью чувствами и обязательно третьим глазом, всегда открывавшимся в то время, когда ответов остальные части тела не получали на эти вопросы.


  - Главное,  для чего! – вставил свой четвертый вопрос  Третий глаз. – Жили мы душевно по моим подсчетам…. , - и Третий глаз стал быстро вращать зрачком, пуская солнечные зайчики на кровать, где умиротворенные Муза и внук Тамерлана, тихо, в совершенном спокойствии вели постельную беседу.  Подсчитав, воскликнул: « Ну, да! Пять тысяч лет задушевного равновесия! А после пятое солнце что-то протуберанцами  стало частенько играть!  Такого они понаделали в этой  игре, что  ни уму, ни сердцу  непостижимо стало! 

   И внук Тамерлана,  после таких заходов и восходов в самом центре солнца, продолжал, не обращая внимания на диссидентские выходки Третьего глаза. С некоторых пор, он привык  и к Бабуле, и  ее всем глазам, и  Музе, и даже  еде, регулярно употребляемую из самой чугунной сковороды, а не по этикету из столового сервиза с вензелем  польских князей.

  - Я всегда хотел стать мореплавателем! – продолжал внук.   « Ха!  - саркастически  засмеялся  Третий глаз – Не в деда, значит, а в родимую  мать!  Мне еще второго грека здесь не хватало и его чернявых кудряшек с орнаментом по гиматиону!»

  - Представляешь,  ураган, небольшое судно и ты – один на один со стихией в океане! Сколько разных слов по буквам в одной  большой стихии, а значение-то одно - смерть   -  ветер, буря, вихрь, ветр, шквал, циклон, оркан, торнадо, смерч, тифон! И все это на твой корабль обрушивается! А ты, стоишь совершенно один и видишь уже конец всему,  вот-вот еще один вздох, но  тут, восходит ….
  - Прямо большая Советская Энциклопедия, правда, как это там у вас скакунов называется? А, на БэТээРах,  – снова съязвил Третий глаз, перебив внука Тамерлана.

   Муза уже было напряглась от реплик могучего Глаза, но внук спокойно возложил на ее седьмую чакру свою красивую руку, как бы, делая подарок ей,  наполняя смыслом существования все  это космическое ложе, чтобы снова  слиться  со вселенной сознанием, а после все же постараться вернуться, но уже обновленными.
 
  -… восходит свет, откуда-то из глубины. Он проходит по всему тебе, как благодать, просветляя  все твои чувства, наполняя тебя смыслом. Ты вдохновляешься от такого полета. Все твои зарытые таланты открываешь  - картинами из того далекого детства. Ты начинаешь писать пейзажи только твои; поешь песни не только, когда поет душа; рифмы твои, до того понятны, витают у всех на устах;  ты строишь дома, в которых можно и нужно жить;  сажаешь фруктовые сады, плодами которых пользуются все;  нет гремучей ртути;  дороги чисты и прямы все в цветах ;  вокруг свет и небо свежестью входит каждый раз….

  - Закройте ему рот! Иначе, я не знаю, что сделаю со своим глазом! – прервал Третий глаз ночные всплески из самой нирваны океана, исходившие из уст  внука Тамерлана, - Из каких таких небесных сфер ты нахватался таких картин! Или ты переходишь к старческой самодостаточности? Нет, это точно вольнодумцы греки, пролетарии и мировой  кризис в умах!

  А Муза, успокоенная от таких картин из далекого прошлого, уже глубоко спала, свернувшись завитком, как из далекого самого первого начала в утробе матери.  Не вступив  в пререкания с  третьим глазом бабули, видела  сны, различая все детали, все движения, улавливая все запахи, слыша все звуки, прикасаясь после ко всему этому, познавала всю явь в происходящем.

  Сны были разными от самого светлого  начала зарождения жизни на цветущей  земле до самых страшных, ужасающих своей картиной, разрывающих всю вселенную на куски.

   Сизые облака повисли над белоснежным верхом гор.  Виднелись лишь  тонкие нити троп, как змеи, спускавшиеся к самой низине.  Было видно уже, как зарождалось шестое солнце, оно поднималось медленно, нехотя выставляя протуберанцы напоказ, с неохотой задевая всю серость долины, высвечивая маленькие точки идущих людей по змеевидным тропам.  Воздух наполнялся тревожно-восторженным ожиданием. Возможно,  в это время  шел влюбленный к своей азиатке ранним утром после ночи любви, чтобы еще раз увидеть ее глаза, пройти по ее ресницам-стрелам, заглянуть в их бездну,  припасть  к ее ногам и слиться под ритм  брачного барабана.

« Раздался сигнал тревоги орущей  трубы.  Срочно на выезд!  На центральной  площади города замаскированный фугас! Коробочка у подъезда! Карандаши на месте!»

   На самой площади сидели торговцы со своими мольбами купить их древнюю рухлядь, женщины в своих мешках-накидках сверлили взглядами солдат, бесконечные дети играли кругом, даря улыбки всем без разбора, пыль проносилась с гор, застревая здесь навечно, пахло хлебом и шафраном. И тут этот  фугас, как красный фонарь стоял в ожидании конца своего  света – и самый большой взрыв, положивший начало вселенной, может случиться именно здесь, на этом до дикости пустом месте, унося жизни этих и тех, превращая все в прах и только пыль с гор будет вечной, перемешавшись с другой пылью,  осядет на крепостные стены, соединившись с вечностью.

  Страх и горе всегда вместе, а за ними нарастающий гул – песни о любви, шепот смятой травы, рев солнца. И время остановилось, став зримым, как  свет, идущий от солнца и простого зеркала на стене прыгающими зайчиками. Внук Тамерлана по этой последней разминированной дороге, точно по лунной тропинке, отражающейся в его несбывшихся надеждах, стать моряком, двинулся в путь, к самому верху. Влекло его дальше, через девятые валы, через горные хребты, где свет  разливается  отовсюду.  И вдруг, услышал голос, тот родной и знакомый с просьбой посмотреть вниз и увидеть всю картину опустошения.  И там – Боже!  Пурпурная Роза призывала убрать ее руку с пульта взрывного устройства. Вся в черном, и  только глаза, молящие в это узкое  отверстие жизни, просили вернуться к ней.  И вновь все чувства разом обрели смысл, как цветы  на его картинах, и море стало до того близким, что только протяни руку и оно станет в свои берега.

  Последний  утренний крик  вырвался из его  груди, разбудив всего его самого. До слуха донеслись наивные  слова из  фильма о Лунтике, сын сидел в изголовье и с любовью смотрел на него, с кухни разнесся  знакомый запах его любимых котлет, поднимая  аппетит, в распахнутое окно врывалась свежесть всего его города, солнечные зайчики от зеркала напротив играли на картине, где пурпурная роза на нежно фиолетовом  фоне росла в горном ущелье, соседи сверху двигали мебель, чуть-чуть покачивалась люстра…..разливалась музыка Моцарта, еще один день….и только ее нигде не было, но есть воспоминания, о которых я хочу говорить....раннее утро, солнце на востоке так же, как и пять тысяч лет назад совершает свое восхождения к нам смертным, как и в мое окно, распахнутое настежь...