Увлечение. Звукозапись на костях. гл. из п. Кружен

               
    Я очень был удивлён, когда Виталий Эйдемиллер, мой однокашник по школе и по  ремеслухе, закончивший училище электромонтёром, однажды при встрече рассказал, что собрал трёхламповый радиоприёмник прямого усиления, он хорошо работает.  А сейчас  начал строить многодиапазонный семиламповый супергетеродин. Пригласив меня к себе домой, он продемонстрировал своё творение. Я был восхищён до нельзя и тоже загорелся собрать, что-либо подобное. Но Виталька несколько охладил мой пыл, сказав, что начинать надо  с азов, с простейших понятий и предложил мне для начала сделать простой детекторный приёмник, слушаемый через наушники.   Объяснив мне простую схему детекторного приёмника, снабдив всем  необходимым для монтажа, отправил меня домой.
Я с увлечением занялся сборкой приёмника и о чудо, через три дня я поймал отчётливо слышимую станцию Ленинградского радио. Переставляя иголку контакта по кристаллу  ,,ферромарганца”, или ,,ферросилиция”-, не помню уже, меняя  частоту длинных волн на средние, можно было поймать четыре-пять станций. Какие-то сильнее слышимые, какие-то слабее. Я был доволен и почувствовав себя творцом-радиолюбителем, решил не останавливаться на достигнутом.
 Вдосталь насладившись своим детищем,посоветовавшись с Виталькой и с Борисом Чубко, который тоже оказался не чужд радиоконструированию, я решился, с их помощью, собирать трёхламповый усилитель низкой частоты, чтобы проигрывать  пластинки. Проигрывателя у нас не было, зато был патефон, на котором мы иногда и слушали кое-какие имеющиеся пластинки. Но играл патефон достаточно тихо, с шипением и каким то металличным, неприятным призвуком. Вот ребята мне и присоветовали собрать усилитель с динамиком, купить рекордер и надеть на тонарм, вместо головки патефона. В те времена, возможно было такое, а патефоны были у многих. А шнур от рекордера воткнуть в подаренный мне отцом в Тулуне приёмник ,,Рекорд”. Проигрываемые пластинки будут звучать очень громко и чисто. Недели через три  наши пластинки звучали так громко, что прибегали ругаться соседи.
На этом я не остановился, решив, что, пожалуй, смогу сделать и проигрывающее устройство, надо только вертушку купить. В одном из магазинов радиотоваров Ленинграда, купил необходимое. Сделал деревянный ящичек нужного размера, внутрь загнал свой усилитель, выведя ручки управления наружу через боковую стенку ящика, приспособил динамик, сверху пристроил  трёхскоростную вертушку, т.е. планшайбу с рычагом тонарма и ручкой переключения скоростей – 78об\мин. 45 и 33 оборота в минуту. Всё заработало! Не хватало только долгоиграющих пластинок, чтобы всё до конца проверить. Помчался в магазин культтоваров и купил пластинку Фёдора Ивановича Шаляпина и Бориса Гмыри. Ну, как же, я ведь, похоже, будущий бас, мне и надо басов слушать. И слушал, слушал и пел сам, подражая Шаляпину, пытаясь скопировать его интонации и, был счастлив, когда, что-то, самую малость, получалось. Соседям вот надоел дико, до чёртиков, коридор то общий, слышимость большая. Ругались, а я всё  равно пел!
Несколько пластинок дожили и до сего времени, до ХХI века.
            
    В те времена на чёрном рынке в Ленинграде, на Лиговке, не далеко от Московского вокзала, можно было из под полы приобрести запретные пластинки Петра Лещенко, Вадима Козина, Константина Сокольского, блатные песни в исполнении Леонида Утёсова. Причем все они были изготовлены кустарным способом на ,,черепах  и косточках”, т.е. на старых рентгеновских плёнках. Мы приобретали их и с наслаждением слушали. Возник вопрос. Ведь могут же люди писать звук, а почему бы не попробовать и нам?
    Начались эксперименты. Подавали звуковую частоту на головку рекордера и за неимением распределительного устройства, устройства которое прокладывает звуковые дорожки одна к другой, рядышком, начали записывать звук аккуратно ведя головку рекордера рукой.   Звуковую частоту снимали с помощью двух проводов припаянных к контактам динамика и присоединённых к электромагнитному рекордеру. Так как в головке его была катушка, он начинал тихонько петь. Возникшие электромагнитные колебания передавались на иглу, которая начинала вибрировать.
    Никогда не забыть ту радость, которую испытали мы, трое экспериментаторов, когда на плёнке появилась первая звуковая дорожка. До отказа, накрутив заводную пружину патефона, под бравурные звуки какого-то факстрота из приёмника, я, почти не дыша, вёл дрожащей рукой головку рекордера по вращающемуся диску с плёнкой, прижатой   к нему здоровенной гайкой, чтобы не проворачивалась.
    Иголка с шипением царапала поверхность плёнки, оставляя почти незаметную канавку.  Дорожки были на достаточно большом и не на равномерном расстоянии друг от друга, иногда расходясь до двух-трёх миллиметров,  иногда, из-за дрожания руки, сближаясь совсем близко и даже   пересекаясь. Запись была не больше минуты. Из-за большого шага между дорожками, плёнка быстро закончилась. Настала волнительная минута прослушивания. И какова же была наша радость, когда сквозь сильное шипение, мы услышали знакомые звуки фокстрота, или как тогда он назывался – быстрого танца. Первая запись звука была произведена и воспроизведена. Пусть до совершенства она была очень далека, но мы сделали это. Мы орали и прыгали, снова и снова проигрывая нашу пластинку.
    Встал вопрос, как улучшить звучание? И снова, моя творческая мысль нашла выход. А что если иголку попытаться заточить в форме токарного резца, причём резца для нарезания резьбы, так называемого ,,резьбового”? Сказано-сделано! На тонком мелкозернистом брусочке с острыми боковыми гранями, который как специально оказался у меня дома, (я на нём патефонные иголки затачивал) после некоторых усилий,  я умудрился отполировать переднюю грань патефонной иглы, а потом и две режущие кромки.
     В нетерпении мы вставили под нужным углом наш резец в держатель рекордера и запустили всё устройство под голос какого-то певца. Сразу же обратили внимание, что исчез тот шип, который, при нашей первой записи издавала иголка, царапая поверхность плёнки. Теперь запись производилась бесшумно, а из под импровизированного резца вилась стружечка.  Мы поняли, что запись будет отличная. Закончив её, в нетерпении пустили в проигрывание и обалдели. Никакого шипа, голос певца чист и свеж, музыка великолепно прослушивается! Это была ПОБЕДА!
    Ну, потом было ещё много всяких дополнений, изобретений, приспособлений, пока пластинки стали менее или более походить на пластинки. Я даже придумал два распределительных устройства. Одно распределяло дорожки при помощи нити, наматывающейся на специальную шайбу с канавкой посреди планшайбы.Другое устройство было посерьёзней. Пришлось точить винт с микрорезьбой и приспосабливать к нему  бронзовую втулку с двумя направляющими. А на эту втулку крепился тонарм с рекордером.
   В общем, чем бы дитя не тешилось, или диты?

В  нашк жизнь 1956год не привнёс  особых изменений. Я также старательно ходил на работу в пятнадцатый цех. Работа начиналась в 7ч15 мин и заканчивалась в 16 часов. В 12 часов надо было сбегать в столовку, пожевать что-нибудь. Как правило, я брал гороховый или вермишелевый суп, иногда щи или борщ, на второе котлетку с рисом или картофельным пюре, а то отваживался и на гуляш, который стоил на семьдесят копеек дороже. Завершал обед тридцатикопеечный компот с булочкой. Хлеб был бесплатный, ешь, сколько влезет. На столе, как правило, стояла соль, горчица и перец. Весь обед обходился  3-4рубля. Можно было для скорости взять на раздаче комплексный обед за 4 рубля. Иногда хотелось погурманить,  и я, отваживался на московскую солянку или грузинское харчо.  Обед в этом случае мне обходился  около пяти-шести рублей. Готовили вкусно, на совесть. Неудивительно, что я начал поправляться и  мой вес вырос до57-58 кг.
Иногда мы, это несколько моих одногодков работающих в этом же цехе, при хорошей летней погоде, схватив в столовке по паре кусков хлеба, мчались на ТЭЦ (теплоэлектроцентраль), чтобы выкупаться в бассейне для охлаждения отработанной воды.
 Бассейны, а их было два,  выложеных железобетонными плитами, были большими, метров  по сто в длину и по пятьдесят в ширину, с глубиной до двух метров. Над ним по железобетонным стойкам, были протянуты  несколько рядов толстых труб.   Из их боков торчали направленные чуть вверх двух метровые  патрубки диаметром мм. 60, с соплами, которые распыляли подаваемую под давлением горячую воду.
Великолепные, окутанные паром фонтаны были видны издалека и мы, завидев их, мчались наперегонки, на ходу  расстёгивая  свои грязные, замасленные комбинезоны. Над поверхностью воды всегда стоял пар, иногда такой плотный, что головы плавающих, через десяток метров уже не просматривались. И шум от падающей воды заглушал наши голоса, приходилось орать.
Любителей поплавать в тёплой, тридцатиградусной воде было много, из всех ближайших цехов, и мы веселились от души, плавая наперегонки, забираясь на трубы, которые были подняты над поверхностью воды в полутора метрах и ныряя с них, крутя сальто и забыв  обо всём на свете.  Увлекшись, частенько опаздывали на работу,  где нам изрядно попадало от бригадира. Два раза даже были лишены премии. Но заработок был достаточно стабилен, около  тысячи рублей в месяц.
Стабильны были и цены в магазинах. Буханка хлеба стоила   14-16рублей.   Говядина 20 рублей кг. Водка 30 рублей поллитра. Популярны были ,,мальки” по    14.90,  после девальвации рубля – по 1.49руб. Пили в общем то мало. По чуть-чуть. Что интересно, пьяных не было, если выпивали то всегда знали меру. А запойных я  и не упомню, небыло их по моему.
После работы  садился на своего железного коня, и носился до умопомрачения по городу и его окрестностям со своими друзьями: Виталькой Эйдемиллером, Борькой Чубко и Валькой Розаном.
      Продолжение следует...