Дамский перевал

               
   фото автора
               
              Утро оказалось еще более промозглым и сырым, чем вчерашний вечер. Осторожно  выставив из  спальных мешков головы, отряд увидел низко нависшие над ущельем тучи и уходящие в них скалы хребтов,  черными столбами  выделяющиеся на белом снегу. Будто небо поддерживали подпорками, как бы не упало ненароком.  Лохматые мокрые животы облаков волочились прямо по острым  углам  палаточных крыш, резались о них и из прорех посыпали камни сырыми белыми и скучными крупными хлопьями.
          Вчера снега не было.  Это значило, по всей логике  погоды, что он выпал ночью.  Далее следовало, что и горный хребет засыпан снегом так же, как и гора Ирик -Баши. Падал вместе со снегом и другой вывод: снежный покров на склоне этой горы увеличил её альпинистскую категорию трудности и таким образом  сделал недоступной для новичков, которым высунутые  из спальников головы и принадлежали. Поняв это после недолгих, но зрелых размышлений, головы поникли. И в ущелье Ирик -Чат, и в мокрых палатках, и в отсыревших спальниках они оказались только для того, чтобы нынешним утром подняться на вершину Ирик-Баши, взять там вложенную в каменный тур записку предыдущих восходителей, оставить на ее месте свою, вернуться в свой родной альплагерь « Шхельда»  и получить там заветный значок «Альпинист СССР» - плод усилий и мечтаний целого года тренировок. И вот все насмарку и тучам под хвост…
       Снег  нахально забрался и в палатки.  Альпинисты в  штормовых лагерях спят с открытыми пологами, не закрываясь и не завязываясь. Головой к входу – выходу.  На всякий экстренный, или даже экстремальный, случаи.  Если вдруг что-то ночью случилось - лавина, сель или ещё какая-нибудь  сверхъестественная напасть, бодро проснулся, кувыркнулся через голову и оказался на свободе вне палатки. Схватил рюкзак с ботинками  и  дёру, если это требуется для сохранения здоровья и жизни.   С закрытым и завязанным входом, конечно, теплее, но опаснее. Если накроет в палатке – выбраться из неё гораздо проблематичнее, если вообще возможно…Как-то на  «Зелёную  гостиницу» в верховьях  ущелья Адыл-Су  среди ночи и, по своей гнусной и пакостной привычке внезапно,  обрушился сель. Проснулись от грохота камней  и истошного рёва  воды. Едва успели выскочить  из палаток и кто как  смог  допрыгать  до  безопасного места, многие без ботинок и рюкзаков. Палатки  завалило и снесло  потоком напрочь. Одну – вместе с теми, кто для тепла и уюта  связал тесёмки на выходе  из  палатки…  А «Зелёная  гостиница» - само, казалось бы,  воплощение гарантии безопасности – за то её и гостиницей прозвали, да ещё и зелёной – травка там растёт, зелёненькая…И вагончик  гляциологов, вертолётом грузовым  поднятый,  стоит эдаким символом  цивилизации среди дикого пейзажа ледников и гор… 
       Нехотя выбрались из спальников. Вяло  уселись на них. Достали из под «подушек»-рюкзаков окованные зазубренной  сталью ботинки - «трикони». Поставили  на камни, стараясь не задеть острыми зубцами материю палаток, втиснули в заледеневшее и окаменевшее нутро ноги. Обулись.  Холод  ботинок моментально проник через все три слоя носков в кожу ступней и от них поднялся по всему телу до носа. Там засвербило. К холоду наружному прибавился холод внутренний.  Теперь надо согреть ногами ботинки, направив сохранившееся где-то тепло в обратную сторону… Потопаем, побегаем для пробуждения энергии… «Ножками похлопали, ручками потопали», - пропел кто-то дурашливо. Посмеялись.    Но как-то не весело.               
         К палатке начальника отряда новичков Коли Павлова, прокладывая тропы по свежему снегу, побрели командиры отделений - обсудить ситуацию, нельзя сказать, что неожиданную, но очень не желательную. К тучам поднялись облака дыма от первых сигарет.  Николай из командирской памирки ещё не вылезал. Ему и в ней всё было уже ясно – достаточно одного взгляда  на своеобразную живописность салата из туч, снега, воды и гор. Не спеша вытащил из пухового спальника своё длинное тело в трусах, занялся одеванием его в горные доспехи. Мастер спорта по альпинизму,  Павлов имел не богатырское, но крепкое сложение, высокий рост, лошадиное лицо и добрые человеческие глаза на нём. Повозившись, через несколько минут он предстал перед командой в полной амуниции. «Хороша», - отметила мысленно команда. Новенькое и  даже шикарное штурмовое обмундирование стального цвета изолировало фигуру начальника отряда от непогоды надёжно. Бегло осмотрев экипировку, зрители отметили даже такой штришок, как специальный треугольный клапан, закрывающий сверху горные ботинки командира… Николай стоял под ленивыми обстрелом дождя и снега молча и спокойно               
         -Что  делать будем, товарищ Павлов? - с неофициальной улыбкой официально обратился к начальнику Валера из Питера, плечистый крепыш с лицом, окантованным словно приклеенной  шкиперской бородой.
         -Тамбовский волк тебе товарищ, - хмуровато попытался пошутить Николай, -А Павлов думает, что восхождение и связанные с ним неудовольствия придется отменить.
          - Что же, ребята без значков останутся ? Год тренировок на фук - в речку Баксанку? Ведь сам знаешь: на будущий год они опять в новички вынуждены будут топать да и наша с тобой работа тоже  в воду вместе с концами. Не думаешь, что они тебе где-нибудь на прощанье фонарей понавешают, чтобы светлее думалось ?
         -  Кто навешает? Концы, что ли?.. Не думаю. Фонарей не хватит, - продолжал попытки шутить Павлов,- У тебя есть что предложить ?
         -  Есть, конечно. И очень простой выход. Маршрут, сам знаешь, не так чтоб уж очень           сложный сам по себе. Ну, после снега поинтереснее стал, но не настолько уж , чтобы совсем неприступный: «в мире нет таких вершин, чтоб взять нельзя». Давай мы, командиры отделений, возьмем по одному из своих, посильней которые, да и сходим наверх. Записку возьмём, свою оставим - и все дела. Что скажешь ?
            Николай даже не колебался
         - Скажу, что не согласен .А ты другого ожидал ?.. Так будет не честно. Ты сам это знаешь. Нам не показатели нужны. И нашим ребятам тоже Они хотят восхождение сделать, а не значки на себя нацепить… Быстро всех построить. Скажем о своем решении и скорее в лагерь, пока не вымокли насквозь и даже глубже.
           -  Ну, Николай, ты не прав, - вмешался москвич Саша, моргнув длинными девичьими ресницами над суровыми мужскими глазами. - Отступать  без попытки штурма… Мы же их мужеству учить должны, а не пасовать перед сложностями.
           - А ты видишь отсюда эти «сложности»? Тучи все закрыли – ни черта не видно. В любом случае идти нельзя… А если там снега столько навалило, что лавина пойдет?..- Павлов помолчал,- Я все понимаю и всем сочувствую, но давайте новичков еще и дисциплине учить… Без нее иногда и мужество не поможет, если оно без головы останется.
               
                1
     Вскоре весь отряд, пронюхавший, что снег засыпал не только горы, но и их надежды, молча, но возмущенно стоял перед своим благоразумным командиром. Речь его выслушали мрачно Раздались решительные возгласы:
    - Мы не согласны!
    -У нас год пропадает!
    -Давайте взойдем. Мы сможем! Мы уже   ходили по снегу…
    -Кто не рискует тот не выигрывает!..
    -И не пьет шампанского!
     Коля Павлов спокойно и невозмутимо, как ледник, выслушал  все  эмоциональные крики и «рацпредложения».
    - Ребята, без истерик. Я очень хорошо вас понимаю. И сам огорчен. Но в альпинизме такое встречается очень часто, и ничего с этим не поделаешь. Вот если бы нас снег на маршруте застал, там другое дело - там риск оправдан. Ну, допустим, мы вас поведем. А опыта у вас надлежащего нет и что-нибудь случится - виноват буду только я - повел вас на категорию сложности, к которой вас, по условиям игры, допускать нельзя - не доросли еще. И  не обижайтесь. В конце концов, не в моей ответственности и не в условиях игры дело, а в вашей жизни. У вас еще «всё впереди – надейся и жди»…А насчет выигрыша в риске…Горы - не карточная игра. Здесь часто кто не рискует - тот не проигрывает. Свою жизнь, имеется в виду. А шампанское не пьют и покойники…
     Коля сделал эффектную паузу. Смысл сказанного дошел мгновенно. Открытые рты закрылись. Закрытые отверзлись. Народ  таких доводов не ожидал.
     Полюбовавшись произведенным эффектом, Павлов продолжил:
     - Насчет пропавшего года не переживайте: он не пропал и никуда не денется. По положению вы имеете право на значок при восхождении на одну вершину первой   «А» категории и на два перевала или на одну вершину первой «Б» и одну второй «А». Мы хотели сделать вам двойку «Б» - без перевалов, но, вот, не получилось.  Но одна вершина у вас уже есть, перевал тренировочный есть. Еще на один перевальчик сбегаем и - значки на ваших доблестных грудЯх и грУдях. А на будущий год - даешь на разряд. Ну, что, пойдет ? 
       Дружного и громового «ура!» не грянуло,  бурных аплодисментов не вспыхнуло, но отряд относительно повеселел и успокоился - безысходность ничего иного не оставляла.
        Бивак быстро свернули, орюкзачились и под впечатляющим дождем вперемешку с мокрым снегом быстро пошли, а потом и побежали особым альпинистским бегом  по осклизлой тропе, извивающейся среди скал и камней, вниз по ущелью. Ноги короткими быстрыми шагами, колени неразделимо вместе,  топают по обильно политым водой  камням на тропе, извивающейся змеиным телом по каменистому, а потом и по травяному склону. Ветра нет  – заглох в тучах, нудный дождь разлиновал пространство вертикальными нитями…  Впереди  лагерь, просушка всего мокрого, а мокрое  всё, горячий чай, почти такой же душ, перспектива «беганья на перевальчик», торжественное вручение значков «Альпинист СССР», прощальный вечер и - год ожидания…
      
         А через год у Витьки заболело горло…



                2
               
            Мир состоит из случайностей. Пусть говорят об их закономерности, пусть подводят под это мнение философические и математические теории, но если они - эти теории,                не помогают некоторые « закономерные» случайности предугадать и избежать их, то они только случайностями и остаются. Вот выпал снег в горах. Для метеорологов безусловная закономерность в этом явлении есть. Для альпинистов же - несчастный случай. Знай они об этом заранее - пошли бы в другое ущелье и на другую вершину. В горах часто бывает так, что в разных ущельях – разная погода: тут плохо – там хорошо… Особенно где нас нет.
           А у Виктора заболело горло. А Радослав об этом не знал. Ну, заболело. Ничего сверх естественного - обычное дело… Поднимите руки у кого оно не болело?.. Поболит, да и перестанет… Но все дело в том - чем именно это несчастное горло сподобилось заболеть и в какое время.  Болел бы Вик вместе с внутренностями своей шеи да болел в свое удовольствие. Трагичность же ситуации заключалась в том, что Вик вместе с Радиком ехал в  Приэльбрусье. И не просто так  - отдыхать на какой - нибудь там турбазе, а в альпинистский лагерь, чтобы интересно и полезно отдать ему свой отпуск. «Отдых» там такой, что за смену организм может избавиться от своих драгоценных килограммов десяти. Лучшее средство похудеть или даже совсем избавиться от организма… Нагрузки иногда зашкаливают… А Витя ангиной заболел. И не сказал. Знал, а не сказал…Не сказал, больная его душа, а ведь знал. Пили чай, оба два, из одной кружки. И спали на одной палатке, расстелив ее на полу автостанции, в ожидании автобуса…
       А у Витьки в это время горло болело… С этим горлом он и автобуса утром дожидался. И вместе с Радославом. Автобуса не было. Долго не было. Уже и время отправления подошло, а потом и миновало, по расписанию.  А автобуса не видно… Странно и удивительно: никто из будущих пассажиров не возмущался и не волновался. Все сидели абсолютно спокойно и невозмутимо, как будто так и надо, что все, кому надо ехать, никуда не едут… Вон пятеро мужчин  с азартом наблюдают, как два джигита играют в нарды. Закутанные с ног до головы бабульки  мирно дремлют, прикорнув спинами к стене. Симпатичные девушки что-то весело обсуждают и смеются… Все ведут себя так, словно просто время пришли сюда провести с раннего утра – дел других у людей не имеется…
       -  Почему автобуса до сих пор нет? – стараясь казаться таким же спокойным и невозмутимым, спросил, наконец, Радик, обращаясь скорее к пространству, чем к кому-то конкретному.
       -  Вах, какой странный вопрос ты спрашиваешь, - осуждающе покачал черноволосой головой  местный житель «кавказской национальности», оторвавшись от созерцания гуляющей неподалеку свиньи. – Его нет потому, что он не приехал.
       «Логично», - мысленно согласился Радик, но вслух  сказал:
       - А почему он не приехал, если по расписанию он это давно должен сделать?
       -  Всё очень просто, дорогой: потому что его уважаемый водитель на свадьбе гуляет – у него друг позавчера за муж вышел… Э-э, нет – наоборот: его невеста за муж вышла за его друга… Опять не то… Друг женился на  его невесте… Ну, свадьба, панимаешь?
        Радик помотал слегка головой, пытаясь, по мере сил, разобраться кто за кого вышел и куда, но тот час же оставил эти попытки, как совершено для него бессмысленные. Смысл был прежний – уехать в Баксанское  ущелье.
       -  Так когда друг-то придёт? Он же на работе быть должен!
       -  Вот же какой ты непонимающе непонятливый  молодой старик! – с искренней досадой воскликнул кавказец. – Что, по твоему, шофёру и на свадьбе нельзя погулять?
       Радик безнадёжно махнул рукой и плюхнулся на скамью рядом с Виктором и его больным горлом, о котором друг не сказал…
       Наконец, ПАЗ-ик, плотно набитый местным народом, Радиком, Виктором и их рюкзаками, поднимается в горы вдоль реки Баксан. Радик с удовольствием  и волнением смотрит в окно на поднимающиеся одна за другой и одна из другой горы, на их заснеженные вершины и острые скалы, узнавая их вновь. Кажется,  не автобус движется к горам, а горы, величаво прекрасные и грозные в своей непостижимой таинственности, торжественно шествуют навстречу автобусу.
         Радослав ехал в «Шхельду» с радостно-тревожным ожиданием новых, еще более интересных восхождений, новых впечатлений, новых знакомств и друзей, и не без честолюбивого желания получить разряд, как ступень к еще более интересным альпинистским приключениям.. Кроме рюкзака в походе он имел за плечами тридцать три года жизни. Среди спортсменов эта цифра вызывала явное недоумение: в таком возрасте многие уже бросают спорт, какого бы вида он не являлся, кроме шахмат, разумеется. А этот мужик, роста выше среднего, но не очень, и возраста, точно, среднего, только собрался в него войти. Правда, на вид Радославу никто его возраста  не угадывал. «Давали» лет двадцать пять, не более Он больше и не брал, правда, и не скрывал истины. Общительный, иногда по детски любознательный и даже простодушный, но в тоже время ироничный, со склонностью к сарказму, он мог вписаться в любую компанию настолько же легко, как и «выписаться» из нее. Виктор, будучи на десять лет моложе, разницы в возрасте не  ощущал.
        Оба ехали при бородах. Виктор по моде. Радослав по необходимости, а вовсе не для  романтического облика. Просто был с ним  случай, когда солнце украсило его физиономию ярко-красным  болезненным ожогом, отразившись снизу от зеркала белого снежника. На фоне ожога декоративно выделялся отчетливой белой полосой след крепежного ремня каски. Оригинально и красиво, но очень  уж неприятно. От бритья на несколько дней пришлось отказаться, отросла щетина, да потом так и продолжала расти, пока не превратилась в бородку несколько пижонского вида. Радика это обстоятельство слегка огорчило, но делать было нечего - борода формировала себя самостоятельно. До марксовых размеров Радик доводить ее не собирался, позволял расти, лишь иногда критически на нее поглядывая. Борода защищала от ожогов, утепляла , как никак, и избавляла от необходимости скоблить подбородок и щёки каждое  утро вместо каких-нибудь других, более приятных, занятий.
         Открытое лицо Виктора поверх бороды украшали очки, которые очень ему шли. Виктор приземист и широкоплеч - таких в старину на Руси называли ширяями   .  Смел в уличных драках, разухабист, в компаниях весел, фанат джазовой музыки, сам на чём-то играет - и это все о его характере, что было  известно Раду. И еще он был студентом политехнического института. Радослав работал на оборонном авиационном заводе, настолько секретном, что все мальчишки, жившие окрест завода, знали о том, что там делают. Сложение имел пропорциональное и симметричное, пользовался успехом у женщин, они у него тоже, но пока не настолько еще, чтобы покончить с этими успехами, остановившись на какой-нибудь одной...
        Вот и поселок Эльбрус. Название его местные жители произносят с ударением на первом слоге. Особых архитектурных украшений это горное поселение не имеет, привлекая к себе альпинистов главным образом тем, что здесь можно купить какие-нибудь бесхитростные деликатесы, сигареты и пиво, впрочем, альпинистам противопоказанное... За поселком сразу же - мост через реку Баксан, гремящую по камням изумрудной прозрачности водой. Справа в белоснежных королевских мантиях с черными скалами вместо горностаевых хвостиков, горы. Рядом с мостом красавицы-сосны из песни "Баксанской первой" - "стройный лес Баксана". Вверх- вправо уходит до самого Эльбруса  Баксанское ущелье. Вверх-прямо - ущелье Адыл-Су, впадающее в Баксанское грациозной речкой того же названия. Оба ущелья упираются в заснеженный и бронированный ледниками Главный Кавказский хребет.
       А автобус, между тем, уперся перед мостом в стадо овец...Эти кроткие животные выстроились вдоль шоссе плотным неподвижным шерстяным блеющим клином. На  вершине клина, воткнувшегося в столб ограждения возле моста, - вожак стада - баран, прикинувшийся вдруг скотиной, объятой диким ужасом перед с розового детства знакомой речкой: не пойду и баста. В овечьем стаде дисциплина несокрушима, как ослиное упрямство. Поперед батьки или через его голову не посмеют сунуться ни одни копыта, подставленные под овечью душу. Вот и стояли эти блеющие души непроницаемой массой. Истошные гудки автобуса на окаменевших животных - никакого впечатления. Так же, как и пинки чабанов, пытавшихся пробудить овечий разум не только физическим воздействием, но и виртуозным русским матом. Пассажиры беззлобно смеялись.
           Не до смеха было Радику с Витей. Оба срочно - до отчаянности срочно, нуждались... Нужда возникла еще в городе Баксане, но реализовать ее не хватило времени - уходил автобус. В Тырныаузе, где автобус стоял посреди городка, ни места, «куда не зарастет народная тропа», ни самой тропы, ни кустов, ни сараев на худой конец, не нашли, как ни старались. Тропа, вероятно, все-таки заросла...От Тырныауза до поселка Эльбрус автобус тащился часа полтора и к нему наши друзья прибыли уже в критически взрывоопасном состоянии. До выхода из автобуса в долгожданную дикую природу оставались считанные минуты, и на тебе - эти идиотские бараны... К гортанным матюкам пастухов присоединились мысленные матюки наших героев - именно героическими были их нестерпимые муки. Наконец,  одному из пастухов удалось прямо по овечьим спинам добраться до вожака. Гнусную скотину  за шиворот подняли в воздух и вышвырнули, как пустой бурдюк, на другой конец моста. В ту же секунду шерстяной поток, тряся курдюками и хвостами, хлынул следом. Автобус двинулся с места...
    
        -  Я думал, сейчас речка из берегов выйдет.., -  утерев со щёк обильные слёзы облегчения выдохнул Радик.
        - А я думал, что сейчас лопну, - поежился от такой перспективы  Витя.
        - Ну ладно, уцелели. Пошли в лагерь.
        Нахоженная и наезженная дорога лежала на плоскости у берега реки потом поднималась постепенно вверх . От моста до ворот альплагеря " Шхельда" ровно тридцать минут ходьбы по сказочно живописным местам. Внизу короткая, будто ее аккуратно стригли много лет, трава на каменистой поляне. Вокруг высокие  задумчивые сосны и ели. Среди безмятежности и тишины, нарушаемой только ровным шумом реки, чуть в стороне от дороги - кладбище... Альпинистское. Расположенное у входа в ущелье, оно впечатляет каждого. Словно предупреждает : подумай, "всяк сюда входящий"... И, наверное, у каждого в глубине души или ближе к ее поверхности брезжит тревожная мысль: зачем я сюда приехал и стоит ли идти дальше?. .Появлялись такие мысли и у Радослава в первый его приезд. Тем более, что в тот год из-за нелепейшей случайности неподалеку от альплагеря при возвращении с восхождения на пик Кавказ погиб мастер спорта Рощин. Да не просто мастер спорта, а "Снежный барс"... Здесь находилась и  могила  его.
       Друзья постояли. Помолчали. Радик незаметно покосился на Виктора: как у него настроение и впечатление. Внешне, кажется, никаких тревожных симптомов не видно, задумался и побледнел слегка, так это естественно. А что внутри - проявится в горах, на высоте. Там всё проявляется отчётливо и ясно.
        - Радик, а отчего Рощин погиб, да еще   уже внизу, как ты говоришь?
         -Есть, Вик, такая традиция, неписанная, у альпинистов: не поздравлять друг друга с успешным восхождением до травы. То есть: пока не ступишь на траву у подножья горы - не ликуй и не впадай в экстаз. Спуск бывает опаснее подъема. Тому причины есть...Ну вот, а Рощин - он же "Снежный барс" же - он же все семитысячники страны покорил, а тут какой-то "пупырь" - пик Кавказ, и в самом деле вершина не больно страшная, на внешний вид,  - он и расслабился...Уже подходили к траве. Он отстегнулся от веревки, страхующей связку от случайностей, а случайность тут она как тут - подвернулась нога на камне. Рощин упал и - головой об острый угол. Каску он перед этим тоже снял. Остался в одной узунколке - все один к одному. Вот и всё. И конец... А,  между прочим, произошла эта случайность после их восхождения на гору, которую местные жители считают обиталищем горных духов... Вроде местной «Ведьминой горы».
         -Почему?
         - Ну, есть, должно быть, какие-то причины... В горах много странностей, - таинственным голосом со зловещими нотками чревовещнул  Радик. - Например, на этой горе много "чертовых пальцев"...               
         - А это еще что за чертовщина? - с деланной беспечностью поинтересовался Витя.
         - Это такие, знаешь ли, острые скалы, которые торчат именно там, где им торчать совершенно ни к чему. К тому же у них ужасно скверный характер. Приходится их обходить, время терять - вот и чертыхаешься. А чертыхаться, да еще на горе  духов... У-у-у...               
          У Радика бывали приступы своеобразного юмора. Он это сознавал, но не мог  отказать себе в удовольствии слегка нагнать на кого-нибудь страха - для тренировки их духа и собственного удовольствия.  Витин дух отреагировал, кажется, без особо заметных эмоций. Вик всегда отличался спокойствием. На равнине…               
           Собственно, горы уже начались и не только в географическом понятии: кладбище альпинистов у дороги, ведущей в альплагерь – тоже горы. Радик чувствовал их особую атмосферу, какие-то неописуемые вдохновляющие сигналы, нисходящие со снежных вершин, их излучали скалы, деревья, реки, ручьи. У каждого источника – свой. Все они, казалось, приветствовали его и он здоровался с ними:  «Здравствуйте, дорогие мои, долгожданные! Рад вас всех видеть, друзья!»  И они отвечали ему, молчаливо и благосклонно, как короли своему верному подданному. Только река что-то хотела сказать: она рокотала внизу, перебирая  камни, словно четки – молилась или искала в них что-то потерянное. Рокот ее звучал приветливо. Необыкновенной чистоты и свежести легкий воздух, невидимо струящийся по всему пространству ущелья, вливался в грудь при каждом вздохе, наполняя ее силой и восторгом.    Хотелось вот прямо сейчас легко и радостно взбежать на любую вершину… «Эйфория от недостатка кислорода и от нулевой акклиматизации», - умудрёно и скучно остудил себя Радик.               
           Он  равномерно топал под своим красным абалаковским рюкзаком, прислушиваясь к физическому состоянию своего «органона», как он его иногда называл. Подозрительному, отметил он про себя. Все, кажется, здорово и хорошо… Эмоционально… А вот что-то такое…Чересчур потею… Э, ладно, - бывает. Акклиматизация, перепад давления, кислород… Рад беспечно махнул рукой.
           - Ты чего размахался? – поинтересовался  Вик, пыхтя на подъеме.
           - Да вот ионы ловлю. Разлетались тут – не протолкнёсси…
           -Какие такие ионы, Рад, разлетались? – Вик недоуменно покосился на приятеля, даже пыхтеть забыл, заодно запамятовав и о том, что такое  ионы.
           - Отрицательные, Вик. Их тут намедни развелось видимо-невидимо. Так и норовят в нос забраться. Щекотят до чихоты.      
              И Радик громоподобно чихнул, уронив на камешек слезу. Вик ответил тем же.             
             - Вот видишь – я же говорил, что щекотят, - резюмировал Рад, - Что-то мы с тобой расчихались, альпинист.
             - Я еще не альпинист, - самокритично отметил Вик, возобновив трудолюбивое пыхтение.
             - Ещё – да. Но на подходе к уже…Что-то во мне дискомфорт какой-то непонятный. Очень я почему-то мокрый, а всего-то минут десять идем. Ты-то сам как?
              - Да ничего, вроде бы…
              Радик внимательно всмотрелся в свободные от бороды и усов участки  Витиной физиономии. Ничего себе «ничего»: простынная бледность и с бороды капает, как после дождика. Но он в горах первый раз – ему простительно. Но Радослав-то – тертый «саксаул»… А слева внизу Адыл-Су погромыхивает. А справа склон вверх уходит, весь в соснах и елях…Дошли до прямого с ровными склонами, сходящимися клином внизу канала, словно искусственно вырытого – лавинный желоб, поднимающийся вверх.
        - Подожди, Виктор. Постоим. Здесь памятное место…
        - Что: с девочкой тут забавлялся? Уютно…- решил пошутить Вик.
        -  Пошляк ты, Витя, «а еще в бороде и очках». Ага, очень уютно. Здесь, брат, такой «уют», что в любой момент можно в Адыл-Су спикировать в очень свободном полете. И без всякой инициативы со своей стороны. И момент этот нипочем не угадаешь… Отойди-ка в сторону – мне что-то там наверху показалось…
         -  Да брось ты, Рад, чудить. Знаю я твои штучки. Перекрестись, если кажется. «Показалось», - занервничал Виктор. – Ну и что тут может случиться и почему?               
         -  А «по кочану». Этот канал, который ты перед собой видишь, - лавинный желоб. Уходит он далеко наверх – к снежникам на очень крутых склонах. И черт их знает, эти снежники, что там у них творится на высоте – отсюда не видно. Может быть там снегу навалило невпроворот и он оттуда вот по этой канаве хлобыснет вниз лавиной. А перед ней   - ударная волна. Фукнет так, что утрепыхаешься неведомо куда, но навсегда… Возвращалась как-то в лагерь пешком жена начальника нашей учебной части, Рита. Альпинистка, радистка, переводчица, очень интересная и красивая женщина. Возвращалась, да не вернулась. Как раз в тот момент, когда она проходила здесь, на этом самом месте, мимо вот этого самого желоба – по нему полетела  лавина… Риту снесло воздушной волной  вниз к реке, а следом обрушился снег…               
           Виктор снял очки, потом снова надел, поежился,  наверное,  вообразив себе всю картину трагедии.               
         -  Она тоже на том кладбище лежит?
         -  Нет. Там она не лежит. Она исчезла. Нашли только ее сумочку возле вот этого камня, - Радик погладил большой валун, стоящий у дороги, как памятник. – Больше ничего не осталось.  Искали и в снегу , и на склоне ниже дороги, и в реке. Ничего. Пропала бесследно. Такое при сходе лавин бывает. Особенно если лететь вот с этого отвеса, - Радослав указал на грань возле дороги, за которой прерывалась плоскость дороги и начинался край пропасти. На её дне далеко внизу блестел клинок речки, а от неё взлетал вверх абсолютно лысый склон соседнего хребта…
         Помолчали. Виктор внешне оптимизма не утратил, только как бы ненароком отошел от жуткого места в сторонку. Впрочем, оно кажется жутким только тем, кто знает о происшедшей здесь трагедии. Для всех других – овраг оврагом  с ровными склонами. На дне снег…Даже летом. Значит – пополняются запасы регулярно. На склонах – никакой растительности, хотя кругом могучий лес. Значит, стирают лавины начисто все, что здесь пытается вырасти…               
         -  Ну пошли, Викентий. Расскажу тебе еще одну историйку. «Политическую». С участием Риты, вечная ей память. И меня.
         -  Э-э…После того, что с ней произошло? – осторожно осведомился Вик.
         -  Ценю юмор, хоть и считаю его не уместным.. Нет, раньше. Это история о том, как я чуть международный конфликт не спровоцировал.
         -  Ты?  Здесь?               
         -  Ну, не совсем на этом самом месте, но поблизости. А что: не подходящее место? Для политики все места подходящие: равнины, города, горы, жесткие и мягкие места. Мягкие, конечно, удобнее, но ежели их нет, то… А дело было так. В свой первый приезд сюда, когда в выходной день мы пошли по Баксану на познавательную вроде как экскурсию наподобие туристов, я обратил внимание на группу явно не наших соотечественников – ну совершенно не советских, понимаешь, людей. Не советское в них обличала одежда: очень уж ладная да складная – для горного туризма. Но не в амуниции дело было. Их стояло человек с десяток пареньков спортивного вида, крепеньких таких. А среди них старик, тоже очень  поджарый и весь из себя подтянутый, как профессиональный военный. Лет черт его знает скольки: то ли пятидесяти, то ли ста – их ведь не поймешь. И вот этот дуб вековой что-то тем парням рассказывает. Они его очень внимательно слушают и вертят своими иностранными башками вслед за его рукой. А рукой он показывает то на ущелье Ирик, то на Адыл-Су, то в сторону перевала Бечо… Откуда ему, мху лишайному, знать эти места? И меня осенило: да он же, скорее всего, воевал здесь! В Баксане же орудовала немецкая дивизия «Эдельвейс». А в Баксанское ущелье она просочилась именно через ущелье Ирик-Чат. А перевалы Бечо и Донгуз-Орун они пытались взять, да не взяли. Прошли они в Баксан сами – без проводников, потому что знали все проходы  и подходы к нему по ущельям и перевалам   - до войны приезжали сюда. Кто под  туристов  косил, кто под  альпинистов. Как у Высоцкого:               
               
                «А до войны вот этот склон               
                Немецкий парень брал с тобою.
                Он падал вниз, но был спасен
                А вот теперь, быть может он
                Свой автомат готовит к бою…»
   
        И вот когда я это себе подумал, да еще и песню вспомнил «Баксанскую первую», да представил себе бои, которые здесь шли… И решил: этот бравый седой дедок – точно из эсэсовской дивизии «Эдельвейс». Логично во всяком случае. Разговаривали они по-немецки. Я специально, как бы невзначай, подошел и послушал. Как подошел, так и отошел: тихо и мирно. Я ж не агрессор…
         Через  несколько дней снова собрались вниз – на шерстяной базар в Чегет съездить. Богатейший, скажу, базарище: любых изделий из настоящей шерсти – завались. И не дорого. Мы с тобой тоже туда сходим… Ну вот. Кстати и ПАЗик лагерный туда же направлялся. С немецкими туристами и альпинистами. Чуешь аналогию?.. Их полный автобус набился. Естественно, все они сидят. Естественно, все мы – стоим. Гостям дорогим место «уступаем». Но без претензий .Пусть посидят. Ехать-то всего ничего. Едем. В окно посматриваем, на попутчиков. Рита им что-то  рассказывает на понятном им языке, а я стою и думаю, что они и без нее об этих местах знают не меньше, если не больше. Среди дорогих гостей такие же, как тот эдельвейсовец - эсэсовец, сидят. А тут, смотрю, мой сосед, один из них – дедулька то ли сорока то ли полутораста лет, достает какую-то карту, разворачивает ее и показывает на ней что-то своему соседу, тоже немцу с гвардейской выправкой. Что за карта? Присматриваюсь. Ба! Да это весь Баксан! Со всеми ущельями. И нашим в том числе. И со всеми  альплагерями, которые в нём есть.  Даже отдельные скалы обозначены вдоль дорог, и чуть ли не отдельные камни. И вот этот немец нашел место, где в данный момент наш автобус находится…
             Представляешь? У нас таких подробных карт нет, а у них есть. Откуда?.. И с надписями  по-немецки. Ясно – с войны осталась. Молча я на эту карту смотрю. И вдруг парень из нашего отделения, Борис, любознательный такой, меня спрашивает: «А кто это такие с нами едут и что это у них за карты?» Отвечаю:  «А это недобитки эсэсовские с нами едут со своими картами эсэсовскими…» Слишком громким мой ответ получился, даже для меня неожиданно. Наверное, внутреннее напряжение взорвалось от эмоций. А в автобусе наступила полная тишина. То они, немцы, оживленно про меж себя лопотали, а сразу после моих слов вдруг замолчали. А в лагере с нами по-русски «нихьт фэрштейн» и ни бум-бум. А здесь замолчали. Поняли, значит. И Рита на меня своими большими глазищами смотрит. Они у нее из прекрасных злыми почему-то сделались.               
              Реакция немцев меня ни сколечки не смутила. Даже наоборот. А к вечеру, когда мы из Чегета вернулись, меня приглашают в учебную часть. Вежливо. Захожу. Там Рита сидит, ее муж-начальник учебной части, и наш инструктор Бутман. Притворяется серьезным, но глаза смеются… Да…И устроила мне наша Риточка разнос с выволочкой. Немцев, оказывается, мои слова  очень обидели, оскорбили и возмутили. И они, в лучших своих «чуйствах» оскорбленные, собрались куда-то жалобу писать, чуть ли не в ООН. И что мне надо перед ними непременно извинится, иначе грянет международный скандал – немцы оказались из ФРГ… При этом разговоре  мои экзекуторы сидели, а я стоял, как школьник нашкодивший. После слов о грядущих глобальных международных конфликтах в результате моих непродуманных, а может быть и провокационных действий, я тоже сел и «торжественно заявил», что извиняться и не подумаю, объяснив причину своей вспышки в автобусе. Добавил: если будут жаловаться – пусть к жалобе приложат объяснение: откуда и зачем у них появились подробнейшие карты Баксанского ущелья, в котором находятся военные объекты: турбаза Вооруженных сил «Терскол и научно-исследовательские ядерные центры… На этом милая беседа закончилась. Мирно. Наши-то администраторы на моей стороне, конечно, были, но и немцев, как гостей , ублажить  надо было. А те вскоре уехали восвояси… Судя по тому, что третья мировая война не началась – слова мои международной огласки не получили… Шутка.
          -  Ну ты, Рад, даешь. Прямо, как из К-ы Г-ы Б-ы. Где это здесь «военные объекты» имеются и «ядерные центры»? 
          -  Чудак ты, Вик. Про  военные объекты – это я для понту, а что-то вроде ядерного центра действительно есть. Он даже с дороги виден. Точнее, вход в него: вырезанные в скальной стене штольни. Там – в толще горы, лаборатории по изучению нейтрино. А насчет «К-ы Г-ы Б-ы – это не про меня. Но чтобы там, где есть туристы из ФРГ, но не было кого-то из КГБ – этого не может быть потому, что этого не может быть никогда… Впрочем, политику побоку – мы пришли.
            Перед путниками и спутниками возвышались ажурные ворота, скромные, но с претензией на некоторую триумфальность. С плакатом наверху. Плакат многозначительно утверждал: «Альпинизм – школа мужества». Еще одна надпись не оставляла у пришедших никаких сомнений в том, что они находятся перед входом в святыню альпинистов «Альплагерь Шхельда». Справа от входа со ствола сосны немо звучал намек на то, что разным прочим туристам входить в святыню не рекомендуется. Там кривовато болтался жеваный листик железа со словами: «Обход. Тропа для туристов» и стрелочка, на сию тропу указующая -для наглядности. Какой-то хулиган добавил: «и собак…». Собаки на надпись не обижались, но по тропе не ходили – гуляли по лагерю. Видимо, не умели читать. Туристы же, которые пограмотнее, действительно обходили лагерь стороной справа. Иного пути у них всё равно не имелось – слева обрывался отвесный склон к реке.
           Дорога вливается в створки ворот, как неподвижная серая река. По ее берегу слева стоят аккуратные домики современной «турбазовской» архитектуры: контрольно спасательный пункт, по аббревиатуре КСП, инструкторские «номера» и апартаменты лагерной администрации. За ними – волейбольная площадка, плац для построений, экзотическое здание учебного центра. медицинский пункт и точка приложения центростремительной силы спортсменов – столовая. На точке – вдохновляющий лозунг: «Поешь больше – пойдешь дальше !» Справа и чуть повыше  - смотровая площадка.  С  неё ненавязчиво предлагается роскошнейший вид на верховья ущелья Адыл-Су с замками и башнями снежных вершин Главного Кавказского хребта. Еще правее вверх по склону рассредоточились ровными шеренгами одноэтажные жилища альпинистов. Все это, вместе взятое, и есть альплагерь «Шхельда» - главная кавказская база федерации альпинизма «Спартак».

               
               

              Слегка зазнавшись перед самими собой принадлежностью к спортивной элите гор, друзья вошли в лагерь, достигнув высоты 2 100 метров над уровнем моря и 500 миллиметров ртутного столба атмосферного давления, вместо привычных на равнине 760, никаких ощущений при этом пока не ощутив, кроме некоторой легкости мыслей, правда и внизу нередко ощущаемой. Устроились быстро и без лишних проволочек. Получили постельные принадлежности и снарягу. Не снаряжение, экая официальщина, а именно снарягу: треугольные стальные карабины, кошки, ледорубы, рюкзаки, штормовки, репшнуры и специальные горные ботинки, окованные по периметру подошвы острыми стальными шипами – триконями. Радослав еще и каску – разрядникам положенную. Виктор, как новичок, нет. То ли потому, что головы новичков считаются прочнее и тверже, чем у разрядников, то ли камни на них реже сыплются, то ли просто касок не хватает. Поселились в разных комнатах: Рад с разрядниками, Вик – с новичками.
            И все бы хорошо,  но у Радика ни с того, ни с сего началась вдруг дикая головная боль. Настолько дикая, что казалось – все камни речки Адыл стучат по ней и изнутри, и снаружи. Сначала он на это внимания старался не обращать: случается при акклиматизации. Но потом подумалось: бывать-то бывает, но что-то очень уж чересчур. Вскоре к несусветной головной боли прибавилось ощущение иного рода, а проще говоря, озноб. Явление уже из ряда вон никуда.  Это на равнине если заболел, то взял и отлежался в свое удовольствие, а если здесь вместо родных и близких тридцати шести и шести зашкалит за тридцать семь с десятыми, то.. Об этом «то» даже думать не хотелось, да и думать стало больно.., так же, как и глотать. Сюрприз, однако. А у Виктора как? Радик побрел к новичкам.
             А Виктор уже лежал, багровея  на подушке своей далеко не доблестной физиономией.
             -  Привет, коллега, - при виде этого зрелища мрачно прохрипел Радослав, - Тоже сподобился ? Поздравляю.    
             Коллега кивнул всклокоченной головой. Радик вздохнул, внимательно посмотрел в пол, покачал головой.
             -  У тебя знакомого мага или там колдуна какого-нибудь здесь поблизости нет, случайно ?
             -  Нет, - удивленно просипел не понявший юмора Виктор, - А зачем тебе?
              -  Думаю, что тебе бы тоже пригодились. Завтра к врачу на осмотр и нам с тобой светит все, что угодно, только не горы, если к утру не станем нормальными людьми, а это, как я понимаю, теперь без квалифицированного колдуна не получится, а поскольку у нас с тобой его под рукой нет, то нам с тобой хана.
              - А, может, и пройдет…
               -Люблю оптимистов, как сказал палач перед казнью женщине, пудрившей нос.
               -Какой женщине? Какой нос ?  - опять не врубился  Витя.
               - Собственный… В горах болезни медленно проходят, зато быстро приходят. Вот только почему у меня горло заболело, и именно сегодня, именно в горах, и почему именно у меня, если оно у меня вообще никогда не болит ?..
               - А у меня оно уже три дня как болит, - бодро признался Вик.
               - Ты молодец,  - сдержанно похвалил Радик, - А почему же ты поехал, если уже заболел ?
               - Так билеты уже взяты были и путевка на руках, да и что пройдет, думал, - резонно возразил Виктор.
               - Да, все верно, - согласился Радик, - Ну лежи, поправляйся. Чтоб завтра был, как штык. И я чтоб такой же был. Будь здоров. Пошел я. Может быть, колдуна какого-нибудь завалящего на дороге найду…




               
               Штыки из приятелей следующим утром оказались не блестящими. Скорее даже ржавыми и туповатыми. Заглянув в Витькину глотку видевший разные глотки и виды врач      альплагеря  Гаджиев присвистнул и заговорил с акцентом, чего в спокойном состоянии с ним не бывало:
        - Ты, друг лубэзный, зачэм с этим сюда прыехал ? У  тэбя жэ фолликулярная ангина! Тэбе не только в горы – тэбе по лестнице подниматься нельзя. Температуру мерил? .. Ну, какая?.. Тридцать восемь? А, еще и семь десятых? Маладэц!.. На вот, бери таблетки, кушай, лежи, как камень на дне каньона, нэ двигайся и нэ рипайся. Никаких тренировок, никаких восхождений до будущего года. После таких воспалений, да еще в горах, три месяца спортом заниматься нельзя – осложнение на сердце получишь… С тобой все, друг любезный. Поправляйся. Следующий !
           Следующим был Радик. От услышанного в адрес Виктора его настроение, и без того не бодрое, стало похоже на сосульку, свисающую с крыши и плачущую каплями. Но сдаваться не хотелось. Перед черными очами Гаджиева он предстал воинственным и раскаленным, как стальной меч в кузнечном горне. В сочетании с тающей сосулькой зрелище было потрясающим. Гаджиев это заметил и оценил.               
           -  Здравствуй, красный молодец ! Из бани или загорал ? На-ка градусник. Сиди и меряй…
           -  Зачем? Я здоров. Я вообще никогда не болею…Я…
           -  Ну конечно ты, друг любезный, ты и никто другой. Ну, конечно никогда не болеешь. Просто совсем маленькая формальность – померяй температуру и не болей себе дальше…Та-ак-с. Ещё адын. Чуть похолоднее: «всэго» тридцать восэм и пять. Открой пасть, пожалуйста… Угу… Вместе сюда приехали ? В одном купе ? Друзья, говоришь ? Вот и скажи спасибо другу своему – заразил он тебя… Да-да. Эта ангина – очень заразная штука, друг любезный. Такая зараза, что пасмотрэл на больного – сразу заразился. А ты с ним в одном купе ехал… Все, что я твоему другу сказал, относится и к тебе. Лечитесь оба. Разрядник, говоришь? А он чайник медный, говоришь ? Я, друг любэзный в посуде нэ разбираюсь. Я в болезнях разбираюсь. Будь ты хоть чемпион, а он самовар, но я вам, и тэбе лично и персонально, запрещаю выходить на занятия. Всё. Будь здоров.
           - Приговор окончательный, обжалованию не подлежит, - угрюмо, но ехидно в свой адрес добавил мысленно Радик. Он почему-то сразу успокоился, если впасть в уныние – это и значит «успокоится». Но делать больше было нечего. И в буквальном и в переносном смысле. И ничего не хотелось. И прежде всего разговаривать с Виктором… Радик вспомнил, что они не только вместе ехали но и пили из одной кружки. Вспомнив, сплюнул – тут же резануло болью в горле. Досадно было то, что Виктор не сказал о своей болезни, не предостерег, на всякий случай…
              Побрел, понурившись, в свою комнату. Зафиксировал, что задыхается даже при небольшом усилии на пологом подъеме… Да, врач прав: не до восхождений на вершину, если даже до кровати пыхтеть приходится. Сев на ойкнувшую продавленными пружинами койку, вытер пот со лба и выщелкнул из пачки «Опала» ровно одну сигарету себе в рот. Отработанный трюк не удался – сигарета вяло шлепнулась на пол, едва выскочив из пачки. Рад обреченно вытащил другую сигарету пальцами, вставил в рот, зажег, затянулся и… Выкинул сигарету в форточку. Дым показался противным и оцарапал горло, как наждачная бумага.


                *
                *     *

               
         
«Вот это – для мужчин:
                Рюкзак и ледоруб,
                И нет таких причин,
                Чтоб не вступить в игру» -
        Вместе с утренней зарей пробудила ото сна горы и Радика знакомая песня Визбора. Пробудилась и мысль: есть такие причины, есть, дорогой Юрий. Вот заболел ненароком – и выбыл из игры. А рюкзак вместе с ледорубом стоят в углу и скучают. А альплагерю не до скуки. Лагерь живет здоровым организмом. Люди, как люди, тренируются, выбирают маршруты, готовятся, получают продукты, подгоняют снарягу… Навешенные между сосен, сушатся веревки. На них, словно флаги, - штормовки, комбинезоны, спальники… Скоро все это понадобится тем, кто пойдет в поход, на восхождение, на штурм.. Какие заманчивые слова, какие восхитительные действия…    Ими жил Радослав с тех пор, как год назад вышел из ворот «Шхельды»  уже не новичком, а «значком», и первые шаги за ними стали путем возвращения обратно. Вернулся, называется…
        В альплагерях развлечения распорядком дня не предусматриваются, хоть и приезжают в них отпускники «на юг». «Шуткам не учат в наших лагерях», - добавил кто-то такие слова к сочиненной во время войны знаменитой песне альпинистов. Без шуток не обходится ни один день, но им не учат – это подмечено верно. В альплагере либо в поход – либо от ворот поворот. Обида и досада едко тлели в мыслях Радослава, а душу его не то, что кошки, а монстры когтястые полосовали. Доставалось и Виктору, но только мысленно. Парень сам по себе виноват в своей болезни не был: не нарочно же заболел. И не знал о  неимоверной заразности этой зловредной ангины. Думал, небось: подумаешь – горло заболело. Да и не было уже никакого прока от всех эмоций, если все пришло к имеющемуся результату.
           Через несколько дней боль в горле у Радика прошла. Вскоре отудобел и Витя. Организмы обоих от слабости еще не избавились полностью, но перемещаться горизонтально по пространству лагеря было уже можно без дискомфорта ощущений.  Начали подумывать и о вертикальных прогулках. О настоящем восхождении помышлять можно было сколько угодно. Даже мечтать – пожалуйста. Но воплотить мечты и помыслы в действие в течение нынешнего сезона представлялось настолько же возможным, насколько реально можно решить риторический вопрос «Ах, почему люди не летают?».  По кочану…
          Помаявшись дня два в лагере, намозолив глаза соседям, готовящимся к походам, решили души свои отвести хотя бы туризмом, тем более, что в Баксане сводить свои души есть куда. Не понапрасну он получил неофициальное название туристской «Мекки». Полюбоваться его необычайной и   неповторимой красотой, погрузиться в неё хоть на время,  приезжали со всей страны и из других стран.               
         
           Баксан – часть Приэльбрусья и, наверное, самая красивая его часть. Приэльбрусье же в целом – тоже часть, но уже Большого Кавказа от бассейна реки Чегем в восточной его части до подходов к Эльбрусу с запада. Южная граница туристского Приэльбрусья – Главный Кавказский хребет. Какими бы словами ни называли этот край: удивительный, великолепный, величественный, превосходный, живописный и множеством других, даже специально для него придуманных, - все они будут справедливы, но все же недостаточны для того, чтобы наиболее полно охарактеризовать это уникальнейшее чудо природы, увенчанное двухвершинной горой Кавказа – Эльбрусом. Это – вулкан, считающийся   беспробудно потухшим и поэтому безнадёжно спавшим. Но время от времени на его склонах открываются маленькие оконца в недра клокочущего под толщей земной коры ада и из них со свистом бьют вверх фонтаны дыма. Прекрасен Эльбрус, кажущийся парящим в густом южном воздухе, когда смотришь на него с расстояния в десятки километров. Но есть в нем и какое-то напряжение: его вершины – словно два круто изогнутых лука с натянутыми тетивами. Вот-вот кто-то отпустит их и тогда вырвутся из кратеров вверх огненные стрелы извержения…
        Эта феерическая картина почему-то легко и сама собой  представлялась  Радославу,  когда он смотрел на  купола великой горы. Белоснежные вершины  и оранжево – красные  огненные султаны над ними, рассыпающиеся на фоне тёмно – синего неба… Потрясающее зрелище… И красиво, и страшно.               
          Если Эльбрус похож на две половинки красиво изогнутого серебряного лука, то и другие вершины Приэльбрусья выглядят тоже каждая индивидуально. Вот красавица Шхельда, давшая свое имя альплагерю. Ее скальные башни словно рыцарский замок возвышаются в конце ущелья, охраняя его. Вот Накра-Тау, как ступенчатая усеченная пирамида. Вот два грозных рога – кинжала великолепной Ушбы. Вот дуга Донгуз-Оруна с вечно нависшим угрожающим, но прекрасным сверкающим  карнизом…
         От подножья Эльбруса живописнейшим изумрудно – жемчужным сокровищем простирается само Баксанское ущелье, называемое еще долиной, с вливающимися в него отрогами-ущельями. В каждом – альпийские луга с цветущим  разноцветьем. Крокусы, синие и жёлтые, ирисы, эффектно смотрятся на фоне сверкающего белого снега и зеленовато-серых ледников. В каждом – свой неповторимый пейзаж и даже свой «персональный» климат. Зависит он от глубины ущелий и их относительной изолированности от общей циркуляции воздушных масс. Верховья реки Баксан зимой – самое теплое место Приэльбрусья. Сама же она впадает в Терек, принимая в себя чистые, но бурные воды горных рек : Донгуз-Орун, Адыл-Су, Адыр-Су, Юсенги, Тютю-Су, Азау, Ирик, Кыртык, Терсколак. От названий рек произошли и названия ущелий или, скорее всего, наоборот – ущелья дали свои названия рекам, протекающим по их дну.
          Кроме рек, в Баксанском  ущелье живут ещё и минеральные источники.  Первый раз оказавшись в нем, Радик был чрезвычайно удивлен тем, что бьющая из под скал вода не только вкусна, но еще и газирована. До того он был твердо уверен, что продающуюся в городах минералку газируют искусственно, как лимонад.  Источники есть во многих ущельях, но наиболее знаменита из них «Поляна нарзанов», находящаяся неподалеку от селения Тегенекли. Поляна уютно устроилась  в окружении берез,  сосен и елей,  стоящих вокруг неё, как девушки в хороводе… Берёзы похожи на русских девчат, а ёлочки – на кабардинок в красивых национальных одеждах. Горы вокруг них – как джигиты в белых папахах с газырями ледников…
         Сейчас  источники знаменитой Поляны замурованы и закованы в бетон, а в те годы единственным «цивилизованным» устройством на поляне была стальная ржавоватая труба, из которой мощной струей вырывалась пенящаяся минеральная вода над красными от ее солей камешками. Под струю подставляли кружки или просто ладони и пили… Теперь, наверное, нелишне будет грустно добавить, что пили бесплатно…
         Туристская Земля обетованная. Туристская «Мекка», куда едут и идут с тяжеленными рюкзаками через крутые перевалы многочисленные «Магометы». Если горы не идут к ним – приходится идти к горам – так даже интереснее. Многих тянет туда неодолимое стремление к чистой первобытной природе, красоте и приключениям. И – уединению  среди  первозданной природы, полностью разрушить которую человеку пока не по силам.


          Два приключения в своем горном багаже друзья уже имели. Отойдя от болезни, захотелось еще, а «ищущий да обрящет». Для начала и для разминки подались куда поближе – в Шхельдинское ущелье. Альплагерь и находится на месте его слиянием с ущельем Адыл-Су. Тропа идет мимо детского лагеря отдыха «Юсенги» вверх вдоль речки Шхельдинки, с кажущейся беспечностью играющей камнями сначала далеко внизу, а потом постепенно поднимаясь к уровню тропы для того, чтобы слиться с ней в конце ущелья почти у самого кончика ледникового языка, с которого и берет начало. Язык, высунутый из Главного Хребта, дразнит туристов нагло и бесстыдно. Да было бы чем и хвастаться: серый, грязный, в пупырышках камней, с конца течёт… Слева у самой реки – подножье горы, похожей на спину исполинского ящера с зубцами «жандармов» и «чертовых пальцев» - пик Кавказ. Справа зеленым зеленый склон с роскошным ковром альпийского луга. Впереди – белая стена Главного хребта со своими башнями Ушбой и Шхельдой.
          В этом ущелье у Радика чуть ли не на каждом шагу воспоминания о каком-нибудь интересном случае. Вот здесь, прямо под идиллически мирным альпийским лугом спортсмены вызволили из под груды камней корову, Животное паслось себе на этом лужочке, лакомясь травкой и наслаждаясь природой, и вдруг оказалась сметенной камнепадом вниз – к самой реке. У бедняги только копыта торчали из-под груды камней под разными углами на все четыре стороны. Как ни странно, но пострадавшая не имела никаких видимых повреждений. Помычав, наверное, в знак благодарности, жвачное тихо заковыляло… снова вверх по склону дощипывать недощипанное.                               
          На этом же лугу и сам Радик оказался под камнепадом. Это произошло над биваком «Улыбка Шхельды». Прекрасная стоянка. Теплая ночевка. Романтическое название придумали альпинисты. Да  его и придумывать не нужно было – оно само напрашивалось. Рано утром, когда на дне ущелья еще царит черно-синий мрак, солнечный свет первым зажигает вершины Шхельды и они начинают сиять ослепительной белизной своих снегов, как улыбкой лучезарной красавицы, освещая притаившуюся темноту и прогоняя ее. Сам бивак расположен на песчано-каменистой плоской площадке дна ущелья среди молоденьких ёлочек и сосенок.
             Радик накануне потянул ногу  и потому не мог со всей прытью следовать за своим отделением, рьяно штурмовавшим склон в целях заурядной тренировки передвижения по травянистому склону. Не успевая, он, тем не менее, настойчиво поднимался вверх, время от времени пережидая боль в ноге и делая снимки панорамы Главного хребта… «Камень!», раздался сверху истошный вопль. Так положено кричать альпинистам, когда они замечают нахально сорвавшийся камень, летящий  по направлению к товарищам. И хорошо, что эти предметы не летают со сверхзвуковой скоростью – поэтому звук предостерегающего крика достигает адресата все-таки быстрее, чем летящее чудовище.   Радик поднял голову и увидел, как не один, а с десяток камней, словно стая черных хищных птиц, стремительно вылетели точно над его головой из-за перегиба склона горы. Лететь им по прямой до Радика оставалось всего несколько секунд над ровной поверхностью склона…За какое-то мгновенье Рад обшарил взглядом все, доступное ему пространство, вокруг себя. Ага! Метрах в пяти какая-то щель в камнях. Прыжок с места без разбега и – Радик в этой щели вместе рюкзаком и ледорубом. В тот же момент над ним просвистел здоровенный булыган с полметра в поперечнике. Еще один, как газонокосилка, состриг траву возле щели… «Миновало», подумал Радик. Хотел подумать, что пронесло, но до этого не дошло…
          Еще немного полежав, прислушиваясь, и выбрался наружу. Отошел на несколько шагов. Оглянулся посмотреть на свое счастливое убежище и поразился: по глазомерным прикидкам, на спокойную голову,  вписаться в него он не мог никак. Вернулся проверить. Лег. И никакими телодвижениями не смог втиснуться туда, откуда только что вылез…Логических выводов  напрашивалось два: либо организм слишком велик, либо щелка слишком мала; либо тело от страха сжалось, либо ямка увеличилась. Поиронизировав над собой, Рад  почти бодро двинулся на подъем.
           -  Эй! Внизу! Как дела? – послышалось сверху:  товарищи интересовались делами.
           -  «Ничего идут дела – голова еще цела» ! – послал приветом Рад строчку знакомого с детства стиха.
           -  Ну, держись! Еще камень!
           -  Спасибо! – отозвался Радик. До спасительной норки – уже далековато. Радик просто остановился там, где его застал крик.   Метрах в двадцати по горизонтали из ничего вдруг материализовались два каких-то типа в альпинистском снаряжении… Откуда взялись? Только что там никого не было.
           -   Здорово, коллега! – крикнул один, который выглядел постарше. Что-то знакомое показалось в нём…-  Чего стоишь?
           -  Да камень, говорят, идет, - ответил Радослав как-то задумчиво глядя на явление «коллег».
           -  Правильно делаешь, что стоишь. Стой дальше. Только смотри внимательно куда летит и куда прыгает.
           -  Угу, спа...- хотел вежливо поблагодарить за ценный совет Радик, но тут из-за перегиба вылетел тот, кого обещали и ожидали. Каменюка выскочил не один, а с двумя спутниками - разбойниками. Внушительных размеров «чемоданы» не летели, на этот раз, а прыгали, должно быть, для разнообразия. Ударятся о лежачие камни ,  подскочат высоко  и - в свободный полет до следующего удара  . «Скакуны» хуже прямолетящих. Те – честнее: летят по прямой согласно законам физики и можно просто отойти в сторону,  не мешая им лететь по своим каменным делам. «Скакуны» же  отпрыгивают все время под разными углами то в одну сторону, то в другую и не возможно заранее определить, куда его нелегкая понесет и куда, соответственно, отпрыгивать тебе. Самое рациональное – стоять, где стоишь и либо в последний момент метнуться в  сторону, противоположную прыжку камня, либо так и остаться стоять, если очевидно будет, что прыгун тебя милует.
            Те двое находились в безопасной зоне и с любопытством наблюдали за происходящим. Со стороны  смотреть было, действительно, даже красиво, в какой-то степени. Чёрные камни поочерёдно подпрыгивали и словно в замедленной съёмке  кино, то опускались, то вновь поднимались, описывая дугообразные траектории, приближаясь к неподвижному Радику…      
            Но дальше ничего интересного не произошло. Один из камней с каким-то механическим стрекотом пронесся метрах в двух слева, Рад проводил его взглядом. Второй бесшумно пролетел метрах в четырех справа. Третий, будто поразмыслив о тщетности всего земного, ткнулся в какую-то яму и вовсе прыгать раздумал.
            -  Молодец, хорошо стоял, - похвалили таинственные пришельцы.
            -  Спасибо, вы тоже… - не без ехидства констатировал Рад.
            -  А почему не со всеми ? – Пропустили мимо ушей ехидство незнакомцы.
            -  Ногу  вчера потянул.
            -  Да, причина…Перевяжи потуже. И правильно делаешь, что не сидишь внизу – кто сидит внизу – тот ничего не видит. Ну, счастливо, горьковчанин. Лечи ногу, но помни: бывают заразы похуже, чем ноги  потянуть…Гораздо  неприятнее их вовсе протянуть…
            И оба исчезли внезапно, как духи… Между прочим, этих альпинистов потом никто не мог вспомнить по описаниям Радика ни в отделении, ни в альплагере – их никто не знал и никто никогда не видел…  Откуда они узнали, что Радослав из города Горького?.. А идти наверх совершенно расхотелось, хотя нога после показанных горой аттракционов болеть перестала.
         
            Эти происшествий вспомнились Радику так живо и четко, словно все они случились только вчера. Вспомнил и то, что не испытал , пожалуй, никаких эмоций, кроме азарта и любопытства. Даже сравнил себя с Тартареном из Тараскона – героем романа Альфонса Доде. Так же, доблестный от собственного легкомыслия тарасконец,  Радик был почему-то уверен: с ним в горах ничего плохого произойти просто не может. Он чувствовал и их дружелюбное отношение к себе, и отвечал им тем же. Или они ему отвечали. Даже несмотря на перенесенные камнепады. А может быть, благодаря им. Ни один же камень в него не попал,  и щель в скале приняла его в себя в нужный момент… «Ведь это – наши горы: они помогут нам»… Только вот с ангиной не помогли. Возможно, это заболевание не входило в их компетенцию…
              Рассказав Виктору о достопримечательностях окрестностей, Радослав замолчал. Вот и «Улыбка Шхельды». Вот и место, где стояла его палатка. Ба! Вот и колышек, который он потерял прошлый раз. Дождался… Звучали в воображении голоса товарищей. Почудился запах жареных с говяжьей тушенкой грибов, набранных здесь же. Ах, какие были грибочки! Ни червоточинки. В горах черви не встречаются. В кустах, показалось, кто-то мелькнул. Распахнулись огромные глаза Лены. Вопросительные. Ждущие… Лена… «Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены…»
             -  Давай, Вик, пойдем отсюда. Призраки здесь водятся. Вон она – Гора духов на нас смотрит, - полушутя сказал Радик.
             -  Обратно в лагерь, что ли?
             -  Да нет. Рано еще. К обеду вернемся. А сейчас поднимемся к леднику да позагораем под солнышком, что ли…
             Поднялись, устроились на ровной скале. Впервые Радик услышал живые голоса ледника. На тренировках все время кто-нибудь что-нибудь кричит или говорит, шум, гам. А здесь теперь тишина и в этой тишине слышно: вот что – то зашуршало мелодично и закончилось вздохом. Вот треснуло со струнным замирающим звуком. Что-то прокатилось, как барабанная дробь и затихло…Радик зачарованно слушал эти загадочные голоса, стараясь понять их значение. Что они хотели рассказать ему ? Именно ему одному. Ведь им есть что рассказать и что вспомнить…Опять он поймал себя на странном ощущении, что горы – живые существа, а не оледенелые громады.
            -  Красотища –то какая! Как в сказке, - пробудил Рада от его ощущений Виктор.
            -  А ты в каких сказках побывал и такую красоту видел ? – осведомился Рад. – Нет, дорогой, такой красоты в сказках нет и быть не может. Сказки – это выдумки, а такое придумать нельзя – извилин не хватит. Такое можно только видеть
      Закончив сей патетической тирадой процедуру приема солнечных ванн в Шхельдинском ущелье, туристы поневоле вернулись в лагерь.., сопровождаемые подозрительным взглядом дежурного по «Шхельде»: откуда идут эти анархисты с ледорубами в руках., если им без разрешения никуда нельзя ходить, да и с разрешением сомнительно? Есть правило в альплагерях: уходя, уходи, но предупреди  куда ушел и приблизительно, хотя бы, укажи срок, когда твою драгоценную персону ждать обратно. Чтобы не бегать потом по всем окрестным ущельям  в поисках твоего тела в том горестном случае, если ты не вернулся. Такое в горах случается – «здесь вам не равнина». Но на испытующий взор дежурного Радик ответил невинными глазами непогрешимого младенца, в душе признавая, что дежурный, безусловно, прав.
        И все-таки Радослав и Виктор на следующий день опять ушли, никого не предупредив. Дежурного на месте не оказалось, искать его не захотелось и махнули рукой: не впервой уже. Ушли на этот раз в ущелье Ирик  через поселок Эльбрус. До  горы того же названия от поселка довольно большое расстояние  и не понятно, почему его так назвали, но вдаваться в историческую ономастику друзья не стали. Прошли по его почти средневековым, если не первобытным, улочкам с бегающими по ним свиньями и приземистыми домиками с плоскими крышами. Столбы электропроводки свидетельствовали о том, что в домах, должно быть, есть электрический свет. Следы автомобильных шин  превратились в канавки. По ним текла вода.  Других следов цивилизации не замечалось. Зато для удобства населения прямо вдоль улицы протекал обширный ручей, больше похожий на миниатюрную речку с аккуратными берегами. Вероятно, из него брали воду.
          Сразу же за поселком начинается подъем в ущелье по тропе среди скал, камней и по камням. Уютный и удобный такой подъемчик, вроде лестницы в многоэтажном здании. Поднимаясь по ней Рад опять невольно погрузился в прошлое. Именно по этой тропе год назад его альпинистский отряд сначала поднимался к штурмовому лагерю, в наступление, а потом стремительно спускался вниз,  отступая перед превосходящими силами непогоды. Сейчас в природе царил полный контраст тому неудачному походу. Ни  пятнышка хмуризны на  небе – сплошное синее глубокое сияние с ликующим солнцем. Прозрачный, не замутненный ничем воздух без оптики позволял четко видеть далекие вершины в верховьях ущелья Адыл.  Контрастным  было и настроение Радослава. Он предпочел бы идти под тучами и дождем, но в рядах штурмующего гору отряда, чем наслаждаться комфортом солнечного дня, будучи туристом… Даже и не туристом, а так – праздношатающимся по окрестным ущельям субъектом без определенного рода занятий… БОРЗ… Оборзел, одним словом… Мысли омрачали настроение и только безмятежно шагающий рядом Вик немножко примирял Радика с окружающей действительностью. Вику все было интересно, удивительно, занятно и приятно: он просто не знал, что потерял, будучи не допущен к альпинизму, а может быть и не жалел об этом, не зная о чем жалеть.               
            -  Что ты, Рад, смурной какой-то ? Сам в горы хотел. Вот они – горы. Вот она – красотища   не сказочная, - орлом распахнув руки провозгласил Виктор, - А ты, как слон с похмелья – и уши опустил. А какая здесь высота, интересно ? При подъеме дышать плоховато, словно как больной.
            -  «Как»  - это ты точно подметил, особенно после твоей ангины,     - мрачновато отреагировал Радик,
            -  Почему это «моей»: ты ведь тоже болел, - слегка обиделся Виктор.
            -  А потому, что это ты меня ею угостил… Ты не обижайся. Это я от досады. Ребята сейчас на Шхельду идут, а я вот тут с фотиком шляюсь. Кстати, давай я тебя увековечу на фоне…Ты, Вик, на дыхалку не обижайся. Она здесь очень для организмов полезна. И даже для умов.
              -  Для умов – это как?
              -  А так. «Умный в гору не пойдет – умный гору обойдет» - ты это слышал, да? Да. Вот. А тот, который менее умный – тот как раз в гору и пойдет. Для пользы собственного ума, ежели он, ум, у него еще есть. У которого уж вовсе нет – тому бесполезно… Вот в этих как раз местах вполне официально идиотов лечили…
             Виктор подозрительно и недоверчиво покосился на Радика: от этого субъекта любого подвоха можно ожидать.
             -  Ты на меня не косись. Я серьезно. И сам удивился, когда узнал. Медики открытие сделали, что недостаток кислорода очень благотворно действует на психику тех, у кого она еще не совсем съехала.  Видел базу академии медиков в Баксанском ущелье? Вот они этим и занимаются. У них еще две базы есть: на «Новом кругозоре» и на «105-м пикете». Все – на Эльбрусе. Затаскивают туда психических. Те, отдышавшись, дышат там тем, что там есть и, просветленные и счастливые, возвращаются в иной мир, то-есть на равнину. Так же еще и астматиков лечат В общем, сплошной вокруг санаторий и курорт. Что я «ионы ловил» в день приезда – это, конечно, просто шутка была. Насчет ловли. А ионов здесь действительно очень много. И все сплошь отрицательные, но именно они очень положительно на здоровье действуют. Вот только жаль, что не всякое здоровье об этом знает… Оторвись от тропы. Посмотри – самое удивительное место ущелья.
           Перед ними действительно   возвышалось нечто странное, похожее одновременно на абстрактную скульптуру, обелиск, гриб и батон с изюмом, поставленный «на попа». К небу поднималась огромная скала – останец из желтого песчаника, суживающаяся к своей вершине. По всему ее телу виднелись почти равномерно расположенные вкрапления разнокалиберных гладких камней.
            -  Вот это да! – удивленно ахнул Вик, - Это что же за кекс такой ? С чем его едят?
            -  Это, брат, не «кекс». Это – аттракцион под названием «Господи пронеси»       
            -  Кого пронеси, куда пронеси, что пронеси? – продолжал любопытствовать Вик.
            -  Нас пронеси. В данном случае А вообще-то всех, кто мимо этого «кекса» идет. Вон тропа под ним. Другой нет. Приходится идти только по ней. Булыганы на тропе и около нее видишь ? Это они сверху нападали… Ты здорово придумал: «кекс». Так вот он из песчаника состоит, а «изюм» - камни, остались в нем после того, как они вместе были дном моря и еще чего-то геологического. Держатся эти камни не очень – то уверенно, время от времени вываливаются и падают. Без предупреждения, причем. И без расписания. Идешь под ними и думаешь: чи упадет, чи не упадет, в самый интересный момент… А красиво. Смотреть, я имею ввиду.
        Господь пронес. Под «кексом» прошли благополучно. Камни снисходительно поглядывали на них, оставаясь на своих местах. Тропа, идущая вдоль склона, вскоре привела в вековой сосновый лес. Из под хвои среди камней там и здесь торчали грибы, призывно алела земляника. От призыва не отказались, попаслись немножко. Двинулись дальше. Вышли на поляну. Лес раскрылся, как занавес и за ним появился возвышающийся белым куполом Эльбрус. Словно декорации  предстали задрапированные снегом вершины Уллукара, Бжедух, Восточная Ушба, ледник Ирик…Роскошный пейзаж, прекрасная погода и улучшившееся настроение манили идти дальше, но пора было возвращаться. Постояли еще, любуясь видом, и повернули назад.
        Неподалеку внизу возле речки Ирик на уютной живописной поляне, словно специально предназначенной для стоянки, какие-то туристы сворачивали свой бивак Складывали палатки.  Паковали рюкзаки. Кто-то еще блаженно загорал, легкомысленно подставив опасному горному солнцу свою первобытно белую кожу, но очевидно было: группа уходит… И опять досада царапнулась в груди у Радика: все куда-то спешат, все куда-то идут, у всех впереди много интересного, а тут…
          -  Пойдем, Витя, зайдем в кафе да пива, что ли, дернем… Сухой закон нам теперь ни к чему – все равно не в поход…
          -  Давай зайдем, да холодненького…
          Зашли и «дернули» жигулевского… На равнине вполне безобидное пиво, не оказывающее на организм особо заметного влияния, здесь сыграло  каверзную шутку.  Или от высоты, или от перенесенной недавно болезни, но выпитая кружка пива произвела впечатление удара по голове булыжником, завернутым во что-то мягкое. На равнине ощущение было бы эквивалентно, по меньшей мере, трем кружкам, выпитым залпом и  натощак… Беспричинная эйфория, шатание в походке, утрата природной координации движений и «залепетание» языка. Оказаться в таком экзотическом виде в альплагере было равнозначно обязательной депортации на все четыре стороны. Остатков здравого смысла хватило на то, чтобы отложить возвращение до восстановления организмов и душ в нормальное состояние. Ушел на нормализацию час. Все это время просидели на берегу Баксана, усиленно вдыхая целебные отрицательные ионы, разрекламированные Радиком и прислушиваясь к своим внутренним ощущениям. Двинулись к лагерю только тогда, когда сочли их достаточно приемлемыми для придания себе твердого и гордого облика хоть и не активного, но все же альпиниста.
         В «Шхельде» ни на их облик, ни на них самих не обратили никакого внимания - произошло чрезвычайное происшествие, встревожившее всех, остававшихся в лагере. Не вышла на контрольную связь двойка восходителей итальянцев. Они совершали восхождение на Ушбу, аккуратно сообщая о себе в положенное время необходимые сведения, и вдруг замолчали.  Альпинисты хорошо знают, что может означать это «вдруг», да еще на такой горе, как Ушба…Обычно полную информацию о происходящем с альпинистами передают на базовый лагерь наблюдатели Они для того и предназначены, чтобы следить за восходителями во все две пары своих глаз с помощью бинокля, держат с ними связь по рации и в случае необходимости предпринимают конкретные действия. Наблюдателей, как правило, всегда двое. Во-первых, потому, что в нашем альпинизме одиночное, добровольное, пребывание в горах запрещено категорически и принципиально. Во-вторых, вдвоем веселее, а в – третьих, при несчастьях, требующих срочной помощи спасателей, один из наблюдателей мчится по направлению к базе встречать отряд и показывает ему наикратчайший путь, чтобы он не тратил время на напрасное плутание, когда на счету каждая минута, в поисках лагеря восходителей.  Итальянцы наблюдателями  почему-то пренбрегли.
        Тем не менее спасатели готовились к немедленному выходу. Радослав почувствовал, что не может больше думать ни о чем другом – только о том, что произошло. Невыносимо оставаться безучастным и пассивным созерцателем происходящего, тем более в тот  момент, когда требовалась помощь попавшим в беду. Мысли завертелись калейдоскопом: что                делать ? Побежал к спасателям:
         -  Ребята, кто отряд возглавляет?
         -  Геннадий Степаныч.
         -  Касаткин Генка?
         -  Для кого Генка, а для кого и Геннадий Степанович, - неодобрительно среагировали ребята.
         -  Где он?
         -  У себя был. Рюкзак снаряжал.
           С Геной Касаткиным Радослав был знаком с прошлого года. Знаток и исполнитель неисчерпаемого количества альпинистских и туристских песен, Гена пел их под собственный аккомпанемент  на гитаре чуть не до утра, к подъему будучи бодр и свеж, как ни в чем ни бывало. Бегом к нему.
         -  Привет, Гена!
         -  Привет, Рад ! Рад тебя видеть вместе с твоим именем. Что с тобой, дорогой? Куда так ретиво?
         -  К тебе, вот.
         -  Безмерно счастлив, но извини,  некогда – к выходу готовлюсь.
         -  Так вот и я по поводу этого же самого выхода к тебе и пришел. Возьми меня с собой! Пригожусь – отсюда вижу.
          - А ведь ценная идея, слушай! Нам как раз еще двоих не хватает… Один двух стоишь?.. Ладно – и один хорош. В лагере же нет никого – все же в горах кто где… Давай, брат мигом собирайся, чтоб сей пол-секунд был передо мной под рюкзаком… Стой !
           С  места набравший спринтерскую скорость, Радик затормозил, как герой мультфильма – со скрипом и искрами: - Что?
         -  А ты, брат, почему в лагере, а не в горах ?.. О, вспомнил ! Ты же болеешь, черт побери. У тебя же эта, как бишь ее.., фурункулярная же ангина же !    Куда тебе спасать ? Тебя самого как бы спасать не пришлось, аника-воин. Ах, брат, как не хорошо. Уж-жасно нехорошо. Отнимаешь время у жутко занятого человека, то бишь у меня… Спасибо, брат, за порыв благородный. Дай свою ладонь – я уроню на нее свою скупую слезу, и будь здоров. Иди и отлеживайся.
           Все это Гена говорил, не переставая ни на секунду возиться со своим громадным рюкзаком, укладывая в него непостижимое количество самых необходимых вещей. Гена действительно протянул свой кулак величиной с миниатюрную пудовую гирю, дружески ткнул им Радика в плечо и повернулся уходить. Но Радик ухватил его за лямку рюкзака и развернул к себе. Гена не сопротивлялся и смотрел на энтузиаста с одобрением. Радослав медленно и размеренно заговорил.    
         -  К твоему сведению, «драгоценный ты наш», я уже в три ущелья в поход сходил. И вполне нормально себя чувствую. Гаджиев перестраховщик и я его понимаю, но он не прав. И ты не прав. Будешь. Если меня не возьмешь. Я все равно еще куда-нибудь пойду. Один. Будешь потом совестью страдать. Есть чем страдать? Вижу, что есть  Так облегчи себе в будущем страдания – возьми меня с собой. У вас же все равно некомплект. А я тебе расписку напишу,  что, мол, по своей воле и в случае чего прошу…Что скажешь ?
         -  А ты шантажист, брат… Но считай, что уговорил. Жду через десять мину  у КСП в полной амуниции.
         Мелкие камешки на дорожке, где происходил разговор, захрустели в двух противоположных направлениях по-разному: равномерно – вслед уходящему Гене и частой трелью – под мчащимся Радиком.
         Ровно через десять минут, и тридцать одну секунду, Радик  стоял возле КСП… в полном и недоуменном одиночестве. За спиной его тихо росли сосны.  Внизу громко текла река. Вверху перемигивалось с облаками солнце. Пес горно-дворняжной породы философски чесал задней правой лапой свое левое ухо. Больше ничего Радик не видел, кроме собственного отражения в оконном стекле.
          Неужели обманул, каналья, и без меня ушли? – вонзилась обида. – Не может быть – не такой Генка человек… А что же тогда может быть?
          Не снимая рюкзака, Радик задумчиво протопал на первый этаж в комнату Гены. Раза два стукнув, открыл дверь. Гена невозмутимо пил чай.
         -  А, фурункулерный, заходи. брат, садись. Чай будешь? Будешь. На кружку
         Радик так и стоял с рюкзаком, держа ледоруб подмышкой, ничего не понимая.
          -  Ген, это у тебя юмор такой? Я, знаешь, человек грубый  и толстокожий и тонких шуток не понимаю. В чем дело? Почему сидишь и чай пьешь?
          -  Чай потому что пью, потому и сижу… Отменили выход. Неизвестно куда идти.
          -  Как это неизвестно? Ведь они на Ушбе…
          -  Приятно видеть коллегу, все про все знающего. Ты, брат, их там видел? Вот и я тоже не видел. И никто их там не видел. Оказалось, что они точно не сказали, куда именно пойдут: может быть, на Ушбу, а может быть, на Шхельду.. А эти горы хоть и рядом, но не настолько уж… Да и маршруты на одной и той же горе разные. Где искать? Куда идти?...Их вообще никто и нигде не видел с тех пор, как они из лагеря подались. Странные они – иностранцы. Ушли и все…Да не стой ты, как «жандарм» Раздевайся, садись.
           -  Так их, что же, просто бросили?
           -  Ну, кто ж их, итальянских подданных, просто бросит.. Вертолет пойдет на поиск. Сядем в него с биноклями. Облетим и Ушбу, и Шхельду, и пик Кавказ… И весь Кавказ… Посмотрим. Где увидим что-нибудь, достойное внимания, высадимся- и вперед, брат. Может быть, даже с песней. Летал на вертолете?
       -  Не летал. Делать делал, но не летал
       -  Во, даешь. Как это: делал – модели, что ли?
       -  На заводе авиационном делал.
       -  А не летал почему?
       -  Я же не летчик – испытатель, А пассажиром не доводилось.
       -  Вот и доведется. Летать с рюкзаком все же легче, чем ходить под ним, как ни крути винтом. Лучше плохо летать, чем хорошо идти… Хорош афоризм? Сам, брат, только что придумал.
       -  Где-то я что-то подобное слышал, только про ходить, а не летать… Вот тут арабы с тобой не согласятся.
       -  Какие такие арабы и при чем они тут?
       -  А при том, что у них есть великая мудрость насчет того, что лучше. Они ее открыли раньше, чем твой рюкзак вместе с  тобой стал в вертолете летать. Мудрость эта великая, и звучит она так: «Лучше идти, чем бежать». Верно?
       -  Абсолютно.
       -  «Лучше стоять, чем идти». Правильно?
       -  Никаких сомнений.
       -  Но «Лучше сидеть, чем стоять». Ага?
       -  Угу. Ещё удобнее.
       -  «Лучше лежать, чем сидеть». Так?
       -  Если есть выбор после похода – никаких сомнений.
       - Но «Лучше умереть, чем лежать!»
         Чай, набранный в рот для глотка, Гена, прыснув, равномерно разбрызгал по оконному стеклу.
       -  Ха-ха! Вот это финал ! А ведь верно, если вдуматься. Ну ладно. Верблюд с ними, с арбами. Давай отдохнем впрок. Вертолет часа через два будет подан. К крыльцу… Загрузимся, да и полетим.
         Через час поднявшаяся снизу из ущелья косматая, похожая на призрачное чудовище, туча, обвивая своими щупальцами скалы и сосны, закрыла собой весь окружающий мир, сделав его невидимым. Не стало видно не только гор, но и соседние дома просматривались какими-то нереальными контурами.
       Полет отложили на неопределенное время.



       Виктор скучал. И уже жалел, что приехал сюда на весь свой отпуск, в году единственный. Горы, конечно, красивы… Особенно издали. Вблизи же и снег не такой уж ослепительно-кристалльной белизны, да и странные какие-то на нем ощущения: сверху печет солнце, а ногам холодно. В своем родном городе снег надоедает за долгие зимние месяцы. Хоть летом бы от него отдохнуть, так нет – приехали «на юг» - опять к снегу. Юг – это море. Пляж. Пальмы. Девичьи фигурки в купальниках… А здесь  со стороны подчас не сразу и разберешь кто перед тобой: парень или девчонка. Все в штормовках, штанах, с кирками этими, то бишь, ледорубами… Романтика, видите ли. И никакого секса. Но почему именно в горы потянуло романтику искать?.. Радик уговорил. Впрочем, нет. Радик никогда и никого не уговаривает. Что значит уговорить? Это значит уболтать, затмить рассудок ловкими логическими приемами, пробудить темные инстинкты… Или светлые…Обосновать свои доводы и опрокинуть противоположные. Ничего подобного не было. Радик просто рассказывал о горах, о своих товарищах альпинистах, анекдоты альпинистские травил. И в конце концов предложил поехать с ним вместе в альплагерь. Виктор  согласился… Кажется, без колебаний… Или даже сам  захотел…. И вот где-то эту чертову ангину подцепил сам, да еще и товарища заразил – сезон ему сорвал… Сплошные не то и не так. Сколько мы уже здесь? Десять дней. Еще две недели остается до конца смены…Что дальше здесь делать ? Рад еще, надо думать, что-нибудь придумает. Вот, на спасаловку напросился. Фанат – и этим все  исчерпывается. Виктор же ни в одном из самых сокровенных закоулков своей равнинной души не обнаруживал никаких признаков фанатизма по отношению к горам. Он был бы не прочь тотчас же уехать вниз по Баксану поближе к заветным пляжам и девочкам в купальниках, а в дальнейшем по возможности и без них… Но в дело вмешалось еще одно не то и не так: у Виктора не было денег. Без денег. На юге…Это так же, как без солнца. Или без моря. И уж совершенно точно – без еды и без девочек в купальниках или без. Без, впрочем, можно себе даже не представлять.
         Не представлял себе Виктор и своих дальнейших действий. Деньги, громадную по тем временам сумму аж в сто рублей, ему обещали прислать из дома переводом По времени уже должны были это сделать. Но все походы Виктора на почту имели только отрицательный результат и Виктор уходил, мысленно напевая лихую цыганскую «Всюду деньги, деньги, деньги. Всюду деньги, господа…». Всюду их, однако же, не было и без них «жизнь плохая – не годится никуда»… Виктор отбил ладонями на столе ритм мелодии. Звякнула крышка чайника, подпрыгнула пачка «Шипки». Виктор достал из нее сигарету, задумчиво размял в пальцах, разглядывая уже поднадоевший пейзаж за окном.
        Взвизгнула дверь. Вошел Радик, четко простучал ботинками по полу к стулу, сел. Стул тоже взвизгнул.
       -  Слушай, Вик, у тебя тут мебель какая-то женская.
       -  Почему это женская ?
       -  Визжит потому что, как девка на…свадьбе.
       -  Это она, мебель то есть, при виде тебя от восторга визжит…
       -  Один ноль ! «О чем задумался, детина? – седок приветливо спросил». Седок – это я. Детина, стало быть, - ты.
      -  Задумаешься… Перевода нет как нет, денег нет. Вроде бы и делать мне здесь больше нечего, а уехать не могу.               
      -  Ты бы хотел немедленно сей же час уехать?
      -  Да хоть и так: сию минуту. Делать то, говорю, мне здесь нечего. На восхождение нельзя, никуда нельзя, в ущелья на экскурсию уже ходили. Что еще? Просто так сидеть да в столовку ходить?..
      -  А что? В столовую ходить тоже очень полезное дело. Кстати , я за тобой и зашел  в столовую идти. Презрим всё или всё – таки пойдем пообедаем? Давай поедим, а пока еда переваривается в утробах, что-нибудь придумаем.
      Столовая находилась в цокольном этаже административного здания и состояла из двух залов. Один из них альпинисты в шутку называли «залом для белых». Столики там были на четверых, в общем зале «безразмерные», покрытые белыми скатерками. Их и сервировали почти, как в ресторане. Там питались и общались инструктора, администрация и иностранные альпинисты. В то время еще не были созданы для них специальные гостиницы с более менее привычным им сервисом, и они жили в одних с советскими спортсменами лагерях. Кормились тоже из одного котла. Может быть, им добавляли еще какие-нибудь деликатесы, но наших ребят это не интересовало. Еды хватало, она была вкусной и сытной, а что еще настоящему альпинисту в лагере надо? Правда, перед восхождением группы относились к предстоящим  в походе трапезам гораздо более внимательно, гурманоподобно, можно сказать. Выписывали со склада все, имеющиеся там вкуснятины, приятные на вкус и калорийные по содержанию. Иной раз даже муку с собой брали и варенье, чтобы на ночевке блины печь. На высоте, среди льда, снега и обледенелых скал, где жизнь существует только в виде альпинистов, уютная и вкусная «домашняя» еда создает хорошее настроение, а с ним и вершины веселее.
        Поев и покурив, друзья достигли состояния духа, пригодного для принятия благоразумных и рациональных решений. Посовещавшись, даже наметили нечто вроде плана дальнейших действий. Сильно при этом ухудшив экологическую ситуацию в ущелье, прибавив к сгустившимся тучам облака сигаретного дыма. Прежде всего решили послать на родину краткую, но выразительную и содержательную скромную телеграмму: «Жду перевода Виктор». Затем дождаться результатов её. Желательно в виде денежной суммы. В промежутке между телеграммой и результатом еще в какое-нибудь интересное место сходить. Далее следовали варианты: получив перевод, ехать к Черному морю цивилизованно на автобусе, а потом поездом, либо, не получив, идти туда же пешком по наикратчайшему пути – через перевал, а там добираться на попутных машинах. Первый вариант, как более комфортный, устраивал Виктора. Второй, сулящий экзотику и приключения, Радика.
          Правда, второй вариант имел и минусы. Поскольку он предусматривался на случай отсутствия перевода, то это значило только одно: жить на черноморском побережье в курортно-злачной зоне всесоюзной здравницы и искусительницы, придется только на деньги Радика, имеющиеся у него далеко не в избытке, мягко говоря…Поделенные на два, они представляли бы собой совсем уж жалкое что-то, что и суммой уже назвать трудно… «Утешала» только мысль, что ехали друзья в горы за возвышенными во всех отношениях впечатлениями, а не для пошлого прожигания жизни на пляжах. Однако, отсутствие средств на жизнь вообще, как на таковую, прожигало если не всю ее целиком, то карман – во всяком случае. Денег у Радика имелось шестьдесят рублей. Из них двадцать четыре необходимо было «кровь с носу и душа наружу», как говорил в трудные минуты жизни Радик, сохранить на два билета в общем вагоне для возвращения домой. Оставшееся можно тратить , разделивши оное пополам, на все южные удовольствия и ни в чём себе не отказывать… Эта арифметика портила настроение уже  сейчас. Впору было набирать в лагерной столовой хлеб и сушить сухари. О том, что эта здравая мысль не была вовремя осуществлена, друзья впоследствии пожалели…
      
               
               

        Три дня летал вертолет вверх –вниз по ущельям. Три дня  разглядывали спасатели в бинокли склоны гор и места возможных ночевок итальянцев. Возвращались, только израсходовав горючее. Ни альпинистов, ни их следов… В четвертый день,  наконец, что-то увидели. От увиденного даже у них, привыкшим к разного рода горным ужасам,  по спине прошел мороз. Картина предстала страшная, и загадочная.        На  черной километровой стене, на большой высоте висел перегнувшийся пополам вверх лицом обнаженный человек в одних трусах. Видно было, что висит он на страховочной веревке, прикрепленной к вбитому в стену крюку… И больше ничего…Огромное поле отвесной черной стены, заснеженные кинжалы Ушбы вверху, лавинный конус, как могильный холм, внизу и посредине этого – маленькая фигурка обнаженного человечка… Не заметно нигде никаких следов ночевки и снаряжения. Не видно  и второго альпиниста.
        Переборов оторопь, начали изобретать версии. Ясно было, что ребята пошли по очень сложному, и опасному, маршруту, требовавшему длительного напряженного труда и терпения. Если это так, то, само собой, они сделали остановку на ночлег. Темнота застала их, вероятно, на ровном участке стены. Или уступчик какой-нибудь нашли и устроились на нем.. Или подвесили на крючьях гамаки. Достали спальники, влезли в них. Спальные мешки им дали отличные – набитые гагачьим пухом. Спать в них можно голышом даже при абсолютном нуле. Поэтому погибший и оставил на себе только трусы. Это понятно… Более или менее.  Но где же тогда тот спальный мешок?  По логике, если предположения верны, он в спальнике и должен бы висеть…  Что же произошло?  Вполне возможно, что сверху сошли или камнепад, или лавина и ребят просто снесло вместе со всем снаряжение , и спальник сорвало…Внизу – лавинный конус – признак того, что в этом месте лавины сходят традиционно  Итальянцы или ошиблись в выборе пути подъема, либо слишком понадеялись на свою удачу.  На пути лавины стоять нельзя.  Ее звериная стихия в любом случае сильнее любой силы и любой удачи.  Исход может быть только один: сметёт и сотрет.               
         Поиски в лавинном конусе и в окрестностях ничего не прояснили - так и не нашли ни другого альпиниста, и никаких деталей их снаряжения. Тайна происшедшего приобрела почти мистический оттенок, присоединилась к множеству других загадок, проглоченных молчаливыми горами.
         Радослава спасатели с собой на Ушбу не взяли – нет должной квалификации и опыта. Не дорос.  Снять погибшего возможно было только спустившись к нему сверху и опустив вниз – на лавинный конус. Подвергая и себя большой вероятности нарваться на очередную   смерть под лавиной. 




         К происшествию в альплагере отнеслись, как к потере бойцов в бою.  Ежегодно в горах остаются их жертвы.  Но не горы повинны в этом.  Они ничего не требуют и никого не зовут. Их величественная красота украшает планету бескорыстно.  Люди сами приходят к ним, каждый имея свою цель и находя в них то, к чему предрасположен  судьбой.  Кому-то нужно покопаться в их сложном живом организме, чтобы сделать какое-нибудь открытие.  Кто-то хочет просто полюбоваться их красотой.  Кто-то этой красотой торгует.  Кто-то из чисто спортивного риска посылает себя на штурм грозных вершин, ясно осознавая опасность этой затеи, рискованной, как настоящий военный бой… Или даже хуже: в бою с природой победить может только природа. И её горы.  Кто-то, взойдя на вершину, опрометчиво мнит себя ее покорителем, перешедшим с ней на ты без брудершафта… Горы покорить                нельзя.  Они равнодушны к эмоциям.  Они могу только покорять сами, великодушно позволяя избранным восходить на свои вершины… Если  есть к тому настроение.      


                *
                *   *

      Трагедия на Ушбе заставила Виктора смотреть на горы иначе.  Они, сохранив свою прежнюю красоту, уже не казались ему безобидной декорацией даже на расстоянии. Теперь они более напоминали ему спящих на брюхе драконов, поднявших к небу  зловещие зубцы своих могучих хребтов.  Или только притворяющимися спящими, в любой момент готовыми стряхнуть с себя любого, посмевшего топтать их тела, вонзать в них ледорубы, кошки, зубцы триконей, вбивать крючья.  Ему не было страшно, но в душе появился  неприятный дискомфорт.  Естественное, впрочем, проявление человеческого сострадания к погибшим и естественная тоже мысль: а что, если и со мной…Ни на Ушбу, ни на какие другие вершины он не собирался, но все же находился в горах… В то же время не хотелось признаваться перед собой, а уж тем более перед кем бы то ни было, в ощущении собственной слабости…  Да и не слабость это совсем, а вполне трезвый взгляд на действительность.…
         «Малодушие все-таки», - свербила неприятная мысль Виктора.  Он уже с долей опаски поглядывал на Радика, явно опять что-то задумывающего, сидя на камне под сосной. 
           -  Послушай, Рад… 
           -  Чему это ты рад ? – не сразу врубился в действительность  Радик. 
           -  Да ничему я не рад. Это я к тебе обращаюсь… Нашел себе имечко, между прочим.   
           -  А что в имени тебе моем ? Не я его себе нашёл, между прочим.  Хорошее имя.  Славянское  И переводится просто: радость славе.  Сам-то кто – победитель.  Вот и побеждай, а я радоваться буду.  Слушаю обоими ушами. 
          -  Слушай, а потом скажи внятно и доходчиво: что тебя лично в горы тянет ? Что тебе в горах нужно?  Ради чего молодые смелые ребята погибли, да еще из Италии на Кавказ приехавши, будто у них там своих гор нет?  Ты рассказывал, что великий альпинист Хергиани в Италии на скалах разбился.  Это что: «обмен опытом» такой?..  Нашим альпинистам в Италии больше нравится себе шею свернуть, а итальянцам у нас сгинуть ?.. 
           От собственного монолога Виктор сам разволновался.  Достал сигареты, протянул Радику.  Закурили   
         -  Банальные ты, Вик, вопросы задаешь.  Но серьезные.  Их уж тысячи раз, наверное, задавали, одинаковых.  А ответы на них наверняка самые разные.  Сколько людей в горы идет – столько и ответов. У каждого свое и каждому свое.  Люди в горы идут и идут, и гибнут, и радуются.  Не тому, конечно, радуются, что гибнут, а тому, что живут в горах полной грудью.  Говорить об этом можно долго.  И трудно.  И до нас с тобой говорено – переговорено, а четкого ответа нет и быть, наверное, не может. Его ищут сами те, кто идет в горы, и я в их числе.  Что-то тянет сюда, а что – словами объяснить трудно.  Специалисты по любви говорят: если человек может точно сказать за что он любит – значит, он не любит.  Кто-то, очень жаль, что не знаю кто, очень точно выразил чувства альпинистов.  Их  настроение.  Я когда прочитал их – даже в груди защемило: «Что-то спрятано: пойди и отыщи,  Пойди и загляни за эти хребты.  Что-то потеряно за этими хребтами.  Потеряно и ждет тебя. Иди !» Любовь к человеку – это, как откровение Божье: оно либо есть, либо его нет.  Наверное, то же самое и к горам относится… Если и дальше в пафос ударяться, то можно и слова Пушкина вспомнить:   «Есть упоение в бою – у бездны мрачной на краю».  Можно подумать, что Пушкин альпинизмом занимался – до чего верно сказано. А о себе мне сказать еще трудно.  Я ведь еще не альпинист на все сто.  Так себе, где-то процентов на тридцать… и пять десятых, так уж и быть…Духом-то считаю себя и побольше, но одного духа в горах маловато, при всех его достоинствах.  Я же  только «значок». Собирался разрядником стать,
да… Ладно, не хмурься…Да…Я просто не знаю еще, как у меня дело пойдет на настоящей горе.  На той же Ушбе.  Это очень серьезная гора.  Хоть и два зуба, но клыки.  На них с моим опытом нынешним не попрешь. А вот в будущем мне очень бы хотелось на нее подняться.  И тем же маршрутом, что и итальянцы.  Очень интересный путь..  О том, что может случиться в горах, нужно всегда думать.  И придумывать, что бы ни случилось.  Вон у Абалакова сколько сложнейших восхождений высшей категории сложности – и ни одного несчастного случая,  ни одного «чепе».   А альпинизм – самый великий и благородный спорт.   
       -  Ну, всяк кулик свое болото хвалит.
       -  Это я кулик ?... Лады, щажу.  У меня сегодня после завтрака день великодушия…   В горах болот не бывает – им здесь не на чем держаться ни в буквальном, ни в переносном смысле.  Здесь самые чистые отношения.  Здесь не может быть карьеризма и показухи – здесь некому и нечего показывать ради показателей.  В альпинизме не надо никому выкручивать руки, ноги и головы, не надо никого обскакивать и объегоривать, и нокаутировать, и пяткой в башку колотить; в альпинизме нельзя победить «по очкам» и «по неявке противника».  Здесь противник всегда на месте: высота, разреженность воздуха, скалы, пропасти, камнепады и лавины, здесь твоя собственная слабость и малодушие – их надо побеждать в первую очередь.  В футболе, в хоккее, где «трус не играет в хоккей», если проиграли – на болельщиков жалуются, мол, плохо и неправильно болели, моральной поддержки не оказали, или судьи неправильно судили, или что-то там в трусах мешало, как тому танцору, или ветер не с той стороны дунул… В горах нет, и не может быть болельщиков, а судья там – каждый себе сам или твои товарищи.  Они не ошибутся и будут всегда беспристрастны.  В горах не тот случай, чтобы кривить душой… А трагедии… Что ж, бывают трагедии: бой есть бой.  Но, повторяю, можно продумать все, чтобы они не случились.
       -  Но ведь все равно случаются.  Те ребята на Ушбе – они же опытные альпинисты были, а все равно не убереглись. 
       -  Вот летчики говорят: можно предусмотреть тысячу случайностей, а тысячу первую не заметить… Но ведь тысяча же шансов есть!  А незамеченный – только один… Бывают случаи и пострашнее, чем на Ушбе.  В 1974 году на пике Ленина погибли  восемь женщин альпинисток.  Среди них жена одного мастера спорта, Володи Шатаева.  Он сам пошел ее искать.  Сам похоронил и продолжил свое дело – альпинизм, а ведь ему ох как тяжело было…Предлагаю кончить разговор об этом сейчас, а не через неделю. 
       - Почему через неделю ?   
       -  Потому что на эту тему можно говорить бесконечно и неделя – срок более-менее приемлемый, если считать сон и перерывы на обед…  Давай лучше о другом поговорим.  Телеграмму мы отправили.  Теперь, чтобы времени зря не терять и потренироваться, давай сделаем восхождение, слово беру в кавычки. 
       -  Почему в кавычки ?
       -  Слушай, сплошная почемучка получается…Подъем пешком на эту гору восхождением назвать очень уж громко – там дорога есть. Даже две: для тягачей на земле и канатно-кресельная по воздуху.  С этой же горы выход к перевалу Донгуз-Орун, а он нам интересен в том печальном случае, если тебе перевод не придет и к пальмам придется топать пешочком, а делать это лучше именно через Донгуз-Орун…Для нас лучше. Через Бечо поинтереснее, но Донгуз-Орун безопаснее, учитывая твою квалификацию и перенесенную нами болезнь.  Опять же, из двух неизвестных нужно выбирать наименее опасное.  Ни через Бечо, ни через Донгуз-Орун я не ходил и, соответственно, маршрута не знаю.  Даже на карте не видел.  Тьера, так сказать, «инкогнита». 
      -  Как же ты его думаешь пройти, если дороги не знаешь ? 
      -  О дороге ребят в лагере спросим: что, где, и как. Это раз.  Два – поднимемся на Чегет, до кафе Ай, скажем «ой»,  и сходим посмотреть на этот самый перевальчик.  «Дамский». Перед ним есть туристская база «Северный приют» - там уточним дальнейший путь.  Нэ баысь – нэ
      -  А я и не «баус».  Сходить так сходить, посмотреть так посмотреть.  «Дамский» - там женщины только ходят ?   
      -  Только в сопровождении мужчин.  Несложным перевал этот считается.  Со всех точек зрения и знаков препинания.  Там, насколько я себе представляю, с пути сбиться не получится, даже если очень захочется.  С перевала тропа идет на дно Накрского ущелья.  Дно это одно – другого не имеется  Хочешь-не хочешь, а пойдешь только по нему вдоль реки и прямо в Сванетию.  Туда каждый день туристы толпами шастают.
      -  Ты, как поглядеть, прямо ясновидец и прозорливец: не видел, а говоришь.
      -  Не видел, так от ребят слышал,  Да там всесоюзный маршрут проходит.  А это значит, что на той стороне перевала обязательно машина к черноморскому побережью будет, стало быть, будет на чем до него добраться без особых финансовых  затрат. Давай завтра сразу после завтрака спустимся вниз и поедем к Чегету. Лады ? 
     -  Лады, - отозвался Виктор без признаков лихости в голосе. – На почту надо обязательно зайти.  В чем дело?  Почему перевода нет? Ведь обещали сразу выслать…




      Перевода не оказалось и на этот раз.  Радисдав уже был уверен:  и не будет.  Не предчувствие и, тем более, не желание неприятностей являлись причиной этой уверенности.  Просто продолжала виться цепь закономерных случайностей, обвившей друзей с самого начала их путешествия.  Одним из звеньев ее было даже то, что Витьку на рынке в Армавире,  где они оказались по пути на Кавказ, какие-то «братки» приняли за местного «авторитета» из недружественной группировки.  Радика – за его охрану.  На слова о том, что вы, мол, ребята, обознались и мы здесь только проездом, злорадно смеялись, издевались над Витькиной бородой,: «Зачем отрастил? Думал, не узнаем? Мы тебя в чём угодно узнаем!»  Обещали  нынче же вечером с обоими разобраться.  Немедленной разборке помешала случайно оказавшаяся рядом милиция…Разборка не состоялась и вечером: «братков» пришлось разочаровать – ребята еще днем из Армавира уехали дальше, посмеявшись над забавным случаем. Но знак был настораживающий.  Оставалось надеяться на то, что хорошо то, что хорошо кончается.
     Автобус, плотно набитый пассажирами, лихо мчался по почти ровному Баксанскому шоссе.  Надо здесь отметить, что водители в горах очень любят ездить именно лихо, несмотря на знаки ограничения скорости движения, там и сям выставленные.: сорок километров в час. Однажды Радику довелось ехать по мокрому от дождя шоссе    извилистому, как змея перед атакой, с водителем, гнавшим свою машину со скоростью не менее шестидесяти.  Ощущения при этом были очень острыми…Но сейчас дорога была почти сухой… Справа уходили вниз россыпи округлых камней вдоль русла реки.  Мелькали сосны в ажурном орнаменте из теней и солнечных пятен.  Все это уносилось назад легко и равномерно. Только хребты гор, составляющие стены ущелья, стояли неподвижно, навеки  отречённые от какого бы то ни было движения. 
     В салоне дружно колебалась и тряслась в такт с движением автобуса разношерстная, разномастная и разноцветная публика.  Ехали на работу служащие окрестных гостиниц и турбаз, местные жители: кто домой, кто на знаменитый чегетский шерстяной рынок, заканчивали свой путь к турбазам едущие  на них отдыхать, и не представляющие себе еще, что это будет за отдых, отпускники… Выделялись туристы –«дикари», собравшиеся идти в горы самостоятельно. Самой выдающейся деталью их экипировки были рюкзаки. Они впечатляли.  Каждый рюкзак занимал площадь не меньшую, чем его владелец и переносчик, а по высоте немного уступал его росту. 
       Один из пассажиров, балкарец тщедушного вида и неопределенного возраста, зажатый двумя рюкзачищами, как двумя скалами, решил как-то излить свое неудовольствие: 
       -  Ребята, а сколько же весят ваши мешки ? 
       -  Мешочки ? То есть, ридикюльчики наши ? – переспросил турист, размерами и формами напоминающий гору Накра-Тау, с черной повязкой на лбу и серьезностью во взоре.   
       -  Да-да, они самые. 
       -  Вот сколько нам надо – столько и весят. 
       -  Секрет государственный, что-ли ? А поточнее нельзя ?
       -  А вам, уважаемый, зачем это знать? Не собираетесь ли нам помочь?  Так мы не против.  Только платить за переноску, извините, не будем. 
       -  А вам за это сколько платят?
       -  Нам? – турист улыбнулся открыто и добродушно, как ледниковая трещина. – Мы сами за это удовольствие платим.
        --  Что?  Таскать по горам такие мешки, да за это еще и платить?  Издеваешься, да?  Думаешь, я такой глупый, что тебе поверю, да?   
        Пассажиры из местных, прислушивающиеся к разговору,  посмотрели на туристов насмешливо и даже презрительно.
         --Какой же ты мужчина, если таскаешь на себе незнай зачем такую тяжесть, да еще и дэньги за это платишь?  Настоящий мужчина дэньги зарабатывать должен.  Тебе их не на что больше тратить? -  возмутилась пожилая балкарка. – У тебя жены нет, детей нет, родителей нет и дома нет или у тебя дэнег слишком много – почему же не наймешь тогда кого-нибудь, чтобы твой мешок нести? 
       Начавшие было хихикать девушки – туристки смущенно замолчали.  Резон в словах женщины, в самом деле, был…  Парень растерялся.  Такого оборота несуразного разговора он не ожидал. Надо было как-то достойно выходить из положения.  Он улыбнулся еще шире и теперь его улыбка напоминала освещенные солнцем вершины Эльбруса.
     -  Извините, аксакалы, я пошутил.  Конечно, мы не дураки и нам действительно платят за нашу работу.
     -  Ну вот выдишь, а то «сами платим».  Шутыник… Молод еще над стариками издэваться. Ну, и сколько же платят ?
     -  Рубль за километр, такса государственная…
     Виктор, закрыв лицо своей пляжной кепчонкой, молча трясся  в конвульсиях от сдерживаемого смеха, Радик впился зубами в темляк своего ледоруба, турист лучезарно улыбался, пассажиры автобуса смотрели на него с уважением: джигит…
      Но вот справа величественно проплыло фешенебельное здание гостиницы – интурист «Иткол».  До чегетской поляны осталось совсем немного.  У поворота Радик с Виком вышли, оказавшись рядом с кафе «Горянка»… Автобус повез туристов с их непомерными чувалами дальше, зарабатывать на километраже свои рубли «по таксе», а наши друзья направились к месту свершения своих подвигов – к подножью горы Чегет.  Мимо кафе…По мнению Радика, в «Горянке» готовили лучший шашлык на всем Кавказе.  Он помнил об этом и даже сказал о своем мнении Виктору, но оба мужественно прошли мимо – уже требовалась жесткая экономия средств.
             Экономические же соображения заставили их и по легендарному шерстяному рынку пройтись только небрежной походкой пресыщенных роскошью толстосумов или праздных экскурсантов. Правда, походка эта далась не легко.  Рынок был хорош.  Шерсть продавалась разнообразнейших видов и сортов.  Свитера, пуловеры, джурабы, просто носки, шапки – шапочки, варежки, перчатки, шерсть спряженная и не спряженная, белая, серая, коричневая.  Здесь же можно было купить турьи и даже медвежьи шкуры, папахи – тельпеки, сванские шапочки – пакхи, и другие товары.   Народ, главным образом приехавший на экскурсионных автобусах, ходил, толпился, разглядывал, приценивался, торговался – какой же базар без того, что бы не поторговаться.  Торговаться даже требовалось из правил приличия.  Торговцы обижались, когда покупка совершалась, не торгуясь, пусть они и теряли в цене – скучно.  Цены здесь были существенно дешевле, чем за одноименные товары в магазинах центра России… И все-таки значительно выше возможностей наших героев.  Вследствие этого они вышли из суетной толкучки базара такими же не обремененными материальными ценностями,  как и вошли.  Зато высок оставался их дух, а о дум высоком стремленьи лучше Пушкина было не сказать.
     Пробравшись сквозь лабиринт, составленный из туристических автобусов, искатели приключений вышли к нижней станции канатной дороги, расположенной напротив громады здания гостиницы «Чегет».  Навешенные на стальные канаты гирлянды сидений, похожих на садовые скамейки и называемые почему-то креслами, медленной чередой тянулись наверх с одной стороны и с той же скоростью спускались с другой, параллельной.  Зрелище  почти завораживающее. Вдоль просеки, разделявшей надвое горный лес под  самой дорогой, стояли роскошные красавицы – сосны и все это великолепие поднималось высоко наверх к нетающим снежникам горы.
      -  Вон там, Витя, в конце этой канатки, цель нашего сегодняшнего похода – кафе Ай. Там же станция канатки «Чегет один».  От нее отходит еще одна канатная дорога – она идет до пункта «Чегет два». Наша задача попробовать дойти до «Чегета один»… Или, может, прокатимся? – задал Радик провокационный вопрос.
      -  Ну уж нетушки, - без колебаний возразил Виктор. – Уж если решили, так решили.  А сколько времени идти?
    -  Думаю, за час дотопаем… Или за полтора… А уж за два – никаких сомнений… Может быть. Я ведь здесь пешком не ходил.  Стало быть, определить могу только на глазок.  Знаю только, что никаких сложностей на подъеме нет.  В прошлом году, когда мы на этой канатке застряли на полтора часа, я сверху все тропинки изучил от нечего делать… Между прочим, пакостная это вещь – висеть на канате, как вобла сушёная, - болтаешься на ветру, холодно…Под самой канаткой, давай, не пойдем. Не интересно как-то над собой чужие зады ощущать и наблюдать, тем более.  Да вдруг шутник найдется какой-нибудь и сверху чем-нибудь…Пойдем, вон, налево.  Оттуда идет дорога наверх, там и тропа есть.
       Тропка, действительно, имелась.  Узенькая, но хорошо заметная и даже уютная, похожая на живописную искусственную декоративную дорожку в экзотическом дендрарии. По ее краям и по всему склону цвели синие крокусы и пышные рододендроны с жесткими узкими лепестками-листьями.  Поражали  мрачно-траурные цветы черного рододендрона.  Кажется, в естественной природе не может быть цветов черного  цвета.  Цветы – это всегда жизнерадостная гамма радужных цветов.  А в радуге черного цвета нет.  И вдруг – все-таки черный…Естественный, а не выращенный путем ухищрений изощренной селекции.  Словно природа сама предусмотрела этот красивый, но печальный цветок именно в горах…
        Тропу и склоны горы освещало чистое солнышко на безукоризненно синем небе. Но вершина недалекой отсюда горы Донгуз-Орун укрылась плотными, но очень живописными облаками – погода в любой момент может измениться.  Впрочем, в горах она способна меняться и без таких своих дипломатических посредников, как облака.  Теплый погожий день превращается в промозглый зыбкий сумрак со снегом, градом, дождем – чем угодно, по ее усмотрению.  Так же внезапно все это безобразие может и исчезнуть, вместо него явив блаженное тепло и чистую безмятежность: а разве что было иначе ?...               
         Шли легко, комментируя окружающий мир и свои впечатления от него, временами останавливаясь  рассмотреть особенно красивый и крупный цветок рододендрона.  Радик вспомнил: его листья обладают какими-то лечебными от чего-то свойствами, и вдруг услышал свист. Скорее даже не услышал, а ощутил.  Свистело настолько громко, что он спросил у Виктора, не слышит ли он его.  Витя прислушался добросовестно, но никакого свиста не обнаружил.  Свисток заливался в правом ухе Радика. Да не просто так свистел, как бывает в детстве, когда вода в него попадет, а с болью.  С каждым шагом вверх свист и боль усиливались.  В конце концов Радик вынужден был остановиться.  Зажал ухо ладонью, потом потянул за мочку вниз,  вверх. Потряс головой и даже подпрыгнул.  Напрасно – неприятное ощущение не проходило.               
        -  Что случилось, - встревожился Виктор
        -  Да ничего особенного, все в порядке вещей – горняшка у меня случилась.  В первый раз и на такой малой высоте…Наверное, последствия ангины.  Надо сбросить высоту, пока не пройдет.   
        Пошли вниз.  Но не по тропе, для спуска не удобной, а по грунтовой дороге, стелившейся неподалеку.  Вскоре навстречу попалась небольшая отара овец.  Животные отрешенно от всего земного философски ощипывали траву под присмотром двух пастухов.  Знающий обычаи Радик вежливо поздоровался:: 
        -  Ас салям алейкум !
        -  Алейкум ас салям!  - дружелюбно и весело откликнулись пастухи.
        Разошлись.  Метров через сто спуска свист в ухе умолк.  В наступившей тишине повернули обратно,  Идти по дороге, да еще по следам овечьего стада сочли унизительным.  Вернулись на тропу и снова наверх.  Поднялись метров на двести выше прежнего места поворота вниз, и – снова свист и боль в  ухе.  Повторили то же самое, что и в первый раз: вышли на дорогу и двинулись вниз… Через несколько минут из-за поворота показалось то же стадо с теми же двумя чабанами.  Радик, не зная точно, как себя вести в соответствиями с местными обычаями при повторной встрече, принял решение поздороваться еще раз: кашу маслом, во всяком случае, не испортишь…
    -  Ас салям алейкум !..
    Овцы на приветствие не обратили никакого внимания, а на лицах их погонщиков появилось явное замешательство.  С большим удивлением поглядев на опять идущих им навстречу тех же людей, они даже приостановились.
     -  А-ал –лейкум ас салям,  -  очень неуверенно откликнулись.  На сей раз никакого  дружелюбия в их тоне не было.  Звучало некоторое потрясение.
     -  Наверное, что-то не так сказал, - предположил Виктор.
     Оглянулись.  Пастухи, не двигаясь с места, как-то завороженно смотрели им вслед…
      Потеря высоты опять оказала  благотворное действие.  Постояв немного для закрепления успеха, вновь пошли на подъем.  Вновь поднялись выше места возврата на двести метров и – прежний эффект тут как тут – свист опять пронзил голову насквозь.
      -  С тобой не соскучишься, - пробурчал Виктор, в третий раз выходя на дорогу. – Мы с тобой идем по ленинскому пути: шаг вперед – два шага назад.  Только вот куда придем таким образом.
      -  Куда надо – туда и придем и все-таки не совсем по-ленински.  Мы идем два шага вперед и один назад.
      Тем временем миновал очередной поворот и перед мерно шагающей парой оказались уже хорошо знакомые овечьи морды и два чабана, застывшие на месте, словно вбитые в землю столбы с выпученными глазами на окаменевших лицах.  Радик, само воплощение этикета, только открыл было рот, чтобы в третий раз осчастливить пастырей овечьих традиционным «ас салям», как оба добрых человека бросили на   землю   свои   чабанские   палки,  воздели к небу руки  и с диким воплем «шайтаны !!» мгновенно исчезли из поля зрения так, словно их выключили…
             Шедший впереди Радика Виктор ошеломленно остановился, покрутил у виска пальцем, повернулся к Радику что-то ему сказать и отпрянул назад, побледнев.  Попавшийся  под ноги камень лишил его равновесия, и он взмахнул руками, чтобы удержаться.  Радик, донельзя удивленный всем происходящим, забыв о собственных свистах и об ушах, оглянулся назад и…  Почувствовал, как кровь отливает от его головы куда-то вниз, а на спине ощутимо вздыбилась кожа, прошел морозный озноб.  Позади него в небе, возвышаясь на сотню, не меньше, метров над вершинами гор, грозно стояли два исполина.  Один стоял неподвижно. Второй поднял руку с мечом.  Великаны стояли, окруженные мерцающим свечением, отчетливо выделяясь на фоне спустившихся густых туч…
       -  Ну и ну… Этого же не может быть, - пульсировала знаком тревоги мысль. Но «не может быть» стояло перед глазами нелепой реальностью, нарушая всю логику цивилизованных рассуждений. И тут наиболее зловещий и воинственный из великанов опустил свой «меч», в точности повторив движение Виктора, восстановившего равновесие и опустившего руку с ледорубом.  Мгновенная догадка озарила померкнувший было рассудок Радика.  Он поднял правую руку с зажатым в ней ледорубом вверх.. Тотчас же мерцающий в небе великан поднял и свою, но левую руку с «мечом»…  Тени !... Уф… Такой чертовщины видеть ему еще не доводилось. Радик снял  с повлажневшей от нервного пота головы свою «сваньку». Великан синхронно повторил его движение, обнажив и свою голову.  Виктор, тоже успокоившись, зачарованно смотрел на волшебное зрелище. Оно постепенно меркло, размывалось и, наконец, исчезло совсем.
        -  Что это было? -  отошёл от оторопи Виктор. 
        -  Мы с тобой это были – «шайтаны», то-есть,  -  наши тени на туче. Называется этот аттракцион «броккеновым явлением» .  Оно только в горах и бывает,  Туман сыграл роль экрана и на него спроектировались наши тени.  Мы оказались между ним и источником света.  В Германии есть такая небольшая горка, пупырь по-альпинистски.  Называется сей пупырь Броккен. Вот там впервые это чудо-юдо и увидели… Несчастные пастухи… Они , интересно бы знать, до сих пор драпают или уже затормозили ?  С чего бы это они так перепугались? 
     -  Так ведь понятно с чего, - отозвался сообразительный Вик. – Представим себя на их метре. Вот они тихо-мирно топают себе наверх со стадом своим и никого не трогают. И встречаются им двое не знай кого, здороваются на присущем им языке и уходят вниз.    Двое.  Вниз.  Потом через полчаса опять эти же двое незнай кого идут им навстречу снова сверху вниз и опять здороваются так, словно в первый раз видят… А как они опять наверх попали, если их не обгоняли?  Ведь они нас не видели, когда мы по тропе наверх шли.  Ну, ладно, пережили они кое-как  и эту встречу.  И вот в третий раз эти же личности снова сверхъестественно возникают перед ними, да еще с великанами позади себя!  Тут, знаешь, «крыши» навсегда лишиться можно.  Может они сейчас эту свою крышу догоняют или в психушку просятся… В ту самую, про которую ты говорил.
       Посмеялись немножко, но как-то задумчиво, и вновь упорно пошли вверх..   Попытка на сей раз  обошлась без свиста и инцидентов и друзья, наконец, оказались на досчатой террасе  кафе Ай. Немножко тесноватой от многолюдности.  С кресел канатной дороги, как с конвейера, непрерывным потоком спрыгивали и отбегали в сторону люди. Туристы пели под гитару героические песни про стройный лес Баксана. Кто-то подкреплялся бутербродами в кафе.  И все любовались Эльбрусом.  Он был традиционно великолепен и привычно, но невозмутимо позировал перед всеми, кто снимал его при помощи разнообразной фотоаппаратуры. Зафиксировав его  в своей памяти, поскольку пришли налегке, Радик и Виктор отправились на поиск тропы, ведущей к перевалу.  Но поиск оказался излишним: тропа начиналась прямо возле кафе.          
     Туман,  растворивший броккеновских великанов, сформировался в подозрительного вида тучу и приятели порешили на достигнутой высоте не задерживаться – как бы не угодить под дождь, а то и под снег, чего доброго.               
      Стратегия и тактика «Операции Чегет» предусматривала комфортный спуск в уютном кресле канатной дороге.  Но уже перед ее началом Радику пришла в голову идея: а не посоревноваться ли  в скорости спуска с техникой? Кто  окажется быстрее внизу: намеченное кресло при помощи двигателя или они с Виктором при помощи ног?  И сколько времени займет спуск с Чегета  бегом, если подъем  занял два часа шагом?  Подождав, когда усядется в кресло заранее намеченная парочка в ярко-красных свитерах, взяли старт.  Радик предварительно потренировал Виктора, наглядно преподав технику специального альпинистского бега – спуск быстрый и безопасный.  Неслись вниз, мелко перебирая ногами,  лавируя по изгибам тропинки между кустов рододендрона, как в слаломе.
      Минут через шестнадцать, освежённые горным воздухом и собственным потом  насквозь, бегуны-экспериментаторы остановились у подножья горы.  Казалось, вспотели даже ледорубы.  Сердца заливались частой дробью где-то на макушке, колени трещали.  Следить за избранной парочкой во время бега не получалось, поэтому начали высматривать ее среди спустившихся: если обнаружится – значит, отстала парочка, если нет – значит, отстали бегуны.  Красные свитера не засветились… Пошутили: может, сошли раньше ?  Соль шутки:  «сойти раньше» можно только спрыгнув с канатки, скользящей  над склоном горы на головоломной высоте…               
      Отдышались.  Перевели дух с ритма загнанной лошади на ритм лошади в стойле.
       -  Эх, сейчас бы шашлычку, да к нему выпить бы чего-нибудь, - от души помечтал Виктор.
       -  Насчет чего-нибудь – это можно.  Пойдем, тут недалеко минеральный источник есть. Вот и выпьем.  А насчет шашлыков придется обождать до выяснения вопроса с переводом.  Причем односторонне: будет перевод – будет шашлык; не будет перевода – не будет шашлыка… И жизни тоже.  Зато минеральной воды – залейся хоть с головкой и абсолютно бесплатно.  Можно сказать: жидкое мясо…
       -  На шампуре и не подгорит никогда, - подхватил Витя, - Давай все-таки заглянем вон в это кафе. Хоть посмотрим.  Может, что-нибудь интересное есть и недорогое…
    Голод – не  тётка, неугасимо разгоревшийся Витин аппетит начисто заглушил в нем всякий прагматизм.  А интересное, действительно, нашлось и, главное, доступное по цене и обильное по количеству.  После непродолжительного ожидания друзья имели перед собой большую чёрную и ёмкую сковороду, украшенную ярко благоухающей яичницей с помидорами, зажаренными вместе с яичницей. И с огромным количеством перца… Всё это вместе взятое и проглоченное  потрясло не только аппетит  и  эмоции, но и  глотки.  Пришлось-таки ускоренным маршем гнать к источнику и заливать пламень в утробе холодным газированным нарзаном.  При этом Радик удивлялся, что из его рта не идет дым или, хотя бы, пар…
       Вернулись в лагерь довольные собой и  впечатлениями.  Радославу удалось перебороть в себе досаду за сорванный сезон если не до конца, то существенно – ничего другого просто не оставалось.  Терзать себя, донимать упреками Виктора, завидовать   товарищам  скверно само по себе, и не имеет никакого смысла.  Все правильно: если уж так получилось, что заболел и не выдержишь нагрузки – станешь обузой для группы – ей тускло светит  срыв запланированного и подготовленного восхождения.   Здесь мужество нужно не только для преодоления препятствий на скалах и склонах, но и в себе – в сознании необходимости примириться со своей участью.  Но, при всем при том, что-то делать и для себя, чтобы не захиреть в безысходности.  В допустимых рамках.  Но рамки устанавливаешь себе сам и сам отвечаешь за результат своих действий.  Не удалось в нынешний сезон заработать разряд – получится в следующий.  Да и не в разряде дело,  в конце концов.  Горы и без него останутся такими же прекрасными и невозмутимыми.  Им всё равно, каким ходит по ним какой-то там Радослав: разрядником, значкистом или просто туристом или  не ходит совсем. Все наши разряды и звания существуют только в нашем воображении для того, чтобы тешить наше же честолюбие.  Горы к нему равнодушны.
      Гнетущее ощущение, оставшееся в душе у Виктора после трагедии на Ушбе, ушло куда-то в ее глубину и не давало о себе знать.  Философские вопросы о жизни вообще и в горах в частности спрятали голову под крыло  не торопясь из под него выглядывать, до поры до времени… Появилось желание еще и еще подниматься наверх, чтобы почувствовать себя взлетевшим над миром и посмотреть на него свежим взглядом сверху вниз - туда, где остались неразличимыми с высоты повседневные проблемы, дрязги, какие-то мелочные обиды неизвестно на что,  казавшееся там внизу чрезвычайно важным для судьбы и жизни… Высота завораживает.  Иногда пугает.  Но боязнь легко подавляется, хочется смотреть и смотреть на распахнувшиеся просторы долин и непривычные пейзажи гор, к которым привыкнуть нельзя. Все  отступает перед зрелищем необыкновенного мира, перед картиной величественных гор, прекрасных и одновременно грозных, как витязи в доспехах.  Что перед ними суета сует мышиной возни на равнине, которой просто стыдно заниматься. Все тамошнее, кажется не имеющим существенного значения.  Всё… Кроме денежного перевода. Его отсутствие выжгло в душе Виктора маленькую черную язвочку, портившую чистые впечатления от гор и омрачавшую возвышенное сияние  мыслей. Вылечить недуг можно было только одним способом: пересчетом полученных денег. Но считать попре6жнему было нечего.  И это от  Вити никак не зависело.
       Наконец, в один прекрасный день, Виктору торжественно вручили на почте долгожданную… телеграмму, гласившую: «Деньги переведены» и указывалось число, когда это было сделано.  По этому числу выходило, что перевод должен лежать на почте не менее недели…Но его там не было.  В этом друзей очень темпераментно уверяли все работники почты, поднятые по тревоге: никакого пэревода нэт! Им не менее темпераментно демонстрировался текст телеграммы, из которого следовало:  перевод всенепременнейше  есть!!      
       -  Мало ли, что здэс напысано !  Дэньги где ?  Нэт дэнег.  Нэ прышли дэньги, дарогие.
       «Дарогим» не оставалось ничего другого, как, чертыхнувшись от души и добавив к чертыханью пару  другую слов покрепче, выкурить по сигарете и идти куда глаза глядят.  А глядели они в сторону Главного Кавказского хребта, за которым, по слухам, находилась Сванетия, а из нее, если верить молве, был шанс без особых проблем добраться до Сухуми..                Друзья слухам верили, молву подозревали, но так или иначе, а в альплагере делать было нечего.  Баксонское ущелье исхожено.  Есть  соблазн подняться на Эльбрус, но есть и сомнения здравого смысла в своей нынешней способности перенести высоту даже «Приюта одиннадцати», если  даже  безобидный и цивилизованный Чегет бил  по ушам.   Перенесенная болезнь все-таки сказывалась. Её  последствия засели где-то внутри организма и злорадно ждали каких-нибудь промахов со стороны его хозяина. И  с этим коварством следовало благоразумно считаться.  Вняв сигналам разума, Радик изрек свое любимое «кто не рискует – тот не проигрывает» и вопрос с любительским восхождением на Эльюрус был закрыт.  Двугорбая гора осталась ни с чем, кроме тех горбов, снегов, ледников, трещин в них, морозов, снгосшибательных ветров и многого чего – два друга на её достоинствах не появились.
      Срок пребывания в альплагере заканчивался.  С переводом денег было ясно, что никакой ясности нечего и ожидать.  Оставалось одно из двух: либо возвращаться прямо  в родной город Горький - на это денег хватало вполне, либо, как уже намечалось, идти через перевал к Черному морю.  Вопрос обострился:  друзья все-таки рассчитывали на перевод, позволивший бы им возможность отдохнуть на побережье относительно нормально.  Без денег времяпровождение там превращалось в сплошной энтузиазм и наглядную, но не доступную, агитацию…Но все-таки очень хотелось… И поэтому решительно решили от своего решения не отказываться и перевалить через перевал во что бы то ни стало, и чего бы это ни стоило, тем более, что это не стоило ничего, кроме энтузиазма, который их ожидал  и на Черном море.
         Наметили день выхода. Радик  расспросил тех, кто хорошо знает Донгуз-орун, о подробностях пути.  Путь этот, по рассказам, выглядел так же просто, как летняя прогулка по родной Свердловке в городе Горьком.  Тропа на перевал начинается у «Северного приюта».  До него от кафе «Ай», хода часа два.  По тропе, огибающей склон Чегета.  Придется идти поперек склона горы, траверсировать его, высоко над рекой Донгуз-Орун. С этого места хорошо видны вершины гор   Малый и Большой Когутай.   Внизу – озеро Донгуз-орун-кёль.  С пути не собьешься, если не собьёт... Но сшибать, скорее всего, некому и нечему. За перевалом - пологий спуск по снежнику .  В конце его – речка Накра.  От места выхода к ней до леса часа два ходьбы, а в лесу есть очень хорошее местечко для ночевки в тепле этого леса и  в  его  же  уюте.  За лесом остается немного пройти до селения  Накра.  Там есть что-то вроде турбазы и автомобильная дорога, тоже вроде, но по ней ездят на самом деле.  И ежедневно отвозят в Сухуми плановых туристов.  С ними вполне можно прокатиться до Черного моря.  Всё   очевидно и элементарно просто.
       Радослава смущало только одно обстоятельство: он привык сверять маршруты с картой.  Карта у кого-то где-то была, но этот кто-то, как водится, куда-то ушел и неизвестно когда из этого откуда-то вернется… «Да и зачем тебе карта?  На этом маршруте все просто, как единожды един», - говорили ему.  Радик не спорил.  Но знал, что на этом простеньком перевале, «дамском», не так давно погиб горьковчанин из секции «Локомотив».  Все, кто знал  об этом и знал самого погибшего, удивлялись: в каком месте, где и каким образом это произошло, учитывая новичковую примитивность перевала, доступного даже «чайнику», даже если его чаем не поить...  Но факт упрямо говорил:  и место такое там нашлось, и «образ» случился.  Но ведь и на хорошо знакомой улице родного города можно случайно угодить в какую-нибудь катавасию… Была-не была: решение принято и отступать не следует.  Виктору Радик о своих сомнениях ничего не сказал: пусть у напарника не будет никаких сомнений в успехе похода, а лишь одна только уверенность.  Немного авантюризма придаёт адреналину упругость и бодрость…
        План похода, как и маршрут, тоже  представлялся простым, «как единожды един».  Предложил его тоже Радослав.  Это было естественно – он имел опыт, а Виктор видел горы впервые в жизни, и жизнь прерывать в первом же походе не имел никакого желания.  Выход на маршрут в первой половине дня.  В это время подход к перевалу закрывает тень хребта, поэтому снег не размягчен солнцем и по нему легче идти.  На «Чегет-один» подняться в кресле канатки.   Пешком до него уже ходили,  тропу и окрестности изучили, чабанов до овечьего страха довели – больше там не интересно… Виктор за все время пребывания в Баксане на канатной дороге не прокатился ни разу – заодно и прокатится.  Сочетав, таким образом, полезное с приятным, сэкономив силы и время, дойти до «Северного приюта».  Там, еще раз уточнив, какой из прогалов между зубцами похожего на крепостную стену хребта и есть собственно перевал, двинуться к нему прямиком.  И желательно дойти, бодро, весело, и с оптимизмом.  На перевале устроить короткий привал, отдохнуть, отдышаться, бросить прощальный взгляд на Баксан и пройденный путь, желающие могу прослезиться, и отправиться в путь не пройденный: вниз-вперед в Сванетию.  До сванского поселка желательно дойти в тот же день и постараться немедленно уехать.  То есть предполагалось в тот же день оказаться в Сухуми.  Из  рассказов бывалых и хожалых альпинистов складывалось именно такое впечатление: быстро и просто. 
        Законы природы неумолимы и последовательны,  как смена времен года: за плохой погодой непременно следует хорошая, а за хорошей обязательно идет плохая.  Уже неделя, как над Баксаном сияло глубокое чистое горное  небо, украшенное безмятежным  кавказским солнцем. Казалось, оно даже потягивается от размягчённой лени и блаженства. Или спит с открытыми глазами.  Следовало ожидать осложнений со дня на день…
               
               
                *
                *   *

       -  По альплагерю «Шхельда» объявляется подъём!  Температура окружающей среды, любознательным напоминаем - сегодня пятница – не перепутать, плюс два градуса жары! – как обычно в семь часов утра громоподобно прохрипели лагерные «динамики».  Следом могучий рев Высоцкого напомнил проснувшимся о том, что «вам здесь не равнина - здесь климат иной».  Выскакивать в этот климат из относительно теплых домиков не тянуло, несмотря на указанную «жару». Но все, кто мог, повыскакивали на зарядку.  Выскочил и Радик.  Двухградусная «жара» охватила  холодом, но это прикосновение было приятным.   Ущелье дышало  безветрием.  В неподвижном воздухе сосны и скалы стояли красиво, тихо, умиротворенно и доброжелательно.  Радик поднялся немного вверх по тропе к своему любимому месту у сосны возле самого края отвесного берега реки Шхельды.  Здесь имелась небольшая ровная площадочка, где  он делал свои упражнения по системе У-шу подальше от предполагаемым любопытных.  С этого же места открывался охватывающий душу влсторгом, пленяющий вид сразу на два ущелья: справа  Шхельдинское и слева –  Адыл-су, с могучей панорамой Главного Кавказского хребта.
     Заветное местечко находилось повыше лагеря, поэтому солнце, выглянув из за гор, освещало  его  пораньше, чем  альплагерь.  Светила еще не было видно, но  над хребтом, где оно вот-вот должно было показаться, ликующим фонтаном били во все стороны прямые, как мечи, лучи света, рассекая небо на части. Вдали, уже освещенные этими лучами, высились во всей неповторимости красавицы Ушба и Шхельда, словно невесты, одетые в белые подвенечные платья и фаты.  Ночная тень еще не покинула низ ущелья и синей оторочкой подчеркивала сияющую белизну вершин  На фоне этой же тени причудливыми слитками золота сверкали скалы.  Макушка сосны, под которой стоял Радослав, уже радостно вспыхнула, приняв на себя солнечное одеяние.  Свет медленно опускался все ниже, словно снимая с тел гор ночные платья, и вот над темной чертой хребта  показался узенький ослепительный серпик солнца.  Сразу стало теплее.  Над влажными камнями полупрозрачными колеблющимися струйками поднялся пар.
             Разбуженная ярким светом, с задорно поднятым вверх красивым мощным хвостом соскочила с сосны вниз белка,  или не замечая присутствия Радика, или считая его привычным предметом ближайшей природы.  Она занималась своим хозяйственным делом – прятала орехи.  Один был зажат в ее зубах и она, видимо не могла сразу решить, куда его понадежнее спрятать.  Посуетившись, нашла, наконец, местечко во мху, быстро работая лапками, вырыла ямку, положила в нее свое сокровище, завалила сверху  хвоей и мхом, разровняла и стремительно понеслась по стволу наверх… Внезапно остановилась, замерла в неподвижности, как собственное чучело.  С минуту пробыла в  нерешительности.  Развернулась резко вниз головой.  Молниеносно спустилась, раскопала орех, ухватила его в зубы и…Опять умчалась вверх по стволу сосны, скрывшись из глаз.  Радик усмехнулся: «Вот взбалмошная.  Уж не подумала ли, что я ее драгоценный орех стащу с голодухи».  Повезло: увидеть белку за таким интересным занятием!
       Желания размахивать руками и ногами не ощущалось.  На душе было торжественно и грустно.  Удивительная красота утренних гор  и  восхода солнца звучали всеобъемлющей симфонией.  Грусть оттого, что еще долго не придется видеть и чувствовать эти прекрасные места щемила сердце печалью, как звуки виолончели…  Радослав, прищурившись, взглянул на солнце.  Показалось, оно подмигнуло ему: не горюй, мол,  человече.  Но получилось это у него не очень ободряюще.  Солнце сделало вид, будто никаких таких гримас оно не производило и продолжило свой сияющий путь, как ни в чем ни бывало.         
        Радослав спохватился.  Время неспешного любования природой кончилось – пора в путь.  Надо поднимать Виктора, если он сам еще не поднялся, и, не мешкая, выходить из лагеря.  Со всеми знакомыми вчера попрощались, пожали друг другу руки, пожелали всего самого…Собственно, смена кончалась у всех.  Все разъезжались.  Самая грустная часть альпинистской жизни…Виктор уже стоял «на старте», полностью готовый к немедленному и решительному штурму перевала.  Даже успел позавтракать в столовой.  Радику есть не хотелось, как всегда перед чем-нибудь волнующим…А Витя стоял во всей красе: на ногах – туристические ботинки с протектором, спортивные брюки; на торсе – рубашка;  на голове – пляжная белая кепчонка, борода и решительные глаза под невозмутимыми очками.  Уложенный по всем правилам рюкзак покорно ждал возле двери…
       Снаряжение Радослава выглядело более профессионально.  Горные ботинки польские,                очень удобные, из цельного куска кожи.  Специально сшитые из плотной «плащевки» штормовые брюки со множеством карманов и карманчиков.  Штормовка,  Его голову сверху украшала войлочная «сванька», снизу – борода,  посредине – усы, чуть повыше – черные очки.  В руках  красуется изящный боевой ледоруб.  Рюкзак, разумеется, абалаковский… Словом, он олицетворял собой классический альпинистский анекдот о том, как выглядят альпинисты различных степеней квалификации: новичок – в костюмчике, в галстучке и с чемоданчиком; разрядник – в штормовке, с ледорубом, с бородой и с мощным рюкзаком; мастер спорта – в пижаме, в тапочках и с собачкой… В Радике безошибочно можно было опознать разрядника, хотя это, по несчастливой случайности, ещё не соответствовало действительности. 
         Рюкзак Радика достоин особого описания.  По тем временам это был «суппер-пуппер».  Особо прочная синтетическая ткань, там и сям карманы различной емкости, широкие мягкие наплечные лямки, шнурки и шнурочки,  и – картонная коробка, впихнутая внутрь рюкзака.  Это  изобретение - гордость  Радика.   Коробка, подобранная по размеру рюкзака, служила контейнером.  Она держала форму емкости, ровно прилегала к спине, избавляла от необходимости строго продуманно распределять в рюкзаке груз, пристально следя за тем, чтобы жесткие предметы не втыкались в тупую спину острыми углами.  Между ними и спиной - слой плотного  картона.  Чтобы, в свою очередь, он не утомлял многострадальную при транспортировке груза спину, Радик аккуратно вкладывал в промежуток между коробкой и спинкой рюкзака что-нибудь мягкое и сию минуту не нужное, - свитер, например. Устроенный таким образом, рюкзак имел красивый, аккуратный и мужественный вид, не болтался ниже самого низа спины и, главное,  был гораздо более удобен при переноске.
        Радик в последний раз позавтракал в лагерной столовой.  Наскоро, без лишних сантиментов, еще раз пожал остающимся руки и вместе с Виктором погрузился в лагерный грузовик, очень кстати ехавший этим утром в Терскол.
         Лихо и быстро добравшись до Чегета, друзья к досаде своей неожиданно обнаружили, что быстрота их оказалась напрасной.  В канатной дороге что-то заклинило и она не действовала. Кресла неподвижно и растерянно застыли  в воздухе.  Очередь сесть в них колебалась на поляне.  План похода начинал  потрескивать, грозя разойтись по швам.    В результате расспросов удалось выяснить, что движение предполагается восстановить приблизительно через час..., может быть, или через два часа, что вероятнее всего, если не через три.., как бы не через  четыре.
     -  Что делать будем, Рад ?
     -  Радоваться нечему… А делать много чего можно: дышать, стоять, глядеть, курить…И думать, что делать,  Время нас начинает поджимать.  Если начать подъем пешком – вдруг канатку запустят.  По закону подлости так оно обычно и бывает.  По тому же закону ее сегодня могут и вовсе не починить… Тьфу, едрит  твою через  перекосяк
      -  Чего-чего  такое «едрит» и  какой  «перекосяк»?
      -  Сам, понимаешь, не знаю. Ругательство такое у меня.  Само собой выскакивает…
      -  Рад, смотри-ка, вон люди стоят.  По виду вроде нас,  С рюкзаками…
       В очереди стояли две миниатюрные девушки и парень  с ними - долговязый знак вопроса  в тельняшке.  Все трое в спортивной одежде.  Подошли к ним познакомиться: трое москвичей тоже нацелились на тот же перевал и тоже «первопроходимцами».  До сей поры о Донгуз-Оруне только слышали и даже подходов к нему не знают.  Парня звали Григорием, девушек  Галей и Надей.  Гриша назвался альпинистом третьего разряда.  Девушки – туристки из разряда «чайников» - авантюристок, решивших, на досуге, самостоятельно преодолеть весь путь от Баксана до Сухуми только вдвоем.  Разубедить их  в этом сомнительном мероприятии удалось Григорию не с первой попытки.  Девушки еще как-нибудь без приключений могли преодолеть горы, но с их внешностью, а они были очень симпатичны лицами и соблазнительны фигурками,  приключения среди пылких кавказцев им были  гарантированы… «Впрочем, может быть они их и ищут», - подумалось Виктору.
            Подивились отчаянности и решительности дам: на авантюристок не похожи – очень уж хрупкие и домашние на вид, глазками не стреляют, не кокетничают.  Одна – черным чёрная брюнетка, с лицом, имевшем нечто кавказское; другая – блондинка, кажется крашеная, с карими очами, бледным лицом, пухленькими губками, молчаливая и томная, знавшая цену своей фигуре.  По их лицам можно было предположить: дамы новому знакомству  рады, несмотря на словесное намерение обойтись в походе без спутников мужского пола.  Скорее всего, их слова о «непреклонном» стремлении к полной автономии, и эмансипации заодно – суть просто бравада.  Или всё-таки кокетство.
           Радик мысленно скептически похмыкал, но вслух, из деликатности, ничего не сказал.  Мордашки у девчонок  искренние. Понравились. Будет на что посмотреть кроме природных пейзажей.  А вот обувь у обеих была такой же легкомысленной, как их первоначальные чаяния: ну, чайники – что с них возьмешь..  Обе щеголяли в кедах.   Для гор - тоже самое, что домашние тапочки.   Можно  использовать только в гостиничном номере.  На скалах же, на фирновом снегу и на горной тропе клочья останутся сначала от кед, а потом, и непременнейше, от ступней. 
        -  Ну как же ! – запротестовали и Галя и Надя. – Спортивная же обувь, туристическая.  О них даже песня есть:  « По всей земле пройти мне в кедах хочется»…
        -  Тот, кто эти слова сочинил, пусть хочет чего ему угодно и хоть в Большой театр в них идет – там они более кстати, чем в горах.  Но если бы он в них сходил хотя бы за грибами в лес ранним утром –  повторения уже не захотел бы.  Ноги станут мокрыми моментально. А вам предстоит по камням идти и по мокрому, холодному снегу,  Один неосторожный шаг – и пальцы вдребезги.  Что с вами потом делать?  Все, что угодно – только не идти… Или на руках нести… Я бы, конечно, с большим удовольствием, - после небольшой паузы сказал Радик. -     Но даже вас по горам нести  долго не получится…
         Девушки кокетливо улыбнулись на слова «все, что угодно», но и озадаченно насупились.
        -  Как же теперь быть ?
        -  Очень просто: садиться в автобус и ехать вниз по Баксану… Или где-нибудь срочно, пока канатка стоит, найти и купить ботинки.  Кажется, я где-то здесь что-то вроде них видел на рынке.
        «Что-то вроде» действительно нашлось у одного из продавцов – редкостная удача. Этот торговец сообразил, что туристические ботинки в этих местах очень могут пригодиться и спросом будут пользоваться непременно.  Многие из приезжающих отдыхать на горные турбазы Кавказа считают, что едут на юг, где всегда тепло и солнечно, и являют себя перед горами в туфельках, в сандаликах, босоножках или в лучшем случае в кедах.  Озарение и просветление наступает лишь тогда, когда узнают: отдых в горах состоит из походов по очень каменным и очень жестким горам, по снегу, по льду и по другим, очень не подходящим для их высоких  изящных  каблучков местам…
       Повезло и в том, что удалось подобрать обувь по ноге.  Пока  ходили, искали, примеряли и торговались, канатная дорога и в самом деле починилась и ожила.  Довольные покупкой девчонки, мужественно ступая толстенными подошвами по сразу спасовавшим камням, с видом заправских туристок лихо плюхнулись в подкатившее под них кресло.  Вся компания, плавно покачиваясь, поплыла наверх. 
        Радик оказался на одном сидении с кажется крашеной блондинкой Надей.  Оказался вроде как и случайно, но так уж получилось, что эта случайность как раз соответствовала его желаниям, хотя никакого вида он, естественно, внешне не показал.  Он  всегда избегал демонстрации своих подлинных чувств, часто ставя этим в тупик представительниц противоположного пола. Противоположный пол, сидя рядом с Радиком, вертел головой, хлопал ресницами и глаз не отрывал от окружающей панорамы.  Эльбрус при подъеме на Чегет оказывается сзади чуть вправо.  Хочешь его видеть -  поворачивайся на сто восемьдесят градусов.
        -  Ах, жалко – Эльбруса не разглядеть как следует напоследок, - посетовала Надя. – Перейдем сейчас через перевал и прощай,  Эльбрус…Рад, а вы не знаете, случайно, что означает название Эльбрус ?
        - Надя, ради вас исполнение любой случайности – долг настоящего мужчины, - галантно, но несколько витиевато и не очень вразумительно изрек Радик. – Случайно знаю.    Оно означает  всё, что в голову приходило всем, кто его видел.  Можете и вы придумать ему какое-нибудь  имя, которое вам покажется  подходящим.               
         -  Да что вы такое говорите, Радик !  Шутите?
       -  Шучу, конечно, но посудите сами.  Русские, в эпоху Пушкина и Лермонтова, называли Эльбрус Шат-горою.  Помните: «У Казбека с Шат-горою был великий спор» ?  Кабардинцы же называли эту вершину   Ошхамахо или  Аш-Гамахо, что означает  Гора счастья;  балкарцы и карачаевцы именуют гору  Минги-Тау, твердо, как гранит, веря, что это не одна гора, а  Тысяча гор; турки клялись-божились в том, что эта гора есть не что иное, как  Джин-Падишах. То-есть  Властелин горных духов;  с ними категорически не соглашаются абхазцы, считающие, что та же гора есть не что иное, как  Орфитуб – Место пребывания блаженных, а грузины яро доказывают, что все это чушь и ерунда, потому, что единственно правильное название горы -  Ял-Буз – Грива снега; персы никого не слушают,  ибо знают: гора называется просто  Эльброс – Высокая гора.  Кто спорит ?..  Ученые  Кабардино- Балкарии.  После длительных размышлизмов они пришли к неоспоримому выводу:  название  Эльбрус, несомненно, только местного происхождения и расшифровывают его так:  «Эл» иди «джэл», - тюркское, означающее ветер. «Брус» или «бруш» - крутить или управлять.  В сумме получаем:  «Гора, вокруг которой крутится ветер». Там действительно всегда офигенный ветер дует… Видите, как все просто и понятно.  Я бы эту громадину назвал  «Турбрус». что означает  Гора, вокруг которой крутятся туристы»… Или, скажем, Гиг-Бюст – большой бюст, то есть.  А вы бы как эту гору назвали ?
        Наде, однако было не до нового названия горы – она звонко хохотала над старыми под деланно невозмутимым взором Радика.  Ему очень было приятно, что он так расхохотал свою соблазнительную спутницу, в которую уже начал влюбляться, но, по своему обыкновению, старался не показать ну никакого вида.   
        Хорошо видимая возле кафе тропа, похожая на садовую дорожку, вскоре  потерялась в осыпи крупных камней.   Впереди виднелся снежник, с четко видимой темной и узкой полосы тропы. Пошли по ней.  Вышли  к причудливой формы котловану, наполненному изумрудно- зеленой водой.  Озеро Донгуз-Орун-Кёль.  В него косо уходят снежные склоны.  Поверхность воды  спокойна и ровна.  Озеро, окруженное, как ресницами, скалами, словно горный глаз, не мигая, смотрит в небо. Над ним возвышается папаха вершины, в честь её озеро и получило свое название, и белые газыри ее знаменитого карниза, угрожающе нависающие над пропастью… Остановились полюбоваться.  Пощелкали фотоаппаратами.   
       -  Радик, - повернулась к нему улыбчиво Надя. – Может быть, вы скажете, как переводится название и этой горы ?
       -  Надя, вот тут я бы предпочел  промолчать.
       -  Почему же ?  Вы не знаете ?
       -  Вот знаете, хотел бы не знать.  Давайте пусть и вы знать не будете…
       -  Нет уж теперь скажите.  Заинтриговал  и в кусты, - поддержала подругу Галя.
       -  Ну,  где вы тут кусты увидели – камни же одни кругом…
       -  Нет, вы не увиливайте, - настаивала Надя.
       -  Наверное,  что-нибудь нецензурное, - предположил Виктор.
       -  Да не то что нецензурное, а впечатление испортит.  Красивое озеро.  Красивая гора.  Гордо звучит.  И романтично.  Что вам еще надо ?
       -  Радик, хватит.  Это уже невыносимо, - погрозила кулачком Галя. – Не кокетничай. Говори. А то хуже будет.
       -  Ну. Ладно, раз хотите романтику порушить, извольте.  «Донгуз»  переводится, как свинья, а «орун», как стойло.. Что имеем: вот эта прекрасная и величественная гора, и это сказочное озеро  -  не что иное, как обыкновенное… свиное стойло.
        Молчание ...
       -  Да-а,  -  нарушил его Виктор. – И кто только придумал такое, и почему.
       -  Вопрос риторический.  Ответа нет.  Пойдем дальше.  Впереди еще одно «стойло» - перевал.
       Не спеша поднялись по каменистой осыпи и увидели перед собой то, что именуется «Северным приютом».
       -  Ну,  вот и сиротский приют, - торжественно провозгласил  Виктор.
       -  Северный, а не сиротский, - поправил Радик.
       -  Ах, да – северный.  Извини, оговорился, - иронически покаялся Витя. – Но, говоря по совести, он больше все-таки на сиротский похож.
       Перед путешественниками стояла несвежего вида палатка армейского образца, давным давно выгоревшая на солнце,  промытая дождями и вымоченная туманами: как бы то ни было, а какая никакая крыша для не имеющих над головой вообще никакой крыши. Ирония здесь, пожалуй, была                неуместна. Возле палатки стояла женщина в коротких шортах, высоко обнажавших ее сильные стройные ноги, чистила ножом картошку.  Поздоровались.  Познакомились. Обладательницу роскошных  ног звали Ниной и она оказалась дежурной группы туристов, собирающейся штурмовать перевал на следующий день.
       - Почему завтра, а не сегодня ? – поинтересовался  Радик. -  Место очень понравилось ?
       -  Нет.  Просто мы сегодня уже не успеем дойти до леса в Накрском ущелье засветло, а там только в лесу и можно на ночевку встать.  Все другие места  неудобные.
       -  Как это сегодня не дойти до захода до леса?  Нам сказали, что до него за два часа  можно дойти от перевала !
       -  Не знаю кто вам такое сказал, но не дойти.  Мы знаем, что до леса идти все  пять часов.
       -  Вот это номер, ребята, - озадаченно произнес  Виктор. -  Два или пять – это вам не «единожды един».
      -  Да уж. И даже не шестью семь, - продолжил Радик, показав тем самым, что и он в математике не слаб.
       -   Ну что,  поставим вопрос на ребро: ждать здесь утра или  идти на перевал сейчас, - внес предложение Григорий.
      -  На чье ребро поставим ? – вежливо осведомился  Радослав -  он всегда становился очень вежливым в чрезвычайных обстоятельствах. – Леди, энд джентльмены, я имею ввиду нас – троих мужчин, кто не догадался.  Мы приняли решение перейти перевал сегодня.  Причины отступать от него есть? До леса и пять часов, говорят, и шесть.  Давайте тогда найдем среднее арифметическое: пять плюс два получится семь и пополам – три с половиной.  Сколько сейчас времени?  Уже два часа…  Ну, все равно.  Темнеет здесь в восемь часов.  Значит, шесть часов у нас в запасе.  Даже если пять часов идти – все равно успеем.  Под рюкзаки и вперед.  Да, деловой совет: воду сейчас не пейте, даже если очень хочется – хуже будет.
        -  Рад, а, может быть, всё же утра подождём? – сдавленно как-то произнёс Виктор, заворожено глядя на роскошные ноги туристки.
        -   Согласен – подождём, но только по другую сторону перевала, - перехватил взгляд друга Радик  и посочувствовал – смотреть действительно было на что. – Ниночка, а вы не могли бы нас  вот на этих ножках проводить хотя бы до Чёрного моря, а?
       -   Знаете – могла бы, и с удовольствием - улыбнулась Нина, изобразив  смущение. – Но не могу  сама  решить.  Муж  у меня скоро вернётся из Терскола и я с ним посоветуюсь… А  перевал покажу. Пойдёмте.
       
       Рюкзаки, покачавшись на лямках, легли на спины, придав туристам законченный вид.  Без поклажи их фигуры смотрелись неопределенно.  Первые шаги от палатки и – шок: на очень мирной, ровной и зеленой площадке – небольшой памятник.  Надпись : «Место гибели инструктора Рустама Атабаева»… Здесь-то от чего погибнуть можно ?   Нина рассказала:  на этом месте приземлился вертолет, из него вышел вот этот инструктор и… забыл наклонить голову,  винты продолжали вращаться… Случайность…
        -  А перевал вон он.  Видите промежуток между скалами?  Да-да, правее той скалы.  На него курс и держите.  Ну, счастливо, ребята,  Хорошей погоды! – Нина пожала всем руки, улыбнулась и пошла к палатке.
         Ребята дружно посмотрели ей вслед… Да. Такие ноги не только в горах редкость. Их бы сейчас вперед – мигом бы на перевале оказались…
        -  Пошли, казановы несчастные, пошли,  -  заторопила Галя ревниво.               
            Склон, чего очень не хотел Радослав и хотел избежать, выйдя пораньше, оказался под ударом прямых солнечных лучей, опаляющих его почти перпендикулярно сверху.  Снег раскис, превратившись в нечто среднее между манной кашей и картечью из белых градин фирнового снега.  Ветра не было.  Вокруг пылала неподвижная тишина и жара. При всем при этом снег оставался снегом и холодильником морозил ноги. Ощущение  препротивное : сверху печет зноем – снизу обжигает холодом,  Термопара…Соедини сейчас проводом голову с пятками, подключи лампочку – загорится…
            Радослав шел впереди группы, задавая ритм подъема, вытаптывая и выбивая ступени ногами, иногда помогая себе лопаткой ледоруба: «Вот, черт, эдак я себе все ботинки разобью – они же не отриконенные», - думал Радик…Мерно, шаг за шагом.  Но идти что-то тяжело… К ногам словно гири привязаны..   Никогда раньше такого не было.  В голове постоянно звучит песня… « Надежда – мой компас земной, а удача – награда за смелость…»   «При чем тут смелость?  Ничего опасного нет.  Так себе – тягун… Нет, раздолбаю я себе ботинки об этот чертов снег…Уф, что-то «не тае»…В какой-то момент Радик почувствовал, что теряет уверенность в себе. Тяжело  дышать, появилось нелепое ощущение неустойчивости, ноги утратили упругость и двигались, словно сами собой, без волевого участия своего хозяина.  Снег слепил глаза даже сквозь черные очки.  Радик отчетливо слышал  каждый гулкий удар своего сердца. А оно колотилось почти без пауз…  «Вот так «дамский перевал»… «Надежда – мой компас земной»…Какой-нибудь пижон придумал такое название.  Всё...  Сейчас сяду и никуда не пойду… Сколько прошли ?.. О, уже где-то на середине…»
       -  Эй, хзбулаты и хазбулатки !,  Как настроение ?
       -  Бодрое !  Идем ко дну !
       -  «Это оригинально: ко дну в горах и на подъеме…»  Внезапный сумрак покрыл все пространство перед глазами Радика, пот горячим потоком залил глаза. Склон начал заваливаться куда-то в сторону… Он остановился, опустился в снег. Уронил голову на ледоруб.
      -   Ты чего Радик ? – озадаченно и тревожно спросил Виктор, подходя.  Остальные молча остановились рядом.
      -  Бодро иду ко дну, - угрюмо процедил Радик – Что-то как-то незнай чего…Силы куда-то делись.  Погодите, посижу немного…
      Радослав сгреб ребром ладони пот со лба. Стряхнул на снег.  Соленая влага до слез щипала глаза. Вытерся  рукавом. Чувство непонятной тревоги сжимало грудь.  Исчезло не только желание куда-то идти, но и вообще двигаться…. «Да. вот тебе и «фурункулярная ангина».  Опять, что ли горняшка или что похуже?» - вяло шевелились мысли.  «Надежда мой компас земной…»  Вот привязалась…»
      -  Может, спустимся? – предложил Виктор, видя, что товарищу совсем худо.
      -  Может быть, и так, - вяло отозвался  Радик.
      -  Ну уж нет.  Вы как хотите, спускайтесь, возвращайтесь, а мы назад не пойдем, - запротестовала  Галина, сердито нахмурившись пухлые губки.
      -  Да ведь мы не насовсем назад пойдем, а только немного высоту сбросить нужно – так горную болезнь излечивают, - пояснил в сердцах Виктор.
       Радик глянул вниз… Нет, здесь тебе не дорога на Чегет.  Спускаться вниз метров неизвестно на сколько. Пока не полегчает, а потом снова идти вверх по этой же «манной каше» и по жаре…А время идет и ему на твое самочувствие наплевать.  И - отступать с какого-то Донгуз-Оруна?  С «дамского перевала»?..
       -  Никто вниз не пойдет… Я вроде отудобил…Пойдём.
       -  Давай, я впереди пойду, - предложил Виктор.
       -  Нет.
        Третьеразрядник Гриша почему-то помалкивал.  Радослав не очень уверенно встал. Утвердился на ногах, шагнул …И с каждым шагом  вдруг стало легче.  Голова сделалась ясной, тело словно обрело невесомость, движения – четкость и силу.  «Ну, брат, чудеса в решете…»  До ворот перевала оставалось каких-нибудь метров двести.  А что это за птицы вьются впереди над одним и тем же местом?.. Взлетят – сядут, взлетят – сядут…Что им здесь, на снегу, делать?  Или это рябь  в глазах черная?  Нет. Все-таки птицы.  А вот и то, над чем они кружатся.  Из-под снега торчит вытаявшая человеческая нога в клочьях грязно-белого маскировочного халата.  Под ним – черные обрывки форменных брюк, высокие горные ботинки.  Нога уже расклевана до кости.  Подальше в снегу  черное  кепи с серебряным цветком… Останки солдата эсэсовской дивизии «Эдельвейс».  Отсюда, с этой стороны, с захваченного ими  Баксанского ущелья  шли они на перевал.  Не дошли и не прошли.  Многие остались здесь.  Не друг ли здесь лежит того старика немца, который рассказывал молодым своим землякам о боях в  Баксане?..  «Великая дивизия великого рейха» - на корм птицам…   Но ведь и наши солдаты так же вытаивали на  Марухском перевале… Нашли их в окопчиках только в конце шестидесятых годов по чистой случайности. Они так и сидели в них с оружием в руках… Продолжали  бой, вмерзшие в лед и сами ставшие льдом… «Где снега тропинки заметают, где лавины грозные шумят…»
       К воротам перевала подошли чуть ли не строевым шагом .  Радослав, пересилив себя, обрел почти прежнюю уверенность в собственной несокрушимости.  Вот она – высшая точка перевала : 3 203 метра  над уровнем моря… Под ногами. Если до макушки Радика – все  три тысячи двести четыре  метра и семьдесят шесть сантиметров впридачу. Далековато на пляж ходить… Большой скалистый камень справа от «ворот» перевала весь в памятных досках.  В самом центре :   «Никто не забыт, ничто не забыто.  Героям Кавказа от туристов-школьников Заводского района города Грозного… Июнь-июль 1974 года»… И еще двенадцать мемориальных плит вокруг.  Вот плита с художественным литьем-барельефом : атакующие солдаты с автоматами… К ней прикреплен красный флаг с надписью : «Город Ленинград».  Все это несли сюда на руках туристы и сами устанавливали на перевале.  Вот и цветы.  Не пышные, но такие дорогие цветы, которые удалось найти по дороге на перевал и донести их, не помяв, а для этого надо было держать их в руках до самого  гребня…
      Рюкзаки  сброшены с плеч. Облегчение.  Можно спокойно осмотреться с чувством выполненного долга.  Хотя, если по существу, о каком таком долге может идти речь? Пришла людям в голову блажь забраться на эту высоту для собственного развлечения - только и всего.  Но развлечение всё-таки очень эффектно.  Таких пейзажей, наполняющих душу восторгом и остающихся в памяти навсегда, не увидеть больше нигде.  К северу – чистые холодные вершины, скалы, снега и лед.  К югу – тоже вершины и хребты, но уже в теплой голубоватой дымке, почти «домашние», добрые, кажется, не предвещающие никаких опасностей, зато сулящие тепло и добродушие южного берега.  Даже кажется, что его уже можно увидеть…               
       -  Так, ребята, вы здесь еще немножечко посидите, а я пойду на разведку схожу.  Не идите за мной, пока я рукой не махну, - сказал Радик, вдевая правую руку в лямку рюкзака и подставляясь под него.                               
       -  Да что тут разведывать?  Разведчик нашелся.  Здесь каждый день люди ходят, как хотят, и ничего с ними не случается.  Нечего здесь рассиживаться – пойдем все сейчас вместе, - строптиво  взбрыкнулась  Галина.               
      -  Здесь хорошо ходят те, кто хорошо знает дорогу и те, у кого есть проводники, знающие, где и как идти.  А мы с вами авантюристы и флибустьеры «по крови упругой и густой», идущие очертя голову.  Кто не рискует – тот не проигрывает и не теряет эту самую голову, пусть даже и очерченную.  О шампанском прошу не вспоминать раньше времени.  Галя, я в восторге от вашей смелости и вашего обаяния и готов положить к вашим прекрасным ножкам хоть весь Кавказский хребет… символически в виде вот этого камушка, - Рад подобрал камешек и возложил его у нового ботинка Галины. – Но я вас очень прошу: полюбуйтесь  вон той красивой вершиной, пока я прогуляюсь вниз.  Витя, подержи ее, пожалуйста, будь другом, если она бросится за мной в пылкости  и  страсти…
        Галина фыркнула пренебрежительно, сверкнула глазами и гордо отвернулась.                     
       Прогулка сверху выглядела занятием не очень интересным. Вниз веером, как метла, уходил довольно пологий ровный склон.  Хоть «садись на собственные ягодицы и катись», даже Маяковский вспомнился, для того, чтобы убедиться в покатости земли…
        « Где же то место, где погиб наш парень?» - думал, осторожно, нащупывающе шагая по снегу Радослав.  С северной стороны перевала ничего зловещего нет.  А ведь он был не новичок.  Но шел по этому перевалу впервые… И просмотрел что-то с этой стороны.  Но что?  Впереди – идеальная гора для скоростного спуска на  лыжах, и на «пятой точке».  Даже слаломную трассу можно проложить.  Никаких резких перепадов и трамплинов…
           Стоп!  Что это?  Вон какой-то едва заметный сдвиг в снежном покрове. Скользя вниз по снежному покрову, взгляд в каком-то месте невольно перестраивался, чтобы сконцентрировать четкость восприятия поверхности.  Вот и плохо различимый чей-то обтаявший след отходит вправо… Надо идти по нему… Вот оно!   Обрыв!  Слева постепенно открывается отвесная круча.  Чем ниже спускается Радослав, тем более грозно и коварно она выглядит.  Не имея выступающих над снежным покровом камней и таким образом оставаясь незаметным, обрыв внезапно скалывает склон на полсотни метров вниз. Не так уж и много, по альпинистским меркам, но вполне достаточно для того, чтобы разбиться.  Сверху он  совершенно не различим.  Радослав вспомнил: рассказывали, что в день гибели альпиниста на перевал спустилось облако.  По железным походным правилам в этом случае необходимо встать там, где застал туман. И не двигаться с места до тех пор, пока он не рассеется.  Но очень уж простеньким выглядит этот склон при ясной погоде… Альпинист решил идти, чтобы «понапрасну не терять времени».  И пришел…               
          Воображение представило все обстоятельства гибели земляка настолько четко, словно Радик видел эту трагедию собственными глазами или даже она произошла с ним самим.  Горы коварны…  Нет – они не могут быть коварными.  Они просто существуют такими, как они есть.  Их «коварство» - это наши ошибки.  Их ловушки – это наша неосторожность и невнимательность…Радослав дал волю мыслям.  Постоял, опершись на ледоруб.  Погибшего он не знал лично, но тот был таким же, как он – одержимым горами, а значит близким по духу человеком…. Надо встать на склон повыше опасного места, обозначив его собой, и позвать ребят спускаться.               
        Радик уже походил к намеченному месту, когда со стороны перевала послышались хаотические вопли.  Оторвав взгляд от собственных ботинок, долбящих снег, Радик посмотрел наверх и увидел на снежном склоне чью-то фигуру.  Фигура нелепо размахивала в пространстве руками и бегом неслась вниз.  «Не иначе как Галина», - с досадой подумалось. «И какого чёрта, едрит твою вперекосяк?  «Спортсменка, красавица…»  Не удержал, выходит, Витя.»   Поначалу никаких эмоций в связи со «скоростным спуском» взбалмошной особы Радик не испытал.  Ну,  бежит – и пусть себе бежит, что уж с ней поделать.  Но скоро увидел, что несется она прямиком к пропасти, не подозревая об этом.  Стало видно и другое: этот «чайник» или «чайница» спускается с такой скоростью, что бег ее уже миновал управляемую стадию и превратился в подобие падения, когда человек, чтобы совсем уж не полететь и не упасть, лишь по инерции подставляет под себя ноги, будучи не в силах остановиться… Галина стремительно приближалась к месту своей неминуемой гибели.    
       -  Стой! – заорал  во всю мочь Радик. – Впереди обрыв !  Остановись, Галя, едрит твою!..
       Куда там.  Уже видно: она и рада бы остановиться, но полностью потеряла над собой всякую власть и способность даже замедлить свой роковой бег – падение.  Оставалось только одно – остановить её силой  Но как?  Массой своего тела и скоростью она уже собьет с ног любого, кто встанет на ее пути, и тогда в пропасть полетят два тела… Стоять и смотреть безучастно?  Последствия известны… Впрочем, эти мысли вспыхивали и гасли в сознании Радика в те секунды, когда  он, как истребитель-перехватчик, не чуя под собой ног, мчался наперерез обезумевшей,  плачущей и визжащей  Галине.  Вот уже видны ее остекленевшие от ужаса глаза и перекошенный в крике отчаянный рот.  Вот она приблизилась, чтобы пролететь в пропасть…Радик успел перекинуть ледоруб в левую руку, упереться ногами в снег, и намертво схватил полулетящую девушку за рукав… Рывок развернул ее почти на сто восемьдесят градусов.  Затрещал, разрываясь, рукав. Она упала.  Передавшаяся Радику энергия падения бросила его вниз.  Он не устоял на ногах и тоже упал, не выпуская из онемевших пальцев рукав Галиной куртки, наполовину оторванный.  Оба тела заскользили вниз – к пропасти.  До края обрыва оставалось метров десять – секунда скольжения…Теперь спасти может только ледоруб.  Радик изо всех возможных в неудобном положении сил отчаянно вонзил его в снег…
         Не глядя на поскуливающую  Галину,  Радик попинал каблуками склон, выдолбил надежные ступени и сел.  Ни мыслей. Ни чувств, ни даже матюков.  Зачесалась щека.  Провел по ней рукой.  Кровь.. А, о жесткий снег поцарапал немного.  Ерунда.  Сверху слышался галдеж – спускалась группа.  Радик с досадой сплюнул: и этих несло тоже прямо на обрыв. Но они все так же не видели его, как и до циркового трюка  Радика и Гали.  Радик встал и отмахнул рукой в сторону.                               
        -  Идите правее ! Правее идите. Здесь прямо – обрыв!
        -  Где обрыв?  Какой обрыв?
        -  Идите, куда показываю.  Потом, если будет желание, можете с него попрыгать.
        Проскальзывая на снегу, встревоженная троица переменила курс и подошла с безопасной стороны.  Увидев в пяти шагах от себя отвесную пропасть,  Виктор инстинктивно попятился, Надя коротко взвизгнула и на всякий случай ухватилась за Радика.  Григорий       сохранил невозмутимость:  и  не такое, мол, видел.
         -  Да-а, вот это фокус… Ну и ну…  А ты. Рад, здорово на нее бросился – прямо, как тигра лютая, - прокомментировал действия друга Виктор.
        -  Озверел от страсти, - огрызнулся Радик.
        -  Вот, рукав мне порвал, -  хныкнула сидящая на снегу и покрытая снегом Галина.
        -  Извините, мадам или мадемуазель. Не знаю как правильно, за причиненный ущерб, – галантно расшаркался угрюмый Рад.
        Галина от уточнения своего женского статуса уклонилась, продолжая свои бессмысленные попытки соединить почти напрочь разделенные половинки рукава.
        -  Ты почему помчалась вниз, если я тебя просил остаться на месте, вежливо?
        -  А почему это вы мне тыкать начали ?  Мы с вами на брудершафт не пили и пить не будем,  – рассердилась Галина, пальнув оправившимися от испуга глазами.
        -  Я тебя еще ничем не тыкаю, - постепенно разъярялся Радик.- А насчет брудершафта – сейчас увидишь…Пойдемте вниз.
       Через несколько шагов спуска  группа остановилась, пораженная зрелищем черного отвеса вертикальной стены.  Виктор присвистнул,  Григорий почему-то снял шапку.
      -  Правильно сделал, Гриша, что голову обнажил, - сказал Радик, ни на кого не глядя. – На этом месте наш горьковчанин погиб… Не заметил в тумане.
      Он тоже стоял без своей сванской шапки.  Виктор поспешно сдернул пляжную кепчонку.
       -  Да. Галина.  Еще немного и не пить бы  тебе никаких брудершафтов ныне и присно и во веки веков, - перекрестившись, произнес  Григорий.
       -  И рукав бы тебя уже не интересовал, - добавила Надя.
       -  И разница между мадам и не мадам стала бы не существенной, - саркастически дополнил  Виктор
       Галя, снова помертвев лицом, круглыми глазами тупо смотрела некоторое время на острые лезвия кинжальных скал… Подошла к Радику, молча обняла его,  крепко поцеловала в губы и уткнулась лицом в его грудь.
      -  Ну вот вам и брудершафт, а вино в Сухуми будет! – прокомментировал событие Виктор.
      -  Не надо оваций, - смутился Радик, не уточнив, при чем тут овации.- А вас предупреждаю, спринтер вы наш драгоценный, что если вас угораздит расшибиться в мелкие дребезги где-нибудь по дальнейшему пути, или утонуть вон в той речке без моего разрешения, то обратно в группу не проситесь – все равно не примем.  Всё, инцидент «исперчен», как говорил « инженер Вошкин».  Пошли дальше.  Солнце уже к заходу идет.
      -  Радик, а кто такой этот, как его…Блошкин.  Что за инженер? – несколько минут прошагав в глубокой задумчивости, спросил Виктор. 
      -  А, не бери в голову.  Это просто к слову… Есть такая книга Шишкова о беспризорниках:  «Странники».  В ней персонаж – беспризорник по прозвищу  «Инженер», а по фамилии  Вошкин.  А не Блошкин… Он и говорил «исперчен» вместо исчерпан.  Забавно…
      До речки дошли молча и дисциплинированно.  Остановились посмотреть, как она вытекает бурлящим потоком изпод нахлобученной на нее серой снеговой шапки.  Мелкие беловатые гребни пульсировали над подводными камнями.  Вода казалась уже по-южному теплой и приветливой, но вступать в нее не хотелось.  Несмотря на кажущуюся привлекательность, происходила она из тающего снега, имея и температуру, соответствующую закону физики.  Каким-то образом нужно перейти на другой берег,  Из двух возможных предпочли образ сухой: перебраться по камням или перепрыгнуть в узком месте.  Скитания вдоль берега показали: узкого места, подходящего для прыжка, нет.  Камней для скаканья по ним тоже.  Оставалось идти вброд…  Сушись потом… А главное: ботинки мокрыми будут.  Без ботинок горную реку перейти можно, конечно, попробовать,  но – с непредсказуемыми последствиями.
       Пока группа примирялась с мыслью о необходимости переправы вброд в обуви и накапливала в себе мужество для этого подвига, взоры  Григория и Радослава остановились на месте выхода речки из под снега…
       -  Это же снежный мост, - подвел итог наблюдений  Гриша.
       -  Он самый, - подтвердил Радик с нотками оптимизма и надежды.
       -  Может, по нему пройдем ? 
       -  Может пройдем, а может и нет – он ведь неизвестно, какой толщины и прочности…  У тебя веревка есть ?
       -  Репшнур есть .
       -  У меня тоже.  Что ж. Свяжемся и попробуем пройти.
         Связались.  Пошли, соблюдая все правила передвижения по снежному мосту: переднюю ногу ставит мягко по-кошачьи, ледорубы перед собой горизонтально.  Григорий впереди,  Радослав за ним, в любой момент готовый удержать товарища, если он внезапно провалится.    
      Шаг, другой… Пятый… Группа, стоя на берегу, напряженно вглядывается в спины идущих.  Все-таки лезть в воду никому не хочется. И вдруг со стороны Радика до зрителей донеслось ржание,  близкое к конскому, но отдаленно напоминающее и человеческий смех.  При этом источник звуков помахал ледорубом в воздухе, подпрыгнул и изобразил некие замысловатые па, которые при большом воображении можно было бы принять за лезгинку.
       -  Всё.  Крыша, никак, съехала у человека, - жутким шепотом констатировал  Виктор, потрясенный зрелищем.               
        -  Эй, хазбулаты и хазбулатки !  Идите сюда, не мешкая, за нами.  Здесь коровы ходят. Уж если они не проваливаются, то нам и подавно бояться нечего.
        На сером фоне снежного моста - медали коровьих «лепёшек».  Паслись ли здесь те, кто их оставил, или их гнали через перевал, или это была какая-то особая порода горно-пешеходных коров, а может быть это были вовсе  и  не коровы – выяснять было недосуг.  Важен был факт:  какие-то животные, оставившие коровьи следы на снежном мосту, миновали его без всякого ущерба для своего здоровья. Без всяких происшествий перешла по нему и вся группа.
       
         На дне ущелья накапливалась тень.  Солнцу до равнинного горизонта оставалось пройти еще часа два, но здесь, в ущелье, оно уже скрылось за хребтом. Со времени выхода на перевал до перехода через речку прошло полтора часа.  Сколько из этого отрезка времени ушло минут на движение к цели – определить было трудно.  Если принимать в расчет обещанные два часа, то до леса оставалось каких-нибудь тридцать минут ходьбы. Если же «среднеарифметические» три с половиной, то поход затягивался еще на два часа.  Но тогда уже представлялось сомнительной возможность войти в лес до наступления полной темноты.  А темнота в этих местах абсолютная и беспросветная, если не бывает луны.                               
        Через тридцать минут никаких признаков леса впереди не обнаружилось. Не было его видно и через следующие полчаса.  Пройдя по тропе еще тридцать минут, туристы засомневались и в самом существовании леса в этом районе Кавказских гор.  Неприятным, но предсказанным, оказалось и то обстоятельство, что на всем протяжении пути не видно было ни одного, мало-мальски пригодного для ночевки, места.  По обе стороны ручья были видны только хаотические нагромождения камней, скал и высоченной травы – уже начиналось южное буйство растительности.  Между тем вечер все более сгущал сумрак.  Необходимо срочно выбрать место, где можно поставить палатку.  Этот предмет,  упакованный в плотный чехол, тащил Радик, привязав его к своему «станкачу»  сверху… 
       Впереди показалась серая глыба скалы. Дымок уютный из-за неё к темнеющему небу поднимается.  Костерок.  Возле него  на камнях два человека расположились,  чай из походных металлических кружек пьют.   По  внешней схожести и разнице в возрасте – отец и сын.  Так и оказалось. Рядом  палатка-«памирка».
        Площадка под скалой оказалась достаточно просторной для установки еще одной палатки.  Согласно неписаным туристским законам хозяином ночевки считается тот, кто первым ее занял.  В его праве единолично решить вопрос: ставить другим свои палатки на этом же месте или нет.  Хозяева не возражали.  Даже обрадовались:   веселее, и безопаснее ночевать в безлюдном и незнакомом месте в компании большей, чем два человека.  Отец с сыном, ленинградцы, шли встречным курсом: из Сванетии в Баксан – тоже через Донгуз-орун.  На вопрос: далеко ли до леса и можно ли успеть дойти до него до наступления ночи, отец с сыном переглянулись и дружным дуэтом ответили – нет.  Нечего даже и думать.  До леса еще добрых два часа интенсивной ходьбы.  За это время не найдется никаких, приемлемых для бивака, участков.  Поэтому оставайтесь, мол, располагайтесь, мол, ночуйте. А завтра утром уж и в путь – к своему лесу…               
      Утром в лесе особой нужды уже не было… Но ничего другого  не оставалось, как остаться на этом месте.  Темнело с каждой минутой все больше.  Радик занялся установкой палатки.  Все другие отправились искать какие-нибудь дровишки.  Дело это в безлесной зоне довольно занятное.  Все-таки кое-каких сучков для небольшого костра удалось набрать.  Разогрели консервы – знаменитый «Завтрак туриста» и тушеную конину – экзотическое блюдо, купленное в киоске возле баксанского шоссе.  Экзотика оказалась довольно жесткой и не очень вкусной даже для проголодавшихся пешеходов. Запили  чаем.
         Ужин в горах,  в диком ущелье проходил при свете костра и поднявшейся над хребтом огромной, полной и очень яркой луны. Настолько яркой, что Радик, достав для эксперимента из рюкзака записную книжку, при лунном свете разглядел, разобрал и прочитал свои собственные записи, что ему не всегда удавалось сделать даже под лучом солнца по причине специфических особенностей почерка, начертанного если не куриной лапой, то чем-то вроде. 
        Луна всегда   превращает мир в сказочно-волшебный, романтический и таинственный пейзаж.  Здесь же, в горах, ее действие околдовывает и очаровывает тем более.  Большая и яркая, она висит среди больших, мерцающих звезд, не затмевая их блеска.  Непостижимое пространство космоса привлекает, затягивает своим могуществом и бесконечностью. Звезды  предстают  во всей  своей  красе  и  кажутся  живыми,  многозначительными существами… Они словно хотят что-то сказать,  о чем-то предупредить и что-то услышать… Неслышимые, но ощутимые  мелодии пронизывают черное небо  и  воздух ущелья…  Радослав отошел от костра, чтобы лучше почувствовать и воспринять их подальше от голосов своих спутников.  Перепрыгнул через ручей и остановился один посреди необъятного пространства ночи…  Один.  Только хребты, окаймляющие ущелье, луна и искрящиеся под ней горные вершины в чёрном космосе...               
         Радослав любил уходить иногда из альплагеря или с места ночевки, чтобы остаться наедине с горами.  Обычно он выбирал для этого вечер перед заходом солнца. Но сейчас ушел ночью.  Потому, что вечер был уже упущен, а ночь – последняя ночь в горах, была просто волшебной.  Не побыть с ней наедине  Радик позволить себе не мог. В эти минуты у него появлялось какое-то особое, неповторимое, настроение.  Сам о себе он иронически думал: «Снизошла  Божья благодать».  Может  быть, так оно и было? «Выхожу один я на дорогу…»  Он чувствовал глубокое умиротворение и спокойствие.  Мысли исчезали почти полностью.  Он ни о чем не думал и в то же время существовал, опровергая этим состоянием своей души мнение о том, что существуют только тогда, когда думают… Об исчезнувших мыслях сожалений не появлялось.  Он не чувствовал себя одиноким.  Окружающие его скалы, камни, горы, деревья, реку внизу и небо вверху – все ощущал он близким, родным и знакомым с давних-давних времен.  Все они составляли окружающий его мир, и этот мир защищал его  всех несчастий и бед.  Спокойная уверенность в себе укреплялась в каждой клеточке его тела и души.
        Все это было удивительно и  странно, потому что горы объективно таят в себе опасность.  Даже не очень и таят, часто откровенно угрожая.  На высоте они совсем безжизненны: холод, лед, снег и твердые скалы исключают  всякую возможность естественной жизни.  Внизу – в ущельях жизнь уже есть:  леса, но в них бродили крупные хищные звери.  И все  же  Радик чувствовал себя в безопасности, хотя логично объяснить этого не мог, не старался и не хотел  объяснить…
         Так стоял он, погруженный в ночь и растворенный в ней… Вот что-то действительно живое затрепетало на черном фоне соседнего хребта.  Радослав присмотрелся: водопад!  Высоко-высоко на  склоне поросшей лесом горы  дрожало и чуть заметно искрилось полотно падающей воды.  Должно быть, струи низвергались с высоты не менее метров пятидесяти. Вблизи это выглядело бы величественно и очень красиво.  Но водопад находился на слишком большом расстоянии от дна ущелья и заметно трудно доступен даже днем.                               
         Постояв еще немножко, впитав в себя, насколько это возможно, все ощущения горной колдовской ночи, Радослав пошел к костру и встретился с еще одним чудом природы:   там, где он только что стоял, на левом берегу  ручья,  воздух был неподвижен и тёпел.  На правом же тянул очень ощутимый холодный ветер со стороны гор. Чтобы проверить это явление  Радик снова перепрыгнул на левый берег: тепло и тихо.  Перепрыгнул не правый – холодный ветер… Граница, разделяющая два разных климата, проходила посередине ручья.  Никаких видимых преград ветру незаметно.  Через несколько минут вся группа прыгала взад-вперед через ручей, удивляясь странному явлению.  Кто-то  даже предложил перенести палатку в теплое безветренное место, но от затеи отказались – слишком поздно.
        Туристы никогда не ложатся спать в походе рано, а в такую ночь, да еще после пережитых приключений спать не хотелось и подавно.  К тому же спальных мешков не было ни у кого и по этой простой причине все знали: согреваться в палатке придется только дыханием и температурой собственных тел, если не поделится своим теплом сосед или соседка…  У палатки же пока еще горел костер, давая тепло, как хотелось надеяться, впрок. Песен не пели.  Шел разговор на главную тему: что такое горы и какого рожна несет в них людей вроде тех, кто погиб недавно на  Ушбе.  Чего ради могла разбиться на составные части  Галина.  Тут Радик вставил свое слово, сказав, что Галина могла погибнуть не ради «чего-то», а только по собственной… неопытности – ему не хотелось употреблять более точного и более грубого слова.  В сущности то, что он сказал, соответствовало действительности: имей Галя  опыт – она не понеслась бы, очертя голову в неизвестность или сделала бы это квалифицированно.  Но не дурь ли это в принципе – в горы ходить?... Сошлись опять на том, что каждому свое.  Не пусти, вон, Радика в горы на следующий год – захиреет человек от тоски неизбывной.  А останься без гор  в  будущем году та же  Галина, то… А что сама  Галина скажет?  Но  Галина не сказала ничего, только подтянула к плечу  оторванный рукав.
          В двухместную палатку втиснулись все  пятеро  и  вдруг оказалось,  что в ней еще есть какое-то свободное пространство… Правда, оно было сверху.  Рюкзаки пришлось оставить не открытом воздухе,  чтобы не занимали место, спрятав их с глаз долой за скалу, но в пределах видимости из палатки.  Радик предложил по альпинистскому обычаю лечь головой к входу, не закрывая полога.  Общество воспротивилось: холодно будет.  Поворчав немного для острастки,  Радик уступил.  Место ему досталось, якобы случайно для него и для неё, рядом с Надей с края палатки.  Против такого соседства он не возражал ни в коем случае.  Повозились, стараясь устроиться помягче  на жестких камнях.  Радик, слегка взволнованный близостью Нади, вспомнил подходящий случаю  анекдот о том, как четыре альпиниста возвращались с восхождения:
          «Шли ребята, усталые до последней степени, замерзшие до озноба и голодные до обморока.  И вот один из них говорит: - Ба-ба-ба-ба… Другой  подхватил : - Бу-бу-бу-бу…. Третий добавил :  Бы-бы-бы-бы… А четвертый подытожил : - Во-во, да погорячее,   и  чтоб не приставала!».               
           -  Неужели до такой степени альпинисты устают? – как показалось Радику игриво поинтересовалась  Надя.
        -  А до какой степени ? – решил уточнить степень ее интереса  Виктор.
        -  Ладно. Не будем уточнять, – смутилась  Надя.
        -  Рад, а ты до какой стадии устал ? - не унимался  любопытный  Витя.
        -  Стадию определим в другой раз… Спокойной ночи, хазбулаты.
        Холод, однако. к спокойному сну не располагал. Радик лежал неподвижно, ощущая тепло, исходящее от  Нади.  И не только тепло, но и ее тело…  Рядом. Такая женщина…  Степень его усталости хоть и приближалась к той, которая была у альпинистов из анекдота, но не до такой же степени.  Надя лежала к нему спиной и  Радику почудилось, что она потихонечку прижимается к нему самой выдающейся нижней частью своего тела… Даже желобок чувствовался… Или казалось… Так было, конечно, гораздо теплее, но начисто прогоняло сон.  Радик почувствовал, что до тех альпинистов ему ещё далековато и он был бы не прочь, если бы соседка начала к нему и приставать.  Но  Надя лежала спокойно.  Радик как бы случайно уронил свою руку на её бедро… Надя не пошевелилась.  Полежав некоторое время без движения,  Радик, тоже совершенно «случайно»  передвинул руку повыше.  Надя – никакой реакции – может быть, уже спала… Радик поплотнее прижался к ней, а все тот же случай постепенно привел его руку к  Надиной груди.  Её  упругая округлость заполнила его ладонь, он чуть сжал её…
            В  тот  же момент коротко треснула оплеуха.  Вспыхнула  левая щека… Долго потом  Радик не мог понять: каким образом  Надя ухитрилась достать его щеку правой ладонью, не поворачиваясь нему лицом и лежа на правом же боку…   От неожиданности отпрянул.  Но коварная особа вновь прильнула к нему плотно все той же самой выдающейся частью своего организма – так, все-таки, было теплее и ей…               
           Нечего и говорить, что  Радику после такого  «эротического» приключения не спалось еще дольше.     Всё-таки  заснул,  но спал недолго.  Проснулся от какого-то легкого шороха за палаткой.  Поднял голову, прислушался… Да, возле палатки кто-то ходит… И со стороны рюкзаков.  Осторожно оторвав себя от  Нади,  Радик, не открывая полога, осторожно выглянул в щелочку.  В рюкзаках рылась какая-то бородатая рожа… И рожа, и её борода явно были чужими -   все свои рожи и бороды тихо-мирно спали в палатке.  Радик нащупал рукоятку своего похожего на индейский томагавк туристского топорика и тихо выбрался наружу.  Борода погрузилась в чей-то рюкзак и не способна была видеть ничего вокруг себя.  Радик незамеченным приблизился. Встал в позу и, по возможности жутким голосом, прохрипел первое, что пришло в голову:
        -  Руки вверх, гад !
        «Гад» рук не поднял, выдернул из рюкзака голову и… оказался  Виктором.  Радик от удивления уронил топор.
        -  Ты что: раздвоился, что ли ?
        -  В каком смысле «раздвоился» ?  И почему руки вверх ?
        -  Так ты же в палатке сейчас спишь.
        -  Ты, Рад, сам спишь.  Как это я «в палатке», если я вот тут стою ?  Вредно тебе, Рад, с женщинами рядом спать… Я вспомнил, что у меня в рюкзаке еще одна теплая рубашка есть и решил ее вытащить.  Вот и вылез.
        -   А я не слышал и думал, что ты в палатке, а какой-то пошлый негодяй роется в наших рюкзаках.  Хорошо еще – «томагавком» своим в тебя не запустил.  Ну, пойдем досыпать, что ли…
       -  Что ли пойдем.
       Доспать как следует не получилось – вскоре наступило утро. Палатку озарили чуть ли не первые лучи южного солнца.  Она быстро нагрелась, и в ней стало даже жарко.  Спящие отодвинулись друг от друга, насколько это было возможно, блаженно расслабились. А Радику уже не спалось.  Что толку спать, пропуская утреннее время в горах, тем более такое солнечное и теплое.  Он осторожно, чтобы не потревожить спящих, выполз из палатки.   У горящего костра уже сидел бодрствующий  Виктор.  На камнях – очаге стоял котелок, всем своим видом давая понять, что готов к чаепитию.
       -  Пораньше бы выйти,  Радик.  Уже сейчас тепло, а что дальше будет ?   
       -  Дальше будет очень жарко.  Ты прав – надо выходить на маршрут. А соседи уже ушли ?   
       -  Давно уже.  Чуть солнце встало.
       -  Вот и молодцы… Москвичей будить, пожалуй, надо.
       -  Надо… - Виктор постучал по колышку палатки камнем, -  Эй, первопрестольные !  Подъем !
      Палатка ответила безмолвием.
      -  Ладно.  Девчонки устали вчера, да еще переволновались… Пусть поспят еще немного.
      «Немного» продолжалось еще два часа.  Виктор с Радиком позагорали, побродили по окрестностям, полюбовались  водопадом.  При дневном свете он выглядел еще эффектнее.  Стало видно, что расположен он на очень крутом склоне, и подобраться к нему невозможно, а сфотографировать удалось бы только при помощи телеобъектива, но его не было.
          Наконец, заспанные, разомлевшие и отдохнувшие москвичи выползли из палатки.  Солнце уже поливало горы огнеметом  ослепительных лучей со значительной высоты.  Пока умывались, копались в рюкзаках, возились с чем-то, жевали «Завтрак туриста», часы показали одиннадцать часов.  Радик ворчал и бурчал себе в усы, досадуя на задержку.  В южной части маршрута нужно выходить до того, как солнце спрессует воздух жаром и духотой., а потом примется и за тех, кто осмелится шагать в этом пекле.. Бросить бы этих засонь и идти вдвоем, да жалко было девчонок:  мало ли что может произойти в походе, а они стали уже почти своими.  Надя смотрела на Радика, как ни в чем ни бывало и даже слегка  улыбалась  ему, загадочно.  При этих взглядах и улыбках  у Радика начинала чесаться левая щека…
         Все-таки вышли, подстегиваемые язвительными комментариями  Радика и его предложениями не ходить вообще никуда, а остаться на этом месте еще на одну ночевку…
Спуск оставался пологим.  Тропинка вилась среди высокой душистой травы.  Ещё  выше  поднимались большие зонты  борщевика.  Радик предупредил: это – чудовище.  Трогать его – упаси  и  помилуй  Боже.  Сильный ожог обеспечен.  Волдыри – тоже.  И на все время пребывания на юге.  А это значит, для девушек, – позабудь о пляже, купальниках и потрясении мужчин. 
        Отдохнувшие ноги легко несли тяжесть тел и рюкзаков. Взгляд отдыхал от слепящего блеска баксанских снегов на теплой дымке голубого горизонта.  Через двадцать минут ходьбы путники оказались в… лесу.  Высокие развесистые сосны окружали уютную поляну с остатками коша…Прекрасная теплая ночевка с множеством дров.
      -  Ах, канальи ! - возмутился Григорий. – Так они нас надули, туристы эти ленинградские  задрипанные!  Они же сказали, что до леса идти еще два часа.  А сами-то почему здесь не остановились?    
        -  «Вопрос, конечно, интересный».  Но риторический.  Может быть, потому, что им кто-нибудь сказал, что отсюда до Баксана дойти можно за полчасика… А нас они обманули, чтобы мы с ними остались, для профилактики, - глубокомысленно сделал выводы Радик. – Место хорошее, да что уж теперь – пошли дальше.




       С каждым километром пути природа становилась все более южной.  Всего несколько часов пешего движения отделяют  Накрское ущелье от  Баксана, но разница в климате и растительности разительны. Казалось, что по воздуху можно плыть, настолько он был густым, или пить, налив его в кружку, как воду.  В дымке этого воздуха, как в легком тумане, стояли скалы, горы, поросшие лесом.  Лес был уже лиственный, а не сосновый…
        Идти   становилось все жарче и жарче. Полная неподвижность атмосферы.  Если на открытых местах еще мерещилось какое-то движение воздуха, то в лесу жара и влажность напоминала парную баню При банальности этого сравнения суть дела не меняется.  Всё, надетое на тела, промокло насквозь от пота. Вспотели  даже рюкзаки.  У Радика не было никаких сомнений в том, что пот выступил и из его ногтей.  Во всяком случае они тоже стали мокрыми от мелких капелек влаги. Жару и резкую перемену климата он переносил на этот раз плохо, хотя в прошлые походы получал от этого только удовольствие.  Опять Вите «спасибо» за ангину… А сам  Витя шел легко и бодро.  Даже норовил уйти вперед, не обращая внимания на идущих сзади..  Радик по этому поводу порычал маненько, но вскоре махнул рукой:  горы уже кончились, а на равнине… Не так чтоб уже совсем равнина, но и не Баксан.  Юг. Одним словом.  Тропа под ногами  хоженая, снежники давно миновали, никаких пропастей и прочих жутких препон впереди не заметно.   
       Вышли к реке.  Здесь тропа раздваивалась.  После неопределенных споров какую ветвь выбрать, предпочтение почему-то отдали той, которая шла вдоль левого берега.  Она показалась более удобной и, невесть почему, наикратчайшей.  Примерно через километр тропа пошла по отвесной стене и сузилась.  Справа стена отвесно  уходила в стремительные зеленые волны  Накры, слева  куда-то в небо…
      Идти по такой тропе оказалось очень интересно и щекотливо для нервов самим  ее местонахождением и ощущением неустойчивости. Оно впечатляло ещё и тем, что рюкзак на узкой тропке, задевая за выступы стены, отталкивал идущего от стены в сторону  отвесного склона  берега реки…Радик инстинктивно прижимался к стене, разыгрывая в  воображении различные возможные  варианты  ситуаций в случае внезапного срыва вниз и падения в воду…   Ни один из вариантов ему не нравился, и тут… вдруг исчезла тропа.  Да – вот так просто взяла и исчезла, словно кто-то стесал ее с каменной стены.  У ног  Радика оказался ровный аккуратный срез, а за ним впереди – ровная, без каких бы то ни было выступов, стена. Сзади вплотную подступила  Галина:
      -  Почему стоим ? Опять, что ли, нехорошо, Радик? – спросила она, стараясь перекричать шум  реки.
      -  Да, вот, совсем  нехорошо.
      -  Чем тебе помочь, что с тобой?
      -  Со мной сзади вы стоите. А передо мной тропы  нет.
      -  Нет – это как, если я на ней стою?
      -  Сегодня у нас день открытых вопросов?  Неизвестно, как и куда она пропала, но ее нет и  не по чему идти дальше, и всё.
      Галя попыталась заглянуть из-за спины Радика  вперед,    покачнулась, ойкнула и судорожно  схватилась  за  его  рюкзак.  Радик инстинктивно вцепился в стену.
      -  Слушай,  Галка!  Вот дойдем до базы, я тебе, честное слово экзекуцию сотворю.  За все хорошее и по энному месту.  Стой и не рыпайся!  Передай по цепочке, чтобы  Григорий назад  повернул.  Дороги дальше, скажи, нет. А сама отпусти мой рюкзак, ради  Христа и нас с тобой, и  возьмись за что-нибудь более постоянное на стене, пока мы в воду не грянулись. К стене лицом повернись, найди зацепку понадежнее и развернись на сто восемьдесят градусов.  Плавно и вдумчиво.  Упадешь – лучше не возвращайся – отшлепаю и скажу, что так и было.
        Галина хихикнула, отпустила Радика.  Рюкзак облегченно вздохнул вместе с хозяином. Развернуться Гале не получилось. Пришлось пятиться задом наперёд.  Радик, опираясь на носки  ботинок и елозя носом по каменной вертикали, повернул голову в обратную сторону… Возвратились к той же развилке.  Посмотрели на начало той тропы, с которой только что вернулись.  Тропа как тропа.  Со следами чьих-то ног – за ними и пошли по ней…Кто и зачем ходит здесь в никуда?  Или  исчезновение  тропы – галлюцинации  по причине  жары?..
        Буквально изнывая и плавясь от огнедышащего излучения взъярившегося  светила, побрели новым путем.  Радик то и дело проводил ребром ладони по лбу и стряхивал с нее целые гроздья капель пота, заливавшего   глаза.  И жалел, что взял с собой абалаковский рюкзак, а не станковый, более удобный именно для туристических походов.  «Ермак» не прилегает плотно к спине, оставляя между собой и ней промежуток, по которому может свободно циркулировать воздух.  Синтетическая же ткань абалаковского  накалилась сама, накалила спину хозяина и, вдобавок, не впитывала влагу… Радик вспоминал, как легко и прохладно шагается на высоте гор Баксана среди  чистого и всегда только свежего воздуха… А тут… Тропа потащилась среди  тропического леса. Удушающее душно.   Неимоверно  жарко.  Опять пот  солёным потоком потёк в глаза… Организм даёт сигнал: перегрузка.  Снова,  как и перед перевалом,  отяжелели ноги, засвистело в ушах,  забарахлило сердце – ангина на него и  действует.  Во рту  язык  царапается – пересох… Попить бы…
         -  Ты чего, Рад?  Опять нехорошо тебе? – встревожился Виктор.
         -  Да.  Хреновато что-то… Погодим немножко.  Заглонуть лекарства… Вода нужна.
         -  Постой тогда тут. Я сейчас  сбегаю.
         «Сбегать» -  метров пятьдесят вниз  по крутому склону и столько же  вверх. Виктор снял свой рюкзак,  достал  фляжку и  обрушился к реке.  Радислав  присел на камень… Сидя ещё хуже.  Встал. «Вот нелёгкая… Группа ушла вперёд… И что такое со мной?.. Скорее бы Витька  вернулся.  Послышался шорох и скрежет сыплющихся камней – снизу показался  Виктор.  Радик накапал  капель в воду. Выпил. Поморщился…
           -  Кажись, отпустило… Спасибо тебе, Вик.  Выручил.
           -  Да ладно тебе… Спасибо, что  «отпустило».  Нормально идти можешь?
           -  Вообще идти смогу, но насчёт нормально – поглядим.
            И вновь, как на перевале,  слабость исчезла и в ногах и в руках, посветлело в голове и даже жара, кажется,  поослабла.  Мокрый от пота рюкзак  упал на спину, лямки легли на плечи.  Вперёд – группа, небось, в тревоге… Нет – спокойно  ждут – отдыхают.  Пройдя с  километр, Радик  решил, что  окончательно  окреп  и  преодолел  жарищу, и… И увидел впереди  нечто необычайное и чудесное: прямо  из  скалы, чуть ли не под прямым углом била струя хрустальной красоты.  Вода!  Ликующий дружный восторженный вопль  потряс  Накрское  ущелье, затем раздался дробный топот, похожий на грохот конной атаки – группа рванула к источнику.
            Вода оказалась еще и минеральной, газированной и упоительно прохладной.  Рядом с источником стояла большая металлическая кружка.  Мигом раздевшись, приняли  душ… Да какой!  Минеральной воды!  В горах.  Под солнцем.  На свежем воздухе..  Вода на обнаженной коже шипела, испаряясь, мелкие пузырьки газа неизъяснимо приятно щекотали, души порхали невидимыми бабочками над блаженствующими телами… Девушки решили тоже освежиться.
         - Ребята, вы бы отвернулись временно. Мы переоденемся.
          Ребята отвернулись. Сдерживая искушение повернуться. Радик засвистел,  в равнодушии оглядывая окружающее пространство… Скосил глаза, рискуя окосеть  навечно… Такие груди!  Бёдра…Капельки воды на животах  скатываются вниз…
         -  Эй, джигиты! Так не честно подглядывать!
         А сами улыбаются.

          Силён соблазн  и напиться, махнув рукой на последствия.  Путь просматривался далеко вперед и только вниз, больших нагрузок не предвиделось.
        Освеженные и действительно словно заново родившиеся, бодро и весело зашагали к конечному пункту своего горного маршрута.  До него оставалось совсем немного, и вскоре он предстал перед глазами.
        В поселке действительно имелось какое-то подобие турбазы: хибара с досчатыми нарами и крышей над ними, не протекавшей в сухую погоду.  Собственно, здесь был лишь перевалочный пункт.  Пешая часть заканчивалась, автодорожная начиналась.  Туристы задерживались в Накре самое большее на одну ночь и поэтому считалось, что особый комфорт им здесь и не нужен, а сухие доски нар во всяком случае лучше сырых и холодных камней.  По правде сказать, так оно и было.  Неприхотливый туристский народ привык в походах довольствоваться малым.  Не  к комфорту стремятся люди, отправляясь в горы.                               
         Возле турбазы стоял и грузовик, приспособленный для перевозки непритязательных пассажиров.  Очень непритязательных…  «Салон», крытый брезентом, и две скамейки вдоль бортов.  Имелись у грузовика и несколько достопримечательностей: водитель в усах, подкрученных кверху, как у  Сальвадора  Дали, и в кепке таких размеров, что было непонятно, как он в ней умещается в кабине  своей машины, площадь которой явно уступала площади кепки, и абсолютно лысые шины.  Настолько лысые, что казалось, будто она стоит только прямо на надутых камерах – без каких бы то ни было шин  вообще.
       Увидев транспорт,  Галина моментально вспомнила о своем желании и потребовала сей же момент вот сейчас же,  и  ни секундой позже, немедленно ехать в  Сухуми.  Что интересно, водитель под своей кепкой не возражал.  Ехать?  Прямо сейчас?  Пожалуйста. 
      -  Залезай и садись !  Сколько ехать знаешь? Пять часов ехать.  Когда ночь настанет, знаешь?  Скоро.  Какая дорога, знаешь?  Нэ знаешь…Я всё сказал.  Залезай и садысь. – закончил свой монолог шофер и ни один волосок усов не дрогнул на его лице, а  глаза скрылись под густой тенью козырька.               
      -  «Эх ты, Галю, Галю молодая.  Пидманулы  Галю – увезли с собой» - иронически пропел  Радик.-  Галя, как ты относишься к мужчинам, которые не держат своего слова?
      -  Отвратительно и отрицательно, - прозвучал твердый ответ  не чуявшей подвоха  Гали.
      -  Ну, вот и умница.  Я так и знал.  Тогда будь добра, пойдем со мной в наши апартаменты.  Наедине.
      -  Это еще зачем ? – вспыхнула румянцем  Галя.
      -  Я тебе кое-что обещал, так помоги мне свое мужское слово сдержать: мне не хочется, чтобы ты ко мне «отвратительно и отрицательно» относилась.
      -  Что еще такого обещал? – по прежнему не понимала Галя, но уже настороженно.
      -  Да ничего такого особенного – экзекуцию сделать.  Но при всех как-то неудобно, - очень серьезно изрёк Радик, смеясь глазами. – Пойдём, дорогая, а то, если ты поедешь ночью на этих лысых шинах по горной дороге, то мне уже некому будет экзекуцию делать и я не сдержу своего слова, ты станешь ко мне плохо относиться, а я этого не переживу.  Пойдем…
       -  Слушай,- вмешался неожиданно шофер. – Как ты такой красивый дэвушка такой неприличный слова гаваришь !  При всех.  Ай-ай-ай. Настоящий мужчина должен, канэчно, дэржать свое слово. Но только если дэвушка этого захочет.  Мы ехать собрались, а ты тут со своей… экскрекуцыей…А что это такое, слушай? Это приятно? – его глаза тоже смеялись.
        Галина похлопала ресницами и молча потащила свой рюкзак к нарам.
        -  На экскрекуцию пошла?- подмигнул  водитель  Радику.
        Ни сию минуту, ни даже в этот день поездка в Сухуми никак и  не могла состояться: грузовик ждал группу плановых туристов, чтобы повезти ее к морю только завтрашним утром.  Готовность водителя ехать немедленно выглядела поэтому странной, но так и осталась неразгаданной.  Возможно, разгадку смогла бы найти  Галина, если бы поехала…
       Подход группы, для которой предназначался грузовик, то есть «груза», ожидался с минуты на минуту.  Как оказалось, эта группа должна была выйти на маршрут с «Северного приюта» нынче утром, потратив на весь переход от него до поселка  меньше дня пути. Наши путешественники опередили ее лишь на час – два.  Вскоре она и появилась, измотанная жарой, длинным переходом, в пыли, поту и в восторге  от полученных впечатлений,  Главными из них были два: перевал и нарзанная струя…По сравнению с тем, что испытала импровизированная группа Радика,  поход  «плановиков» был пресен и скучен, как  протокол.
       Радослав подошел познакомиться с руководителем и договориться с ним о завтрашней совместной поездке.  Никаких проблем:  места в машине должно  хватить на всех – туристская солидарность не подвела.
      Вечером, заранее зная обычаи туристов отмечать свои «доблестные победы над горами», подошли местные жители с  ежевичной чачей  для дорогих  гостей.  Словосочетание ежевичная и чача удивило  Радика: он знал, что чача – это виноградная водка, а точнее – самогон, но тоже виноградный.  «Чача» же из ежевики показалась чем-то новеньким. В горах Радик пить вино, а тем более водку, и уж не говоря о самогоне, избегал. Здесь нужна  абсолютно, по возможности, трезвая голова и безупречное, по потребности, самочувствие.  Но экзотическое нечто решил попробовать.  На вкус «чача» показалась винным уксусом, каковым и являлась на самом деле.  Изготовители пойла не аккуратно соблюли технологию изготовления вина, в него попал воздух и извратил его вкус, а заодно и свойства. Винный уксус -  продукт сам по себе полезный, но в качестве вина  сомнительный.  Но об этом знал Радик, и не знали туристы.  Да и не до гурманских исследований им было.  Они выпили то, что им дали, возвеселились и возрадовались, сняли с себя напряжение, а кое-кто и лишнюю одежду, и от души отметили свои неувядаемые  подвиги…
        Размещаясь на ночь, Радик намеревался опять как бы случайно оказаться рядом с Надей и, заметив куда она положила свой рюкзак, положил около него и свой.  Но, возвратясь к намеченному месту, чтобы лечь спать, Надиных вещей не обнаружил – она перенесла их в другое место.  Это огорчило.  Значит - обиделась… А на что, собственно…Или просто неприятен.. Но почему и зачем тогда прижималась?.. Просто погреться?  Но ведь и сейчас можно так же…Да нет, здесь уже не так холодно.  Как бы то ни было, но спать придется «одному», если не считать полностью занятых туристами нар.
        Поколебавшись, к Наде все-таки подошел.
        -  Я вам хочу пожелать спокойной ночи и спросить кое о чем, если вы не против.
        -  Вам тоже спокойной ночи, Радик, а против вопроса я ничего не имею. А что за вопрос? 
        -  Я вас прошлой ночью ничем не обидел ?  Извините меня,   пожалуйста, я ведь, если что – так это, вот, случайно.  Во сне, - утратив свое красноречие мямлил  Рад.
        -  А я вас тоже – ничем не обидела ?  Знаете, я ведь тоже ну совершенно случайно.  И тоже во сне.  Нам это с вами просто приснилось.
          Надя смотрела на  Радика так лукаво и усмешливо, что он готов был немедленно схватить ее в охапку и закружить вокруг себя с неистовой силой.  Но готовность свою он предпочел не показывать – как бы потом не «приснилась» еще одна затрещина…
        -  А мне этот сон понравился, Надя.  Честнее слово.
        -  А какая его часть, Радик : первая или последняя ?
        -  Обе части, Надя, и опять честное слово.
        -  Что ж, я очень рада.  А теперь мне хочется у вас спросить: вам не кажется,  Рад, что вы время от времени говорите пошлости и скабрезности?  Вы  балансируете на зыбкой грани.  Еще чуть - чуть и вас просто неприятно станет слушать.  Вы, наверное, кажетесь себе очень остроумным,  но, увы,  это не всегда так.  Вот и эта ваша «экзекуция наедине»… Вы такое  говорите девушке, по существу вам почти незнакомой.  А это уже на грани хамства…Не надо больше так, пожалуйста.  Пусть у нас останутся о вас только хорошие воспоминания.
        Радослав от такой отповеди растерялся и не знал, что и ответить.  И правда и неправда звучали в словах Нади.  Правда то, что он не задумывался о том впечатлении, какое могут произвести на слушателей его слова.  Неправда в том, что он эти слова произносит с целью обидеть.
      -  Надя, я не хочу оправдываться перед вами, потому что не вижу за собой  преднамеренной вины, но за случайную прошу извинить.  Я просто говорю вслух то, что думаю.  У меня работа такая, что приходится ежеминутно взвешивать и продумывать каждое слово, вот и … Как в мультфильме о волке с собакой волк голосом  Джигарханяна говорит псу:  «Ну да – работа такая»… Это, конечно, не оправдывает, но объясняет…  Во всяком случае спасибо, что сказали.  Вот именно у вас мне хочется оставить о себе только хорошие воспоминания.
        -  Вот и хорошо, Рад.  Наши желания совпадают. А теперь спокойной ночи.
        Надя с достоинством повернулась к Радику спиной и удалилась по направлению к ночлежному домику.  Рад  смотрел ей в след в таком состоянии собственной души, которое он называл «растрепанными чувствами».. Вот еще не хватало… Приехал в горы заняться настоящим мужским делом, а тут какая-то дамочка, видите ли… А, с другой стороны, разве общение с женщинами, да еще с такими, как  Наденька, - не настоящее мужское дело?  Самое настоящее.  Да-а… Прямая особа.  Выложила в лоб.  Но ведь и верно – распустил язык без руля и ветрил… Волнение от разговора с Надей улеглось. Радик почувствовал усталость.  Нагрузка все-таки была сегодня приличная, да и вчера тоже.  Даже не столько физическая, сколько нервная.  Все из-за этой сорванецкой девицы… Вон, опять она же куда-то подалась.. Ага, вон и Витя появился.  Вместе пошли.  Нашли, значит, друг друга.  Удачи, ребята.  Пора спать.
        Радик сел на крыльцо и разулся прежде, чем войти в комнату и не разбудить спящих.  Осторожно пробрался  на свое место и увидел рядом с ним… Надю.  Даже окаменел от неожиданности.  Так и смотрел на нее, с трудом укладывая в голове, что это именно она, и она сама решила лечь спать рядом с ним.  Спали, конечно, не раздеваясь.  Здесь, ближе к субтропикам, во всех отношениях было теплее, чем у ледников, но не настолько, чтобы спать раздетыми без одеял и спальных мешков.  Радик неслышно, как призрак,  простерся над своим местом,  осторожно лег, чуть ли не по «стойке смирно», и замер, вытянув руки по швам, и боясь пошевелиться… Надя тихо спала, лежа к нему лицом.  Стараясь на нее даже не дышать, Радик  приготовился захотеть спать, как вдруг почувствовал, что Надя ищет его руку.  Найдя, погладила ё нежно и… Приложила к своей груди!..Тонкая ткань пропускала и тепло и нежность женского тела. Осмелев, рад  нащупал пуговички, расстегнул одну… Надя не мешает. Рука медленно скользнула под кофточку… Охватила округлость… Слились губы…Сложилось дыхание. Руки мужчины и женщины устремились вниз…
 
        Утром, не выспавшийся, но довольный,  Радик  вспомнил классический подъем в альплагере с его «плюс двумя градусами жары».  Здесь было не меньше двадцати, тепло и умиротворенно тихо.  Настолько спокойно, что даже гимнастику не хотелось делать.  Рад не стал противиться своему нежеланию, ограничившись только потягиванием и длинным зевком для развития нижней челюсти.  Плановики-туристы уже поднялись и готовились к отъезду.  Вот с этим мешкать было нельзя.  Рад начал поднимать своих.  Виктор спал в обнимку со своим рюкзаком, Галина вольготно раскинула обнажённые ножки рядом с ним.  Двое других, судя по всему, досматривали какие-то очень интересные сны  Досмотреть не удалось.  Радик голосом изобразил звук армейской трубы настолько непохоже и фальшиво, что долго этот звук выдержать, притворяясь глухим, было невозможно…
        Загружались первыми организованные туристы.  Наши, которые отныне получали статус «дикарей», стояли в ожидании. Начали с рюкзаков.  Они заняли весь кузов настолько, что для их хозяев, казалось, места больше не останется.  Гора вещей поднялась почти до самой брезентовой крыши.  В оставшиеся мизерные промежутки между рюкзаками и продольными скамьями полезли люди.
            Наблюдая за их потугами и поглядывая на лысые покрышки  колёс, Радик мрачнел.  Не раз трясясь в грузовиках по горным дорогам и каменистым руслам рек, он очень не любил такую езду.  Мало того, что она вытряхивает из организма душу и отшибает всё, что может отшибить, а отшибить может каждую молекулу организма.  В машине остро чувствуешь свою полную беспомощность от непредвиденного. Именно в горах он придумал один из самых любимых своих афоризмов : лучше плохо идти, чем хорошо ехать.  Ведь случись что – лететь в пропасть придется вместе с тем, на чем только что хорошо ехал.  А тут еще эти шины… Будь такое на равнине, в каком-нибудь районном даже центре – дальше первого же гаишника такое чудо техники не уехало бы.  А  здесь…
       -  Ребята, а может пешком лучше пойдем? – полусерьезно, но печально сказал он, обращаясь в никуда….И не получил положительного ответа. Впрочем, и отрицательного тоже.  Народ просто не прореагировал. 
       Когда разместились все плановые туристы, настала очередь и «дикарей». Пришлось порадоваться тому, что места все-таки остались. Сидели и на скамье, и на рюкзаках.  Радослав и Виктор, поработав корпусами, утрамбовали сидящих на скамье и утвердили свои тела на ее краю – самого заднего борта.  Ногам, тем не менее, места не нашлось – их просто некуда было втиснуть, настолько плотно стояли рюкзаки. Взгромоздить ботинки на них – неэтично – вещи, все-таки.  Поерзав, втиснули и ноги.  Надя с Галей  уже сидели напротив, глядя на друзей самыми невинными глазками…
       -  Все устроились ? – спросил, заглянув в кузов водитель, показавшийся  Радику каким-то несколько странноватым.
       -  Устроились, - нестройно донеслось из кузова.
       -  Ну, тогда пашлы, – подытожил шофер и Радик понял, что увидел странного он в водителе: усы его выглядели уже не как у Сальвадора  Дали, кончиками вверх, а как у похмельного гренадера петровских времен, кончиками вниз…
        «Но почему «пашлы», а не «паехалы»?» - подумалось и не понравилось  Радику…  Всё -таки поехали.  Машину вполне умеренно и терпимо потряхивало, утрамбовывая вещи и людей.  Кто-то даже затянул  «как здорово, что все мы здесь сегодня собрались».  Радик принялся рассказывать какой-то анекдот сидящему на рюкзаках туристу, но невольно обратил внимание на то, что песня как-то  в разнобой начала увядать и, наконец, заглохла совсем, оборвавшись на словах «мы  тех сегодня вспомним», а у сидящего напротив него лицом к заднему борту туриста это лицо приобрело приятный зеленоватый оттенок, а глаза остекленели, как у рыбы в обмороке.  Радик заинтригованно повернулся тоже к заднему борту и замер на полуслове.  Позади кузова не было ничего: ни скал, ни деревьев, ни дороги, ни даже гор.  Грузовик словно летел по воздуху высоко в небе.  Далеко – далеко внизу голубоватым сквозь толщу воздуха мхом виднелся волнистый ковер леса.  Извивалась узенькой серебряной ниточкой речка и это все, что имелось в поле зрения.  Если бы не дрожь грузовика, трясущегося на скальном грунте дороги, можно было подумать, что грузовик действительно летит по воздуху.  Уже  летит…
       Страх и восторг одновременно вспыхнули в груди.  Ощущение полета захватило сознание  Радика. Он  метнулся к рюкзаку за фотоаппаратом.  Но метание оказалось бесполезным: рюкзак показывал своему хозяину только красную лямку.  Остальное его тело было прочно и надежно укрыто массой других рюкзаков..  Оставалось только сидеть, смотреть, восхищаться и … удивляться: машина вела себя  очень странно.
       Дорога, безусловно, была замечательно эффектна.  В отвесной стене горного массива вырубили каменную полку шириной, достаточной для того, чтобы на ней могли впритирку разъехаться две встречные машины. При чем колёса встречной шли точно по краю пропасти.  Никакого, даже символического, ограждения, не было и в помине – оно просто не уместилось бы на узком полотне дороги.  А она еще и петляла по выступам и впадинам стены. 
        Машина шла зигзагом   даже там, где это зигзаг не  объяснялся логикой поворотов.  Участок дороги прям – машина вихляла, как подвыпивший бродяга.  В  поворот же вписывалась в самый последний момент… Но может быть, это только кажется? Да нет – вот опять  вильнула на самый край отвеса.  Да у нее же еще и шины лысые !  Радославу сделалось не по себе и не до любования высотными пейзажами.  Шутки как-то удавались, но о своих  наблюдениях никому не говорил.  Сосед, вон, даже глаза закрыл, что бы ничего не видеть.  Его явно мутило.
        Въехали в каньон, сжатый со всех сторон уходящими в небо стенами.  Вот площадка, где можно остановиться без риска  помешать движению других машин. Если таковые здесь окажутся. Машина остановилась. Из кабины полу-вышел, полу-вывалился  водитель.  Шатаясь, дошел до большого плоского камня и упал на него вниз лицом, подложив скрещенные руки под лоб.  С другой стороны кабины в кузов заглянуло зеленое полотно с белками вытаращенных глаз.  То и другое принадлежало лицу инструктора тургруппы, женщины около-среднего возраста.  Лицо открыло рот и жутким голосом произнесло:
         -  Сейчас разобьемся…  Сейчас разобьемся…
         -  Что случилось?  Что?  В чем дело? – встревожилось все содержимое кузова..
         -  «Ага, значит, не показалось» - почему-то с удовлетворением подумалось Радику.  Скорее всего потому, что появилась какая-то определенность, а за ней и мысль в самом деле выйти из машины и отправиться дальше пешком – самым надежным и безопасным способом передвижения.
        -  Сейчас разобьемся,- не меняя тона, как заезженная пластинка твердила женщина, не мигая и ничего не видя перед собой.  Кто-то догадался со всей силы стукнуть ладонью по крышке   кабины.  От резкого звука инструкторша вздрогнула, опомнилась и вернулась в себя из прострации:
       -  Шофер болен.  У него температура тридцать девять.  Он не видит ничего.  Я ему говорю, когда нужно поворачивать..
      -  Вот это приключение ! – ахнул Виктор. – Ребята, давайте выйдем и – пешочком.
      -  А здэсь нэльзя пешком хадыть, - с неожиданным акцентом сказал внезапно турист, до того мирно спавший на рюкзаках.
     -  Ой, - обрадовалась женщина. – Вон вы где.  А я думала куда вы запропали.  Сядьте, пожалуйста, за руль, а ваш напарник пусть в кузове полежит.
     -  Нет.  Сейчас его очередь машину вести, - так же неожиданно избавился от акцента «турист». – Моя очередь за перевалом.  До него тридцать минут осталось ехать.
     -  Так ведь он же болеет, - жалобно выдавила из себя женщина.
     -  Э, ничего.  Он дорогу знает даже больной.  Вот отлежится немного и поедет.  Эй, Рустам, как ты там ?
     В ответ раздалось неопределенное  и неразборчивое мычание.
     -  Ну вот.  Ему уже лучше, - лениво констатировал запасной водитель. – Сейчас поедем…Кстати, скоро будет мост, а за мостом наша машина пойдет по внешней стороне дороги.               
      Дав эту ценную информацию, запасной запрыгнул в кузов и снова задремал.  Или сделал вид, что дремлет.  В кузове наступила предгробовое молчание… Желающие начали вспоминать всю свою жизнь, начиная с детства…
       Полежав еще минут с десяток, больной поднялся, потряс головой, достал пачку сигарет, посмотрел на нее, спрятал снова в карман и залез в кабину…  Включил мотор. Дремавший поднялся и пересел поближе к заднему борту… «Зачем он пересел? Не для того ли, чтобы быстрее спрыгнуть с машины, если она сорвется в пропасть?»,  заподозрил  Радик… Теперь ехать стало еще интереснее.  Машина двигалась поближе к стене – подальше от края, пока не показывалась встречная, тоже жмущаяся к стене. Приходилось возвращаться на свою сторону.  Колеса двигались по самому краешку пропасти как раз со стороны  Радика.  Он мог наблюдать прямо под собой глубокую бездну – кузов нависал над ней при поворотах. Тошнотворно мерзкое чувство пронизывало  насквозь.  Будь он на этой же стене в свободном скалолазании, он ничего подобного не испытал бы – там все зависело только от него самого, от его действий, от того насколько надежно вбит крюк и верна страховка.  Теперь, здесь, жизнь трех десятков туристов держал в своих руках больной человек…Особую пикантность и остроту впечатлений Радику доставлял вид вдребезги разбитых машин, время от времени появляющийся внизу…
        Но руки водителя,  к счастью, заметно окрепли.  Грузовик шел более уверенно и ровно.  Скоро скалы остались позади, и под колеса легло ровное асфальтированное шоссе.  Начиналась цивилизация.  Вторым после шоссе ее признаком стало придорожное кафе.
      -  Ну вот и перевал, - объявил запасной, проснувшись.  А может быть, только сделал вид, что проснувшись.
      Радик и Виктор вошли в кафе вместе со всеми, но на этом общие интересы у них с группой разошлись.  Туристы заказали себе шашлыки, соусы,  вина и другие аппетитные вещи.  Друзья же высматривали себе что подешевле.  Дешевле салата из крупно нарезанных помидоров, мамалыги и чая ничего не нашлось.  В конце концов сэкономили и на чае, попив водички из ближайшего источника.  Мамалыгу оба ели впервые в жизни и пришли к выводу, что это очень вкусная, сытная и, что самое главное, не дорогая еда. 
        Поев, вышли насладиться в последний раз свежим горным воздухом и сигаретным дымом к нему в качестве острой приправы.
        -  Дышим свежим никотином, мальчики? – перед друзьями  предстали  Галя и  Надя. – Что-то вы быстро наелись.  И наелись ли?
       -  А мы всегда очень быстро едим, – ответил Радик.
       -  И очень быстро наедаемся, – добавил  Витя.
       -  А вот мы совсем не наелись. И нам вдвоем очень скучно есть. И вино совсем не пьется. Пойдемте к нам.  Посидим вместе, поговорим.  Время еще есть – только через час поедем, а, Радик?  А,  Витя?
       Положение для друзей складывалось угрожающее.  Сидение и выпивание с девушками опустошило бы их мизерные ресурсы  непоправимо.  Сказать прямо – стыдно для мужчин.  Согласиться тоже нельзя…  Девушки, обе одна красивее другой, стояли, настойчиво глядя им прямо в глаза.
      -   Э-э-э…   Извините, девушки. Но мы оба вегетарианцы и мясного не едим совершенно. Да.  И потом сейчас пост.  Так что ни мяса, ни вина нам нельзя употреблять нельзя категорически.   
      -  Так потому, что пост или потому, что вегетарианцы?..    Вам не кажется, Радик, что одно исключает другое? – Надя смотрела на него просто, без всякого признака кокетства или лукавства.
      -  И совсем не кажется.  И по тому, и по другому… И потом мы – твердые сторонники философии древних ацтекских мудрецов, которые утверждали: тот, кто ест – тот проедает свое счастье.
      -  Ой, как интересно! – обрадовалась Надя. – Радик!  Я поздравляю вас!  Вы будете несчастливы.  Ведь вы только что проели свое счастье – вы же ели, я видела.
      -  Ну и пусть буду несчастлив, - смешался  Радик, окончательно запутавшись в ацтеках, вегетарианстве и в посте.
      -  А как же тогда с философией?  Не настолько вы, получается, и твердые сторонники… Послушайте, ребята, вам не стыдно?  Две молодые симпатичные девушки  вас уговаривают, а вы им чушь какую-то несусветную несете.  Не по мужски это.  Скажите  прямо: у вас нет денег.  Это же по вам видно.  И не стесняйтесь.  Мы вас приглашаем.  У Нади сегодня день рождения.  И это правда.  Можем паспорт показать.  Так что пойдемте с нами.   И без      «ацтекских  философов»,  пожалуйста.               
       Довод о дне рождения был неотразим, контрдоводов не нашлось.  Через минуту оба поклонника «древних мудрецов» сидели с подругами за столом, поздравляли и делали все, что полагается в таких случаях..
         В разговоре поинтересовались планами друг друга на ближайшее черноморское будущее.  Планы совпадали: провести с недельку в праздно-познавательных скитаниях по побережью.  Праздных потому, что все находились в отпусках               
познавательность же состояла в желании  Радика найти места, подходящие для  отдыха в палатке, на всем протяжении  побережья от  Сухуми до Туапсе.  Григорию необходимо было срочно возвращаться в Москву, а девушки оставались свободными еще дней на десять.  Договориться о дальнейшем совместном отдыхе особых сложностей не составило.  А отдых обещал  стать очень интересным. И приятным.  «Два плюс два», с долей иронии резюмировал  Радик, с опаской поглядев на Надю. Та с иронической же грозностью погрозила ему пальцем.  Уже представляя себе в общих чертах свое ближайшее будущее, все сидели за столом, ощущая себя в новых качествах и немножко задумавшись.  И  Радослав, задумавшийся больше  всех и слегка припечалившись, выдал экспромт:
        -  Вот мы скоро окажемся  на  Черном море.  И там будет хорошо и здорово. И мы все туда стремимся, и «все мы там будем».  А вот когда кончится и этот этап, как в песне: « а все  кончается,  кончается,  кончается», и мы  уедем отсюда, а потом будем  вспоминать о прошедшем, то, помяните мое слово,  как о самом пресамом интересном  мы вспомним о горах, о нашем  «Дамском перевале».  И не говорите мне, что это будет не так, потому что это так и будет.  А перевал действительно стал нашим: мы его перешли, а у Галины там тоже своего рода день рождения состоялся, потому что сложись все иначе, то для нее никаких дней уже больше не было бы никогда…  Галя, в горы пойдешь еще?  Ой, извини, я опять на ты.  Может, на брудершафт выпьем?.. Надя, не возражаешь?.. Ну, вот и на ты… Но пусть каждый сам за себя решает: куда ему идти.  А теперь давайте выпьем последний тост, с условием, разумеется, «дай Бог, дай Бог, чтоб мы пили не в последний раз»: За горы, конечно, и -  за наш перевал !
       Выпитое вино прибавило бодрости духа, еда укрепила тело и решимость влезть обратно в кузов. Сознание того, что все опасности остались позади, расслабило напряжение. Многие уснули, не обращая уже внимания на нелепость и неудобство поз. Надя, сев возле Радика уже не случайно, уютно положила голову ему на плечо и тоже спала, щекоча его щёку своими волосами. От этих прикосновений он почувствовал себя в хмуром и неуютном кузове совсем  по-домашнему… Повернулся лицом к уходящей назад дороге. Показалось: грузовик стоит на месте, а лента шоссе  уплывает из под него вдаль – туда, куда уходит придорожный лес, унося с собой деревья. Вместе с ним удаляются ближайшие холмы, а из-за них, не желая отставать, поднимаются, вырастая непостижимым образом и преследуя машину, горы…