Chapter I

Начало Ноября 2011
Угале, Латвия

Нормундс Боитманис проснулся незадолго до рассвета, когда солнце ещё не появилось из-за горизонта, но опережающие его, первые лучи света – уже разбавили ночную темноту до холодных тусклых сумерек. Всю ночь снилать какая-то малоприятная муть, от которой Он устал немногим меньше, чем если бы не спал вовсе. Ненавистные звуки будильника словно кромсали мозг тонким и очень острым лезвием. Это был старый советский металический раритет, оставшийся ещё от бабушки – единственное, что наверняка могло пробудить Нормундса, даже после особо бурных ночей. “Ещё один паршивый день” – подумал Он, поднимаясь.

Работа началась как обычно – с кружки кофе. Неспешно перееодевшись, Нормундс поставил кипятиться воду в подсобном помещении и несколько минут говорил ни о чём со сторожом Захаром Никифоровичем, более известным как “Седой” или просто “Дед”. Сторожить в этом месьте было совершенно нечего и должность старика Захара была чисто формальной. Ему требовалось всего лишь приходить на работу и сидеть за столом у входа. Впрочем, очень часто он не делал даже этого, когда уходил в длительный запой. Выглядел “Седой” – как клиент заведения, предоставлявшего ему работу – тоесть, как труп. Забальзамированный спиртом алкаш (чудом не пропивший остатки мозгов), весь ссохшийся как мумия Ленина, бледный, с синяками под глазами. Когда он в очередной раз засыпал на посту– случайных посетителей невольно передёргивадло. Грязные обветшалые лохмотья, которые служили “Деду” одеждой – прекрасно гармонировали с убогим интерьером служебных помещений – осыпающимся потолком и отходящими обоями. Сидя на посту, когда кто-то входил - он улыбался на фоне драных обоев с неснятым портретом Сталина своим полубеззубым ртом, напоминавшим старое заброшенное кладбище.

Допив кофе, Нормундс покинул “Седого” и поставил кружку в почерневший дырявый умывальник, набрав внутрь немного воды. “Потом вылью.” – подумал он. “Седой” же поплёлся на своё сиденье с какой-то старой газетой, взятой им очевидно, из вышедшего из эксплуатации дальнего крыла здания. Там и не такое можно было найти. “Ну что, понеслась” – мрачно вздохнул Нормундс, замахиваясь топором. Его рабочей обязанностью было расчленение трупов, для последующего помещения их в одну из кремационных печей, которая была слишком мелкой т.к. изначально была создана для совершенно других целей.
Это было дешёвой алтернативой обычных похорон или кремации при помощи передовых технологий. Неопознанные трупы, обитателей домов пристарелых или детдомов, малоимущих – отправляли в Угале для оплачиваемой государством утилизации, ценой минимальных расходов. Такое Б-гом забытое место было выбранно специально, воизбежание излишней огласки среди общественности. Возможно, кто-то из правительства просто воровал разницу между альтернативными похоронами и общепринятыми. Расчленение также было необходимо для более быстрого сгорания тел, поскольку дольше всего горящие внутренности попросту извлекались и кидались в бак отходов. Трупы привозились из моргов нескольких окружающих городов на специальных грузовиках – кучи бомжей, нищих, наркоманов, проституток, бандитов или беспризорников сгружались в подвале котельной и некоторые из них успевали малость подпортиться, прежде чем попадали в печь котельной, несколько лет выполняющей также функции крематория. Часто привозили уже подгнившие трупы т.к. воизбежание лишних затрат – грузовики ездили лишь полными. Последний год был особенно урожайным и Нормундсу приходилось много работать.

Единственным примечательным персонажам среди этой партии был на удивление свежий труп какого-то отморозка лет двадцати, судя по рассказу “Седого”, застреленного ментами, после того как он обдолбавшись наркотой вышел на улицу с молотком и замолотил насмерть нескольких людей. Остальные – стандартная партия бомжей и беспризорников. После стандартной серии ударов Нормундс запихал в печь фрагменты рук. Затем, разделил на уровне колен и направил следов ноги. Далее был черёд головы, которую он расколол парой точных ударов и члена. Оставалось самое неприятное – возьня с туловищем. Вспоров живот мясницким ножом – Нормундс извлёк из него большой, малый кишечник и кучу всяких других органов названия которых не знал. Далее, вскрыв топором грудную клетку, открыл лёгкие, словно дверци шкафчика и вытащил сердце, лёгкие, печень и желудок. Закидав потроха в мусорный бак, он ещё немного поработал над туловищем и по частям закидал его в печь. Далее обработал ещё два трупа и наточив топор (очень быстро тупился от дроблений человеческих костей) – с чистой совестью отправился на небольшой перерыв.

На психику давила беспросветная рутина, неизменная пустота жизни, смешанная лишь с грязью. Особенно сильно это было по понедельникам. Нормундс знал, что Угале было тупиком на конце его пути, неизбежно уводящего в яму, далеко обходя всё хорошее. Пятнадцать минут Он просидел молча у себя на полу, не хотелось слушать бреда “Деда” и, взяв топор, вновь принялся за дело. До обеда следовало справиться ещё хотя бы с четырьмя трупами.

Незадолго до окончания трудового дня, подъехавший к котельной катафалк привёз приятный сюрприх для Нормундса. Это были его давние знакомые из похоронного бюро, промышлявшие тем, что за определённую плату помогали избавляться от трупов. Обычно они делали двойные могилы, подселяя нелегальных соседей обычным клиентам их фирмы. Но когда дело требовало срочных мер и секретности – они всегда обращались к Нормундсу Бойтманису и платили довольно неплохие деньги. На этих небольших сделках, когда они имели место быть, он зарабатывал гораздо больше своей скромной официальной зарплаты. В этот раз, ситуация была поистине критической. В одном из соседних городов, от передозировки наркотиков скончалась родная дочка одного влиятельного человека, имеющего довольно злобные нравы и серьёзные связи в криминальных кругах. Знакомые Бойтманиса (Вячеслав Петрарко и Янис Кениншь), взялись упокоить труп, не имея понятия, кому он принадлежит. Когда узнали – ощутили себя словно с горстью раскалённого угля в руках и поспешили поскорее избавиться, подальше от беды. Вячеслав знал Нормундса ещё до того, как тот начал занимать пост крематора. (Собственно он и был тем человеком, который посоветовал Нормундсу занять эту должность). По этой причине, он мог быть спокоен, избавившись от тела именно таким образом. Нормундс же всегда рад был помочь, поскольку, вопреки напускному недовольству, в глубине души он всё же любил свою работу. (а ещё больше любил за небольшие сверхурочные получить сумму денег, равную его месячной зарплате).

Вип клиент. Вячеслав и Янис внесли чёрный лакированный гроб и поставили на пол. Отковыряли гвозди. “Настолько боялись разоблачения, что поспешили заколотить гроб” – подметил про себя Нормундс – “Давненько я не имел удовольствия работать со столь важными персонами”. “Ну чтож, теперь оставим Вас наедине” – сказал Петрарко, поднимаясь вверх по лестнице. Янис молча поплёлся за ним. “За гробом заедем завтра. И так сегодня долгий день выдался” – донеслось откуда-то сверху, но Нормунс уже не слушал, стоя поражённый увиденным.

На вид ей было не больше семнадцати лет. Внешностью совершенно не походила на прожённую наркоманку. Напротив, необычайно изящная, словно фарворовая кукла, сходство с которой довершала маска смерти. Всю его жизнь у него никогда не было счастья хотя бы ненадолго овладеть подобным произведением искусства, воплощённом в человеческом теле, поскольку он был грёбанным неудачником, никогда не имевшим абсолютно ничего чем бы мог гордиться. Вопреки состоянию, близкому к сумасшествию, его разум всё же не потерял ощущения прекрасного.

Он аккуратно стянул с неё штаны и снял кофту, оставив на теле в гробу лишь нижнее бельё. (почему-то её привезли без обуви) Иметь половые контакты с трупами Нормундсу до этого ни раз случалось, но раньше это не было из-за эстетической красоты, напротив – он несколько раз оприходывал жертв дтп с размозжёнными лицами, дряхлых старух, полуразложившихся гнилушек или долбил в огроменные жопы жирных уродливых тёток. Это был особенный случай, словно первая любовь.

Мигающий желтоватый свет болтавшейся под потолком пыльной лампочки – создавал отнюдь не самую романтическую обстановку. Нормундс выключил свет и зажёг белые свечи, припасённые на случай очередных проблем с вечно барахлящей электропроводкой. Закрыл дверь наверх и расположил свечи на полу, вокруг своей новой знакомой. Она была красива как обрётшая плоть картина. Такая умиротворённая и красивая, словно просто заснула, а не умерла.

Нормундс достал из ящика бутылку водки, которая была там припасена для особых случаев. К водке подмешал особую травяную настойку, рецепт которой когда-то давно был взят им из книги найденной в заброшенном доме, пользовавшимся дурной славой. (из этой самой книги им были также подчерпнуты некоторые сатанинские ритуалы). Соотношение зелья и водки было примерно три к одному, так что гранённый стакан был полон чёрно-тёмнозелёной жидкости. В некотором роде это был акт каннибализма, поскольку зелье также содержало небольшую частицу гнилой крови мертвецов. Его лицо перекосило от отвращения, когда он проглатывал напиток, стараясь по возможности не пробовать вкуса и усилием воли сдерживая рвотный рефлекс. Опустошив стакан, Нормундс быстро налил немного водки, чтобы её резкое послевкусие сбило отратительное ощущение, гноящее глотку. Его не переставало корчить в невольном отврате и непонятных припадках, которые неизбежно бывали после поглощения этой вещи. Припадки быстро прекратились и настал покой. Он, ощущая подступающее бессилие присел на пол, возле гроба и закрыл глаза.

Сознание медленно утопало в бездонной трясине чёрного болота. Приятная слабость - болезнью растекалась по всему телу. Голова наливалась теплом и щёки разгорались жаром – как бывает при сильной температуре. Сотни разных причудливых образов разливались перед глазами, перетекая друг в друга. Они были хаосом, не имевшем постоянной материальной облочки. Нет, всё таки жизнь имела смысл. В такие моменты. И тут резко, словно удар по голове – всё прояснилось. Картина мира вернулась, как если бы он резко вынурнул из под воды. Нормундс почувствовал чудовищный прилив энергии. Он не знал, сколько времени прошло в апатии, но уже не волновался по этому поводу. Теперь его не волновало абсолютно ничего.

Вместе с мощью и энергией пришло также и сумасшествие, которое, без постоянного проявления силы воли – могло выйти из под контроля. Нормундс не ощущал себя более человеком. Он стал единым целым с копившимся годами негативом внутри себя, со злом и безумием окружающего мира и теми сущностями, которые религиозные овцы издревне именуют нечистой силой, демонами, Сатаной. Нормундс неспешно достал опасную бритву с той самой полки, откуда им было извлеченно зелье и водка. Сорвав с себя рубашку и майку, он нанёс длинный и достаточно глубокий порез вдоль живота, получая дозу адреналина и удовольствие от ощущения боли. Он набрал в левую ладонь немного крови и попробовав её на вкус, ощутил пьянящий металический привкус. Затем он нанёс по порезу на правую и левую руку, чтобы неспешно истекать кровью.

Труп в это время продолжал спать своим невинным сном, не обращая внимание на происходящее. Нормундс взял её за ноги и вытянул из гроба. Бритвой вспорол трусы и откинул в сторону. Сначала Он неистово лизал её охладевшее влагалище, раздвинув руками внешние половые губы. Затем, ввёл туда свой вставший колом член и начал что было мощи оприходывать мёртвое тело. Но ему этого показалось мало, и он вновь потянувшись за бритвой начал себя резать, не прекращая трахать покойницу. Могла ли она при жизни она подумать, что после смерти её тело испытает на себе подобное обращение? Едва ли. Могут ли родственники покойных знать, что происходит с их родными в моргах? Врядли.

Нормундс мял её ещё почти детские груди, которые оголил при помощи лезвия. Припав ртом, он толи целовал, толи кусал их. Если бы она была живой – от этого наверняка остались бы синяки. Удовольствие от ощущения овладевания холодной мёртвой плотью переполняло его разум. Яростно целуя охладевшие губы, он овладевал трупом как мог, стараясь выжать максимум из их мимолётной встречи. Соприкасаясь плотью, он мазал её малолетнее тело кровью из своих ран, разбавляя серую бледность смерти красным пламенем безумия.

Так или иначе – ему следовало избавляться от тела. Поэтому, Нормундс на время отвлёкся, отделив руки и ноги от туловища. Пока он орудовал топором, у него не прекращалась эрекция. (а скорее даже усилилась) Наконец вернувшись к своей возлюбленной – начал трахать её ещё быстрее. Потом, пришлось вспороть живот, чтобы выкинуть часть внутренностей. Её воняющий дерьмом кишечник Нормундс в порядке исключения кинул в печь. Всё равно она целую ночь простаивала без трупов. Под конец, нехотя отделил голову и расколов череп - отправил сгорать дотла. Под конец, он разделал туловище и отправил в пламе остатки.

Промелькнувшая яркой картинкой эйфория спадала на нет и всё становилось на свои места. Возвращался домой на отходняках, когда уже было совсем темно. В сердце вновь сплывала та затяжная печаль, что преследовала его годами. Грусть принимала формы тяжёлого каменного надгробия, становившегося следствием затяжной депрессии, перетёкшей в ряд серьёзных психических отклонений. Впрочем, Нормундсу было давно плевать на то, что считается нормой, а что нет. Он с детства невольно научился видеть лицемерие всевозможных общепринятых норм, порядков и законов. Холодный ветер играл осиротевшими кронами деревьев, тем самым лишь уплотняя тоску. Ему очень хотелось повеситься, но он знал, что завтра надо идти на работу.