Диалектика-3

Диалектика как философский метод дает ключ к ответу на ряд вопросов, связанных с процессом познания. 1. Вопросы о происхождении мира. Мир создан Богом?  Мир произвела некая causa sui? Мир – продукт разума?  Мир существует от века? 2. Как с помощью понятий выразить движение? 3. Развитие – это движение по прямой, по замкнутому кругу или по спирали? 4. Что есть  начало и конечная цель развития? 5. Существует ли в общественной жизни людей прогресс как рост положительного за счет отрицательного, как увеличение человеческого счастья?

Гегель развил концепцию о происхождении мира из разума. Здесь и потребовался принцип тождества и различия (борьбы) противоположностей.  Бытие и  мышление тождественны, все действительное разумно, говорит  Гегель. Многообразие мира, его  различия, противоположности и противоречия – продукт разложения, раздвоения тождества. (Разумеется, первое и основное положение философии – гипотеза, предположение, которое доказывается пост фактум. Как и в любой философии, включая т.н. диалектический материализм, предполагающий существование объективной, независимой от мысли, от разума, от субъекта материи.) Бытие и ничто – две самые отвлеченные категории логики, тождественные и противоположные. Бытие как исходный пункт, как начало настолько абстрактно, что оно есть то же, что и ничто. Однако сила, толкающая понятие к развитию, возвышает бытие над ничто и между ними возникает некоторое несоответствие, некое брожение. Гегель назвал его становлением. Бытие, возникшее из ничто, – первый и важнейший шаг к преодолению пропасти, разделяющей миры – «потусторонний» и «посюсторонний». А дальше – открыт путь к вершине, к последнему, самому конкретному и всеобъемлющему, самому совершенному понятию логики – к абсолютному духу.

Мир – целостный и нераздельный организм. Его главной силой «сцепления» является абсолютный дух – понятие, прошедшее все ступени логического развертывания от голой абстракции, от простейшей «клеточки» – бытия – до конкретно-всеобщего. Прошедшее через рефлективные отношения (сущность), через субъективное понятие (формальное понятие, суждение, умозаключение) к объективному понятию (механизм, химизм, телеология), идею как единство субъективного и объективного. Механизм и химизм имеют характер естественной необходимости. Телеология привносит в мир цель. В объективном мире господствуют причинность и имманентная целесообразность, В субъективном мире господствуют причинность, объективная целесообразность и цели, реализуемые действующими субъектами.

Упрекают Гегеля в мистификации понятия. С этим можно согласиться. Действительно, откуда у понятия столь чудодейственная сила, которая позволяет ему развертываться и творить реальный мир? Каким образом идеальное само себя развивает? Но этот же упрек можно высказать и материалистам с их теорией отражения: откуда у материи столь чудодейственная сила, которая позволяет ей подниматься по ступенькам развития и в конечном счете произвести из неразумного разумное, из слепого зрячее, из мертвого живое? Произвести из мира  материального некое принципиально отличное от него качество – мир идеального. В обоих случаях познание совершает «смертельный прыжок» – из неизведанного, непознанного, темного в сферу разума. Видимо, поэтому иные продвинутые философы и не расстаются с религией: если уж без мистики нельзя, то пусть это будет вера в Бога.

Движение. Движение мы можем ощущать,  видеть, фиксировать с помощью слуха. Что дает нам возможность не сомневаться в его существовании. А как выразить его через понятия? Гегель нашел остроумный способ: движущийся предмет находится одновременно здесь и не здесь, в одном месте и в другом. Сей факт не зафиксируешь чувствами, а разум может это понять, «схватить». А как быть с формальной логикой,  которая не признает столь вопиющего противоречия? Формальной логике придется признать, что в ее законы жизнь внесла «поправку». Аналогичную картину можно наблюдать и в более сложных процессах: во взрослении организма, в его образовании,  заболевании,  движении к смерти. В развитии. Мы видим, как живой организм умирает, а понять случившееся можем, лишь поставив рядом два борющихся в нем начала – жизнь и смерть. И процесс развития отдельного индивида мы понять можем, сопоставляя уровни при его появлении на свет и на вершине деятельности. Как и при сопоставлении ничто и бытия.

В  природе развитие (неосознанное, «слепое») демонстрируют растения и биологические организмы.  Они демонстрируют бесконечное повторение своих циклов, своих начал и концов. Иное дело – духовное развитие человечества в историческом процессе. (И материальное, – соответственно, ибо материальное идет за духовным.) Здесь циклы не столь осязаемы, не столь очевидны. История у человечества и у каждого народа одна-единственная. Однако развитие немыслимо без признания этапов, смены качества, без начала процесса и его конца. И, соответственно без цели, без сознательно целеполагания субъектом, субъектами начала и  вершины деятельности.  Вот как описал гегелевское понимания развития профессор А. Ивин в своей книге «Что такое диалектика»: «Всякий развивающийся объект имеет свою «линию развития», определяемую его качеством, свою «цель» или «судьбу». Эта линия слагается из отличных друг от друга «отрезков», разделяемых характерными событиями («узлами»). Они снимают (отрицают) определенное качество, место которого тотчас же занимает другое качество, так что развитие включает подлинные возникновения и исчезновения. Все взаимосвязано со всем, «линии развития» отдельных объектов, сплетаясь, образуют единый поток мирового развития. Он имеет свою объективную «цель», внутреннюю объективную логику, предопределяемую самим потоком и не зависящую от «целей» или «судеб» отдельных объектов». (Что бы я поставил под сомнение? Да, у Гегеля общее превалирует над частным, однако частное в составе общего далеко не пассивно, далеко не безучастно к своей «судьбе».)

Не согласен профессор А. Ивин с тем, что у истории есть свой сюжет, своя цель,  что у истории есть законы, которых она неумолимо придерживается, и действующим персонам остается только следовать этим законам. В этом несогласии есть свой резон: свобода субъекта здесь обусловлена необходимостью, и ответственность его за содеянное поставлена под вопрос. («Не я подгонял события, события вынудили меня».) Историцизмом назвал этот принцип в философии Карл Поппер. Следует, однако, заметить, что при всей опасности историцизма (объективизма) противоположная тенденция в философии – назовем ее субъективизмом – не меньше сулит  «сюрпризов»: она может побудить политиков, возомнивших себя героями, свершить переворот там и тогда, где и когда народу (по обстоятельствам, по закону истории) необходимо долгое мирное развитие. Что касается ответственности, то революционные вожди – серьезные игроки и к смерти готовы. «Ввяжемся в бой, а там посмотрим», – их тактическая установка… Гитлер с любовницей покинули сей мир без страха,  Геббельс сначала умертвил детей, а потом покончил с собой и женой. В России перед Октябрьским переворотом Плеханов предупреждал Ленина о преждевременности взятия власти. Но Ленин уже возомнил из себя вождя мирового  пролетариата. Он и теоретически подготовился к авантюре, и его уже ничто не могло остановить. Нацистов земной суд наказал, а большевики, к сожалению, вышли сухими из воды.

Имеет ли, по Гегелю, история конец? Вот что он думает на этот счет: «Добро, абсолютное добро, осуществляется вечно в мире, и результатом этого является то, что оно давно само по себе осуществлено, и ему не приходится ждать нас, чтобы мы его осуществили. В этой иллюзии мы живем, и вместе с тем только она является побуждением к деятельности, она одна заставляет нас интересоваться миром.  Идея в своем процессе сама создает себе эту иллюзию, и ее деятельность состоит в снятии этой иллюзии.  Лишь из этого заблуждения рождается истина». («Малая логика», параграф 212.) И еще: «Неудовлетворенное стремление исчезает, когда мы познаем, что конечная цель мира столь же осуществлена, сколь и вечно осуществляется. Это вообще – позиция зрелого мужа, между тем как юношество полагает, что мир весь лежит во зле  и нужно сначала сделать из него совершенно другой мир. Религиозное сознание, напротив, рассматривает мир как управляемый божественным промыслом и, следовательно, как соответствующий тому, каким он должен быть». («Малая логика», параграф 234.)  Цель истории осуществлена и цель истории не осуществлена. Для формальной логики тождество этих противоречивых суждений неприемлемо. А для диалектики оно является обычным, нормой. Ибо иначе процесс развития в понятиях невыразим. Прочитав слова, «юношество полагает» и далее, мне на ум пришел Маркс, талантливый сочинитель революционной теории, решивший, что мир нужно переделать, настолько решительно переделать, чтобы он стал на голову – вверх «ногами», «желудком» и  «цветами». И ведь переделали Россию русские большевики! Настолько переделали, что и сегодня еще народ плачет по  извергу. 

Гегелевскую мысль о возможности достижении конечной цели мира Маркс понял как истину в последней инстанции, проигнорировав слова философа об иллюзорности наших устремлений. И назвал коммунизм завершением реальной истории. (Круг должен замкнуться: от первобытно-общинного коммунизма человечество приходит к его научному варианту.) Все было предысторией, с момента построения «рая на земле» начинается состояния блаженства, жизни без общественных различий, противоположностей, противоречий, без разногласий, конфликтов, без бедности и классовой борьбы. Начинается тоже история, но без событий. Диалектика из философии главного классика марксизма ушла. Осталась формальная логика, для которой противоположности не могут быть тождественными, не могут сосуществовать в одном развивающемся общественном организме. Правда, формально здесь диалектика соблюдена: есть линия развития – социальное освобождение трудящегося человека, есть этапы – общественно-экономические формации, есть отрицание отрицания. Нет, однако, понимания, того, что противоположности в процессе развития не уничтожают друг друга (кто кого?), а снимаются: коммунизм упирается в единомыслие, политическое рабство народа, в бессмысленные жестокости правителей. Идеалом для Маркса явилось не освобождение реального человека в рамках возможного (как у Гегеля), но  освобождение человека определенного –  с серпом и молотом, причем – окончательное. Попытка реализовать искусственную, придуманную идею, естественно, потребовала великих жертв, неоправданных жертв.

Гегель признавал прогресс как духовное освобождение человечества. Все выше, все выше, все выше поднимается дух – и достигает апогея в голове гения. Наш великий философ Н.А. Бердяев связывал с прогрессом достижение счастья. И пришел к выводу: в этой сфере нет никакого прогресса. А что есть? Есть усложнение начал жизни, обострение противоречий, нарастание чувства трагичности. Гегель не дошел до этой мысли. Но, думаю, он и без того много сделал для усовершенствования способа познания истины. Среда, 9 ноября 2011 г.