Вектор отчаяния

***
Стояла осень, типичная приморская. Отчаянно задувал влажный ветер, срывая с деревьев скомканные и пожухлые листья. В этом году похолодало резко – буквально за неделю среднесуточная температура упала на десять градусов. Золотой осени не случилось… Всё зелёное великолепие вмиг поблекло и умерло.
Андрей Сергеевич медленно шёл по кладбищу. Под его тяжёлым старческим шагом жалобно хрустели листья.
Тихо… Безмятежно… Лишь изредка птицы перепрыгивали с ветки на ветку, да ветер перебрасывал опавшие листья с могилы на могилу, придавая этой тихой обители некую динамику. Уголок покоя, где те, кто когда-то дышал и топтал эту землю, обрели вечность.
Андрей Сергеевич пришёл. Здесь была похоронена его супруга. Её не стало шестнадцать лет назад…
- Ну, вот и я, Ксюшенька … пришёл… - старик опустился к подножию памятника, стряхнул с него листву и положил заботливо завёрнутые в газетку гвоздики. – Сегодня хороший день. Даже солнышко, вон, чуть-чуть светит…
Золотистые лучики коснулись морщинистого лица Андрея Сергеевича, тёплые, точно мамины руки.
- Один я, Ксюшенька, - старик опустил голову. – Ты уж прости меня… Опять я жалуюсь…
Порыв ветра, звонкий шелест жухлой листвы, а где-то внутри эхо молодости – дребезжащая струна. Тишина, от которой закладывало уши, и казалось, что время остановилось.
- Как мир поменялся ведь … люди… И сын наш, Олежа … всё о супружнице своей хлопочет да о детках… Нет, он правильно о семье заботится, как и положено доброму мужу. Так ведь мы в наше время и о стариках не забывали… Помнишь, мы ведь к матушке твоей частенько-то ходили… Помнишь…

***
1970 год.
Нервно скрипнула калитка.
- Ах, вы, гусятушки мои! – засеменила к внукам Прасковья Ивановна. – Ах, вы, сладкие мои! – и по очереди обняла сначала Олежку, потом Юрку. – А я вам ягодки насобирала только – клубнички, смородинки!..
Юра и Олег засияли. Они очень любили свою задорную и очень энергичную бабушку.
- А родители ваши где?
- Они там, с машиной, - ответил десятилетний Олежек. – Бабушка, а ещё смородинка есть? Я сам хочу пособирать. Можно?
- Конечно, можно, цыплёнок мой! – старушка ещё раз крепко обняла внучка и чмокнула его в щёчку, как только могут целовать любящие бабушки своих внучат. – Что-то долго родителей ваших нет.
- Они с машиной там… - выговорил Юра.
- А Юрка-то жених уже совсем! – Прасковья Ивановна метнулась к старшему внуку. – Женишься-то скоро? – и заговорщически взглянула на него.
Юрка и впрямь выглядел уже довольно взросло супротив младшего брата, которого был старше на восемь лет.
- Да рано мне ещё. Институт ещё окончить надо, - засмущался Юра. – А вот и родители!..
- А вот и голубки мои! – рассмеялась старушка. – Всё милуетесь, сладкие мои! Андрей и Ксения переглянулись. Что говорить, и на пятом десятке их чувства были всё так же свежи, как и в юности.
- Здравствуйте, Прасковья Ивановна. Как здоровье ваше?
- Божьей милостью, Андрюша, Божьей милостью.
- Мам, а сердце твоё как? – с заботой спросила Ксения.
- Моторчик-то? Работает. Куда денется?! – снова рассмеялась старушка и обняла дочь, единственную оставшуюся в живых после стервы-войны. Двое сыновей её погибли, муж да младшая сестрица Ксении, бывшая слабым и болезненным ребёнком.

***
2009 год.
- Отец? – Олег вопросительно захлопал глазами, когда открыл дверь и увидел на пороге самого близкого и родного человека. – Ты чего в такую даль ехал? Сердце бы пожалел!..
- А это потому, сын, что вы у меня редко бываете. А я скучаю… Скучаю я… Один я, Олежа.
- Да что ты такое говоришь?! Ты не один. У тебя есть семья. У тебя есть мы!..
Старик не спеша вошёл в квартиру младшего сына.
Мужчины направились на кухню.
- А вот если бы меня дома не было? Если бы никого дома не было?.. Ну, зачем ты со здоровьем своим так небрежно?
- Это потому что ты со мной так небрежно, - с горечью и как-то болезненным старческим упрёком ответил Андрей Сергеевич.
- Пап, ну, перестань!.. – Олег заварил отцу крепкого чая, положил две ложки сахара, достал печенье. – Ты же знаешь, что занят я, что работы много, что дома редко бываю, что вертеться кругом надо… Ты ведь мудрый человек и понимать это должен.
- Должен… - усмехнулся старик. – Много вы, молодые, понимаете, кто и что кому должен, да вот за собой следить не можете. Всё только о правах говорите.
- Пап, ну, я понимаю всё. Я виноват, да. Но ведь и ты меня пойми: семья, дети, жена…
- У моей матери было нас семеро, - с нажимом начал Андрей Сергеевич, - но она не забывала справляться о здоровье своих родителей.
- Пап! Так ведь и времена другие были!.. Не нужно было вам заботиться о том, как бы семью прокормить. Всё с огорода – всё своё. Пап, я ведь помню, как у бабушки бывал.
Повисла неприятная пауза.
- Прежде чем всё своё на стол попадало, его вырастить нужно было. Вскопать, прополоть, посадить, поливать, следить, чтобы гад всякий не пожрал, да чтоб сорняков не было… Не знаешь ты ни хрена. В городе ты вырос на всём готовом…
- Так разве ж я виноват в этом? – Олег с непониманием посмотрел на отца.
- А ты ни в чём не виноват… - Андрей Сергеевич встал и зашаркал к прихожей.
- Ты куда?
- Домой я. Спасибо за тёплый приём. Жене и детям привет от меня…
Было в этом что-то рвущее душу, щемящее, отчего сердце готово было захлебнуться и изойти в судорогах, будто человек, впервые оказавшийся на открытой воде и не умеющий плавать.
Старик замер перед дверьми, потом развернулся на сто восемьдесят градусов.
- Вот, Славушке передай, - он извлёк из авоськи небольшой мешочек с конфетами. – Побалуй мальчишку.
Олег, бывший уже в то мгновенье в прихожей, растеряно принял из рук отца гостинчик для младшенького. Он знал, что значит для его отца каждая копейка, сколько стоят его лекарства, и как ему придётся экономить после таких вот гостинчиков.
- Всё. Пора мне.
Ещё мгновенье, и Андрей Сергеевич скрылся за дверями. Олег не стал останавливать отца. Бесполезно. Да, он понимал, что снова обидел его, но не мог понять, отчего тот так на него злится.

***
- Раньше ж ведь как, Ксюш? Порядку больше было. А сейчас что?.. Человек человеку волк… Раньше хоть и худо, бывало, жили, а всё поддерживали друг друга, помогали… Хорошо было, тепло… А сейчас, Ксюшенька, холодно… О другом люди думают, к другому стремятся. Пусто у них внутри… Почему так стало-то, Ксюш?..
Холодный ветер заиграл воротом рубашки старика. В нос ударил запах сухих листьев.
- Фашисты нас не так изводили, как государи нынешние… Страшное время, Ксюшенька… - Андрей Сергеевич тяжело вздохнул и добавил. – Я думал, что страшнее, чем мы пережили, уже не будет…

***
Октябрь. 2010 год.
Андрей Сергеевич вытащил из почтового ящика квитанции, поднялся к себе на этаж, достал из кармана ключи.
Опять лампочки не горели. Уж сколько раз он жаловался в управляющую компанию, а толку никакого. За обслуживание жилья ежемесячно снимали приличную сумму, а вот результатов деятельности видно не было. Загаженный подъезд, разбитые в нём окна, выдранные с корнем батареи и матерные слова на облупленных стенах.
Старик стал ощупывать дверь, стараясь найти замок, чтобы запустить в него ключ.
- Где же ты, проклятый?.. Вот. Хорошо.
Андрей Сергеевич вошёл в квартиру, запер дверь, бросил квитанции на стол.
В комнате был включен свет. Слабенькая лампочка не могла дать нужной чёткости предметов и не могла даже отчасти конкурировать с естественным светом. И всё же старик решил не откладывать задуманное до завтрашнего утра.
Андрей Сергеевич стал тыкать в калькулятор неуклюжими старческими пальцами, набирая цифры, указанные в квитанциях. Итог в который раз его очень огорчил. Он во многом себе отказывал, даже некоторые лекарства не покупал, мало использовал бытовую технику, и всё же ежемесячно выходила крупная сумма, отчего начинало болеть сердце.
От сына ничего не дождёшься – у него все деньги уходят на жену и детей. А пенсии едва ли хватает на питание да на оплату коммунальных услуг. Одежда его была заношена едва ли не до дыр. Наверное, только закалка со времён Великой Отечественной помогала ему не пасть духом окончательно.

***
1950 год.
Супруги Колесовы сидели за столом. Немного еды, бутылка водки и стаканы. Воспалённые глаза, дрожащие губы и ощущение опустошённости… Сегодня было девять дней, как отошла в мир иной их доченька Тасечка. Ей было всего четыре годика. Малышка забралась на чердак и выпала из окна. Она сильно ударилась головкой о камень, неизвестно каким образом оказавшийся во дворе. Когда её нашли, минутки её были сочтены: дыханья не было, пульс не прощупывался. Личико было бледным, отчего девочка походила на фарфоровую куколку.
- Преставилася… - не то со страхом, не то с горечью выговорила сердобольная соседка-старушка, доживавшая рядом с Колесовыми последнее лето своей жизни.
Тяжело переживали супруги смерть дитя своего, себя винили во всём, а Тасечка смотрела на них с небес и плакала вместе с ними, потому что знала теперь, что ещё предстоит пережить каждому из её родителей.

***
Андрей Сергеевич достал из авоськи бутылку водки, стакан и бутерброды, заготовленные ещё со вчерашнего вечера, и положил всё на столик, сколоченный им самим когда-то и приспособленным к оградке.
Шаловливый ветерок норовил заглянуть в мешочек и попробовать на вкус бутерброды.
Старик наполнил стакан – по привычке фронтовые сто грамм. Выпил залпом, не закусывая.
- Ах!.. Горькая, стерва!..

***
1942 год.
Снаряд разорвался совсем рядом. А перед глазами вся жизнь пролетела, как из окна скорого поезда всё замелькало – до потери сознания, до изжоги, до тошноты. «Мамочка! Ма-мочка, только бы выжить! Мамочка, я люблю тебя! Прости за всё!.. Только бы выжить!..» - а на глазах слёзы, град слёз. А тут этот снаряд, и будто разбил жизнь на до и после.
Андрей беспомощно сполз по стенке окопа и упал набок, обхватив ноги. Он жив. Господи, как же приятно ощущать себя – всё своё тело: руки, ноги, голову. И всё целое, всё живое. Жив. Его только присыпало землёй, родной землёй, мягкой, тёплой, дававшей когда-то людям хлеб.
А слёзы всё катятся и катятся по лицу, грязному лицу, но теперь уже от счастья жизни, оттого, что жив, что опасность была рядом, дышала в спину, но Всевышнему было угодно спасти его.
- Я жи-ыв!.. Я жи-ыв!.. – Андрей заливался слезами и кричал фальцетом. Страх по-прежнему держал этого юного парнишку в своих цепких руках, доводя до дикой истерики и жутких судорог, разрывая на клочки. – Я жи-ыв!..
Подбежали старшие товарищи.
- Цел? – заорал один из них, дабы заглушить грохот разрывающихся снарядов и шум истребителей.
- Я жи-ыв!.. - всё в тех же интонациях отвечал Андрей. – Жи-ыв!..
Старшие товарищи усмехнулись.
- С боевым крещением, приятель, - сказал один из них. – Тебя зовут как?
- Андрей, - плачущим голосом ответил парень. Огромные слёзы продолжали катиться по его юному лицу.
- Держи, Андрей, - мужчина налил в стакан сто грамм беленькой. – Пей.
- Это что? – глаза парня стали испуганно моргать.
- Не боись, водка добрая.
Андрей замер в нерешительности. Слёзы на лице быстро засыхали, вместе с залипшей землёй. В голове ещё звенело, а тело всё ещё била судорога. И холодный пот.
- Пей-пей, не стесняйся. Полегчает, - мужчина подбадривающее похлопал Андрея по плечу. – Всё хорошо будет.

***
- И люди теперь по-другому любят… Да, и любовь ли это, когда люди животными стали?.. Сытно поесть, сладко поспать, и чтобы всего в достатке… И милуются теперь иначе… Ни чести, ни стыда – пошлость одна. Тьфу!.. Чем же человек лет через двадцать станет?.. – тяжело вздыхает, достаёт из кармана платочек, протирает лицо и поднимает свои светлые голубые глаза к мудрому небу.
Кто ответит?..

***
2009 год.
Андрей Сергеевич сидел на кухне, пил горячий крепкий и сладкий чай.
- Андрей Сергеевич, вы извините, что так вышло, - залепетала Вероника, большеглазая и худенькая блондинка, супруга Олега. – Я просто собиралась сегодня по магазинам. Я не думала, что вы придёте.
- Ничего страшного. Я вот чаёчка попью и со Славушкой поиграю. У меня гостинчик для него имеется. А ты, дочка, иди и не бери в голову, - успокоил невестку старик.
Вероника вышла в коридор. Там её ждал Олег.
- Ты надолго?
- У-у, не знаю, как получится, - хихикнула женщина и повисла на шее у мужа. – И ещё всё зависит от того, сколько ты мне дашь, - и рассмеялась. Глазки её блестели, а пальчики отбивали на его позвоночнике приятную дробь.
Олег ловко достал из кармана деньги. Много денег.
- Я думаю, тебе этого вполне хватит, чтобы ни в чём себе не отказывать.
Широко улыбаясь, Вероника положила деньги в элегантный клатч.
- А где спасибо?
- Спасибо, - и женщина со страстью стала целовать супруга. Сложно было остановиться и всё же… – Я вечером тебе всё-всё покажу, - она опять рассмеялась и подмигнула. Вероника собиралась купить себе элитное нижнее бельё, пару-тройку вечерних платьев и ещё чего-нибудь по вдохновению. – Ну, мне пора. Отпусти, а!..
- Если бы не отец, - шёпотом начал Олег, - я бы тебя так просто не отпустил, - и так же вожделенно подмигнул.

***
Май. 1945 год.
Андрей и Ксения шли по изорванному и измученному снарядами телу поля. Сколько страха, боли, ненависти и отчаяния навеки здесь похоронено?.. Земля давно впитала кровь, съела чьи-то мечты и надежды, которым не суждено свершиться в начавшееся вчера мирное время. Здесь погибли чьи-то сыновья, братья, мужья, отцы – те, кто верили в победу и хотели вернуться домой, обнять со слезами всех своих близких, расцеловать детей и жить дальше.
Для кого-то жизнь закончилась здесь под вой истребителей, под грохот взрывов, под стоны раненых и крики ещё живых товарищей. Перед глазами было серое дымное небо. А потом пустота, и тёплые руки матери, её добрый взгляд, и колыбель вечности... Те, кто доживали до санбата, умирали, ощущая крепкую гнойную вонь и непонятные лекарства, а ещё вопли, серый потолок и слабый свет лампочки…
Андрей и Ксения шли медленно. Здесь завершились жизни многих их друзей, парней, которым едва ли исполнилось двадцать. Они были здоровыми и весёлыми, играли на гармошке, потешно рассказывали истории из своей жизни. Они не знали тогда, что погибнут…
Андрей не сдерживал слёз. Он был рад Победе, он был рад, что рядом с ним его любимая и ненаглядная, и в тоже время ему было стыдно за то, что он остался жив, а его товарищи все ушли.
Ксения тоже плакала. Её карие глаза глядели на небо. Оно было безмятежным, тихим и немного печальным. А с него будто глядели сотни, тысячи глаз тех, кто за эту Победу отдал жизнь – мудрые глаза. Да, так случилось. Для чего? Чтобы другие жили, чтобы у них были дети, а у их детей свои дети, и чтобы не было больше войны, чтобы не знали эти дети всего, что случилось в эти годы.
Андрей остановился, присел на землю, потом упал на спину. Пальцы в руках сжимали горсти земли. Ксения присела рядом и положила голову Андрея к себе на колени.
- Вот и закончилось всё, - вздохнула Ксения. – Жизнь другая теперь пойдёт – новая… - и снова слёзы.
Андрей приподнялся и сел. Его воспалённые глаза глядели на ту, что спасла его. Всю родню его война пожрала.
- Я тебя не оставлю, - выговорила Ксения.
Андрей обнял девушку. От неё по-прежнему пахло бинтами и какими-то лекарствами. Хрупкая, нежная и очень сильная духом.
- Мы теперь всегда будем вместе, - Андрей уже решил, что женится на любимой и любящей его. Они выжили, они отвоевали у судьбы своё право на счастье.

***
Июль. 2010 год.
- Деда-деда, а сто ты мне плинёс? – пятилетний Славочка подбежал к старику, едва тот вошёл в детскую.
- Вот, держи-ка, - Андрей Сергеевич вручил младшему внуку машинку.
- Ух ты! – малыш вырвал подарок и тут же стал ей играть. – Сдолава!
- Слав, а что дедушке сказать нужно? – осторожно обратился к сыну Олег.
- Спасиба, деда, - не сразу проговорил мальчик.
Старик бросил невольный взгляд на уголок внука – от обилия игрушек ломились полки: трансформеры, бэтмены, железная дорога, мягкие игрушки, а машинок – так без счёту. Много игрушек было сломано.
- Славушка, а братик твой старший где? – поинтересовался Андрей Сергеевич.
- Блатик? Блатик гуяяет. С длусьями.
- С друзьями, говоришь? А во что же он с друзьями играет? Мячик гоняет?
- Не, деда. Димка в войнфку иглает. Они каздый день меняются. Сегодня Димка за флица. Димка сказал, сто когда я подласту, я тозе смогу иглать в войнуфку, - с гордостью заявил Слава и заулыбался.
Тень упала на лицо старика. Какая-то невидимая грусть пробежала по телу волной. Сердце всколыхнуло, точно лодку, но не перевернуло, хотя волна была сильной.
Раздался звонок в дверь.
- Димка, наверное, - выговорил Олег и пошёл открывать.
- Па, есть что проглотить? Я на минуту, - на пороге появился худощавый рослый парень четырнадцати лет со светлыми соломенными волосами. Он был отчего-то очень похож на волчонка или на ёжика – грубоватый, неотесанный, как все подростки, ещё не мужчина, но уже не мальчик. Из наушников, висевших у него на шее, доносились звуки «Rammstein».
- Дим, тут дедушка пришёл…
- А, дед? Здорово!.. – Дима заглянул в детскую. – Как дела?
- Как сажа бела, - ответил Андрей Сергеевич. Воздух из лёгких куда-то пропал. На мгновение пропал. И снова появился.
- Дед, ты извини. Я тут зависнуть не могу. У нас сражение решающее. Давай. Не болей, - парень подмигнул дедушке.
Олег выдал сыну бутерброды, и тот покинул квартиру.

***
- А Инга-то, знаешь, в чём ходит? Юбка-то едва зад прикрывает, и перед весь наружу, и губы ещё размалевала. Вся в мать, бесстыдница... – с горечью проговорил старик, и в горечи этой было уже какое-то смирение, ибо не в его силах изменить что-то.
Ветерок снова забрался под его рубашку. По спине пробежали мурашки.
- Как будто не мои это внуки, Ксюшенька, как будто не наши... Другие они слишком. Духу в нём нашего нет… Время другое… Как будто чужие… - на глазах старика появляются слёзы. Это отчаяние… – Как же это вышло так?.. А Олег, Олег-то…! Как же это, Ксюш?..

***
2009 год.
- И как же тебе не стыдно ходить так? – покачал головой Андрей Сергеевич. Он говорил внучке это уже не впервые. И каждый раз старался быть осторожным и ненавязчивым. Он знал, что слова не пойдут впрок, и всё же молчать не мог.
- Дед, ну, что бы ты понимал! Это модно так сейчас, - Инга сделала оборот вокруг собственной оси и широко заулыбалась. – Дед, ты гордиться мной должен. Потому что я у тебя – самая красивая внучка. К тому же умница ещё.
Инга училась довольно сносно, подрабатывала моделью и была звездой самых модных в городе вечеринок, что, как нетрудно догадаться, требовало материальных вливаний со стороны родителей.
- Женщина, Инга, загадкой должна быть, а у тебя… Эх!..
- Дед, ну, я, наверное, лучше знаю, идёт мне это или нет. Подумаешь, в ваше время было одно модно. А сейчас не ходят так, как ты говоришь. Не fashion! – многозначительно выговорила Инга. – Да, ну тебя, дед! Не понимаешь ничего, и объяснять не хочется.
Инга безусловно была ангелочком, как и Дима, и Слава, но со сложным характером. Красивая обёртка, а внутри пусто.

***
2005 год.
- Десять лет сегодня, как Юрки нету, - Андрей Сергеевич налил себе стопку и с укором посмотрел на Олега. – Брата твоего родного…
- Юрка как герой погиб, - Олег сглотнул подступивший к горлу ком и залпом выпил стопку. Внутри разлилось тепло, горькое и солёное, как слёзы. – Отец, он не мог иначе поступить.
- А ты? – взгляд острый, как заточенное лезвие. Вот-вот полоснёт по горлу.
- Отец, ну, сколько можно? – начал заводиться Олег. – Ну, не виноват я, что выжил, не виноват! Ну, так вышло!.. Так судьба распорядилась, понимаешь?..
- Ты мог его спасти, Олежа. Он братом тебе был…
- Я бы не смог его спасти. Мы бы тогда оба погибли… И что было бы с Никой?
- Это из-за неё всё, я знаю. Твоя ревность убила твоего брата. Мой младший сын старшего убил... – опять голос дрогнул. – А мы в своё время товарищей с поля боя вытаскивали, под ливнем пуль, брюхом землю-матушку вспахивая… А ты брата с вывороченными кишками оставил гнить под палящим солнцем… И всё ради этой…! – руки старика задрожали, слёзы покатились, то и дело застревая в морщинах, но голос был твёрд, как никогда.
- Не говори так о Нике. Она мне сыновей родила… - спокойно ответил Олег, хотя перед глазами сейчас были глаза умирающего брата. Да, Юрий был обречён – довольно крупный осколок вошёл в брюшную полость, но он, Олег, мог сделать попытку спасти его. Мог, но не сделал, палец о палец не ударил. Потому что давно мечтал о Веронике, но не мог предположить, что она достанется ему такой ценой. – Прости меня, отец… Что мне сделать, чтобы ты простил меня?
- А ты уже всё сделал…

***
- Ксюша, Ксюшенька, никогда я тебе не рассказывал, но сейчас только понял всё. Ах, понял… Помнишь, медсестру одну? Ну, была такая маленькая, светленькая. Имя у неё чудное было – Лора. Лора Гнедич… Вероника – дочка её, кровиночка, младшенькая… Похожа на неё очень… Я даже любил эту Лору до того, как тебя встретил… Не говорил я тебе этого. Прости, Ксюшенька… - Андрей Сергеевич тяжело вздохнул и продолжил. – И Юрка наш в Веронику без памяти влюбился, встречался с ней, гулял, миловался… Ты помнишь, как пришёл он с ней, познакомил, сказал, что женится на ней, благословения спра-шивал… Помнишь? Я знаю, ты должна это помнить. Я против тогда был, а ты сказала, что, мол, нехорошо и не к лицу сыну нашему девушку беременную бросать. Женились, Инга родилась… А как Юрки не стало, она с Олежей нашим, сыновей ему принесла… А тогда в сорок третьем…

***
1943 год.
Лора Гнедич была девушкой щуплой, с мягкими русыми волосами и пронзительными голубыми глазами – точно ангел, сотканный из света. Немного робкая, застенчивая и не по годам мудрая. В юную медсестру влюблялись не только солдаты, но и офицеры. И всякому она дарила свою любовь, которой в ней было, казалось, больше, чем собственного веса.
Кто-то шёл на смерть с её именем на устах, а те, кто выжил, вспоминали о проведённых с ней минутах как о сказочных мгновениях своей жизни.
- Ты любишь Ксюшу, - сделала вывод Лора, едва Андрей появился в её комнатушке в медсанбате.
Андрей был поражён её проницательности. Необъяснимо, непостижимо, невероятно!..
- Не спрашивай, откуда я знаю, - спокойно выговорила она. – Я чувствую, Андрей. Сердце твоё теперь ей принадлежит.
- Прости… - только и смог выдавить молодой человек. В горле пересохло.
- Не нужно… - уголки её губ слегка приподнялись. – Мы ещё встретимся. После войны… Я знаю, мы встретимся. Обязательно.

***
- Неслучайно это, Ксюшенька… Иначе зачем она тогда так сказала? Зачем сказала-то?.. И знать откуда могла, что случится так, что дети…? – Андрей Сергеевич тяжело вздохнул, поправил кепочку и задумался. – А внуки-то наши на неё как похожи – каждый из них на меня её глазами смотрит… как в тот день… А я в них всё тебя ищу… - и сглотнул, чтобы не заплакать.

***
1988 год.
- У нас будет ребёнок, - Юрий нежно обнимал свою возлюбленную и целовал её в макушку. – Мам, пап, у вас скоро внук или внучка будет.
Юрий светился от счастья, а Вероника как-то очень странно смотрела на Андрея Сергеевича.
- Жаль, мама не дожила до того момента, когда я стала чуть-чуть счастливее, - вдруг выговорила Вероника, и уголки её губ чуть приподнялись.
Другая причёска, другая одежда, но всё остальное – будто тень прошлого. Этот наивный взгляд показался Андрею Сергеевичу жёстким и страшным – наверное, потому, что он напомнил ей взгляд Лоры много лет назад. И ещё эта полуулыбка. Всё, как будто перед ним и была она – ничуть не постаревшая за сорок с лишним лет.

***
- Надоел я тебе, Ксюшенька, наверное. Надоел… Прости, любимая… - Андрей Сергеевич с нежностью посмотрел на пожелтевшее фото, заботливо выбранное когда-то для памятника умершей супруге. – Знаешь, а я всё равно их люблю, несмотря ни на что: Олежу, Веронику, внуков наших. Всё-таки они такие, какими мы их воспитали. Семья моя. Не один я всё-таки… Поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой… Мы ведь по правде жили, по чести и по любви… А, выходит, что не совсем так, раз мир сейчас таков…

***
2010 год. 9 мая.
Андрей Сергеевич сидел у окна, считая проезжающие по дороге машины. Временами проходили составы по железной дороге.
Очередная грустная весна, грустный май, грустный и весёлый одновременно день – день счастья и день памяти тех, кто не дожил до сегодня.
Вчера пришла поздравительная открытка, кажется, от губернатора. Наштамповали и отправили, мол, мы помним, что вы ещё живы. А вот пенсию никто и не думал повышать. Да и льготы отобрали. На словах-то вроде в деньги перевели, а на деле выходит, что экономят на стариках. Господь им судья.
Андрей Сергеевич достал купленную давеча в магазине бутылочку «Столичной». К ней стакан и бутерброды. Ещё со вчерашнего вечера на столе лежало групповое фото – двенадцать человек. Оно было сделано ещё в 1942 году. Старик помнил на этом фото каждого. Ну, да, вот Пашка Тишин, весёлый тракторист с Поволжья, как никто умеющий приободрить в трудную минуту, рассказать забавный случай из жизни. Он очень любил про своих сыновей рассказывать, ещё совсем маленьких, и про красавицу-жену. А вот Фёдор Петрович, мужчина сорока лет. Все очень его уважали, такого важного, такого благородного, за отца почитали. В центре группы был сам Андрей Сергеевич, тогда ещё просто Андрейка, паренёк зелёный, едва нюхнувший пороха. Рядом с ним друг Володька Говоров, отец троих детей, человек простой, открытый. С правого краю скромно пристроился хохол Степан Коваленко, пуще жизни любивший сало. А с левого краю робкий и тихий Армен Варданян. Над ним часто шутили, но он никогда не обижался, а только простодушно улыбался…
Андрей Сергеевич молча налил стопку и выпил залпом.
Шуршала секундная стрелка в постаревших часах на комоде, с шумом пролетали машины за окном. Было слышно, как под порывами ветра шумели ветки деревьев в первой ещё совсем юной листвой. Ностальгическую гладь дня разрушил звонок в дверь. Старик поплёлся открывать.
- Родные мои… - только и выговорил он. На пороге стояли его сын, невестка и внуки. – Ну, проходите, проходите. Только у меня совсем нечем вас угостить, - растерялся он.
- Андрей Сергеевич, да вы не переживайте. Мы всё принесли, - выговорила Вероника. – Мы пришли, чтобы поздравить вас с вашим праздником.
- Правда?.. – растрогался старик, и глаза начали слезится.
- С Днём Победы, отец, - Олег крепко обнял отца. – Спасибо тебе.
- С Днём Победы, с Днём Победы, деда, - пищал, точно птенчик, маленький Слава.
- А, ну, дай-ка, я тебя обниму, - и Андрей Сергеевич поднял младшего внука на руки.
- Деда, а патиму ты платис? У тебя зэ плаздник сиводня!.. – Слава обнял деда и погладил его по редким седым волосам.
- Ник, накрывай стол, - обратился к супруге Олег.
- Мам, я помогу, - засуетилась Инга.
- Дед-дед, а ты расскажешь, как вы под Курском воевали? – обратился к Андрею Сергеевичу Дима, старший внук.
- Расскажу.
- А про Сталинград?
- И про Сталинград.

***
Андрей Сергеевич неторопливо брёл по улице. Под ногами хрустели листья, отдавая в сердце эхом ушедшего времени, а на старенькие ботинки оседала дорожная пыль.
С шумом мимо проносились машины. Ещё был слышен стук колёс трамвая.
Ветер небрежно касался морщинистых щёк старика, его заношенной одежды, попытался сорвать кепку.
Вот и мост через речку Объяснения, хотя от силы она выглядела как канал. Да и не купался в ней никто, потому что крутой склон стал помойкой, а сама речка стоком канализации и различных бытовых отходов.
Андрей Сергеевич перешёл дорогу и направился к дому, где жил. Путь его лежал через автостоянку. Воняло бензином и сухой травой. Тут же рядом было два грузовика, с которых торговали овощами и фруктами.
Десять минут, и Андрей Сергеевич, наконец, дома. Из приоткрытого окна слышен грохот железнодорожных составов. Андрей Сергеевич долго привыкал к этой квартире, подаренной ему государством в 70-х за боевые заслуги перед Родиной. Поначалу каждую ночь ему под этот грохот снилась война: взрывы, кратеры от снарядов, разорванные в клочья тела товарищей…
Андрей Сергеевич надел очки, достал калькулятор и заново стал пересчитывать показания в квитанциях. И опять вышла страшная цифра. Сердце привычно стало щемить. Старик крепко прижал к нему руку, чтобы унять боль.
«И жить нынче дорого, и помирать…» - подумал он.
Когда боль утихла, Андрей Сергеевич достал кошелёк, чтобы пересчитать оставшиеся от пенсии деньги. Что-то ушло на продукты питания, что-то на лекарства, что-то на гостинцы внукам… Если потратить оставшиеся, то до конца месяца почти нечего не останется…
Старик смерил комнату шагами, потом подошёл к шкафу и открыл второй ящик сверху. В нём лежала выглаженная рубашка, брюки, носки, абсолютно новые ботинки и безрукавка, связанная лет восемнадцать назад Ксенией. Под этим нехитрым скарбом лежат целлофановый пакет, а в нём – деньги. Андрей Сергеевич печально задвинул ящик обратно.

***
На следующий день.
Андрею Сергеевичу удалось застать сына на работе как раз во время обеденного перерыва.
- Ты уж извини, что я без предупреждения…
- Ничего, отец, ничего, - выдавил из себя Олег.
- Мне важное тебе сказать нужно… - старик занервничал, голос задрожал. – Я люблю тебя, сын. И супружница у тебя добрая… И детишки… Вы – семья моя, кровь моя… Люблю такими, какие вы есть… И ты прости меня, если что-то не так было.
- Папа, успокойся. Не надо. Ты всегда был ко мне справедлив.
- Погоди, - Андрей Сергеевич тяжело вздохнул и продолжил. – Я, знаешь… Я сказать хочу, что не держу на тебя зла ни за один из твоих проступков, ни за что дурное, что ты когда-либо сделал или сделаешь. Я пойму и приму твоё решение… Сейчас ваше время – время молодых, и не мне судить, что хорошо сейчас, а что плохо… Ты прости меня. Душа за тебя болит…
Олег почувствовал, как внутри всё стало сжиматься – совсем как в детстве, когда он очень чего-то боялся. В горле появился неприятный ком, желающий выдавить из его глаз скупые мужские слёзы. Поэтому Олег не мог ничего сказать в ответ.
- Олежа, ещё я хочу, чтобы ты запомнил кое-что… - Старик прижал руку к сердцу, помял немного, чтобы унять, и продолжил. – В квартире у меня в шкафу во втором ящике… Во втором ящике лежит … всё.
- Пап, ты о чём? – у Олега задрожал голос. Он понял, ЧТО хочет сказать ему отец, и он всегда очень боялся, что придёт этот день, когда он услышит это. И день пришёл.
- Олеж, ты запомни только, что я тебе сказал. Как я помру, пускай меня в ту одежду оденут… И деньги там ещё… Для меня это очень важно. Ты обещаешь мне, что не забудешь?
Олег взволнованно облизнул пересохшие губы, вздохнул и ответил:
- Пап… Пап, ты не говори так. Рано тебе ещё…
- Это Господь решает, кому рано, а кому пора, - спокойно выговорил Андрей Сергеевич.
Олег потупил взгляд.
- Ты так говоришь, как будто и впрямь умирать собрался… - предательская пелена слёз на глазах, голос потерял всякую твёрдость.
«Олег, возьми себя в руки!» - мысленно мужчина ругал себя за слабость.
- А никто не знает, сколько ему ещё осталось. Сколько Всевышний отведёт мне времени, столько и буду жить… А ты не забудь, о чём я тебя просил. Ты обещаешь мне? – старик строго посмотрел на сына.
- Обещаю… - одними губами ответил Олег.
Через пару часов Андрей Сергеевич вернулся домой. Он снова подошёл к шкафу, присел и открыл нижний ящик. В нём лежали альбомы военных лет и полотно с орденами. Старик достал всё это и выложил на стол. Фронтовые фотокарточки, напечатанные на немецкой бумаге. С них мужественно глядели лица тех, кого уже наверняка нет в живых. Добрые, чуть весёлые, молодые и красивые… Как же хочется обратно – туда, в это тепло, в ту дружбу, верность, искренность… Ах, время-времечко!..
Из глаз медленно потекли слёзы.
Жить ли, умирать – всё одно. Было и прошло. Время прошло… Пережито… Много пережито.
Андрей Сергеевич глядел на свои ордена, как на живых людей. Каждый из них имел свою историю, свою рану, свою боль. Времена поменялись, стали жёсткими, твердокаменными. В топку все чувства, к чертям эмоции. Надо учиться жить по-новому. Как закалялась сталь, то сейчас должно быть всё нипочём. Ради мирного неба сегодня вчера лилась кровь, а, значит, сегодня нужно жить, идти вперёд с гордо поднятой головой. И всё равно, что вокруг столько горького. Ведь все люди, хоть и не такие добрые, не такие чуткие, не такие понимающие. Пусть пошлости много, фарса, трагикомедии, так и при Чехове также было. Грязи меньше, да суть одна. Что же в мире случилось, и отчего всё так за полвека перевернулось?..
Старик ещё раз посмотрел на ордена, потом на фотографии, вздохнул.
- А этот под Сталинградом… - тихо выговорил он и коснулся пальцами ордена.

***
1943 год.
- Ничего, сейчас успокоятся, Андрейка, - воскликнул Володька.
Повисла тишина.
- Вот видишь, Андрейка. Я ж говорил, - Володька подмигнул боевому товарищу. Он был оптимистом, он умел радоваться жизни в каждую её минуту и несмотря ни на что. Дома его ждала старушка-мать, супруга и трое маленьких озорных детишек, старшая из которых только-только пошла в первый класс.
- И, правда, - изумился Андрей.
- Андрейка, самокруточку мне организуй. Курить хочется. Невмоготу уже, - рассмеялся Володька. – Хм, видишь, даже немец даёт мне время на перекур. Сам, наверное, тоже курит.
Андрей достал порох, стал закручивать.
Взрыв. Судорога привычно прошла по всему телу. Ноги придавило чем-то тяжёлым. Наверное, Володька вещмешок бросил.
- Держи, Володь, - Андрей стал всматриваться вдаль, где только что прогремел взрыв. – Володь, держи. Самокрутка. Ты просил…
А в ответ тишина…
- Володя…? – Андрей обернулся и увидел у своих ног товарища. Изо рта его текла чёрная кровь, а в животе торчал огромный осколок. Печальные сильно посветлевшие глаза смотрели в небо. Андрей зарыдал. – Ты будешь жить. Ты должен жить… - и потащил Володьку к медсанбату. Но было поздно. Его сердце остановилось ещё до того, как Андрей его обнаружил.
Почему все не так? Вроде все как всегда:
То же небо опять голубое,
Тот же лес, тот же воздух и та же вода,
Только он не вернулся из боя…

***
Вот он – номер. Позвонить нужно. Но рука не поднимается. Она не хочет подниматься. А в горле ком, который мешает говорить. А ещё слёзы, которые застряли где-то на пути к глазам. Хочется плакать, но слёзы не льются, и по телу разливается горечь.
- Здравствуйте. Это Андрей Сергеевич. Я готов… - бесцветным голосом говорит старик. Покорность и смирение. – Хорошо. Приходите.
Дело сделано. Продать Сталинградский орден ему предложили ещё весной, хорошие деньги пообещали – как раз на похороны к тем, что есть – чтобы сыну добавлять не пришлось (у него ведь детишки).
Сердце стучит через раз. Что орден? Железяка, сплав металлический, фетиш Великой Победы. Всё пустое… А жизнь – она больше, шире, ярче. И память глубока, но умирает с человеком, и тогда остаются только ордена да фотографии.
Раздался звонок в дверь…



17.02.2011 – 10.03.2011.