Неприкосновенный запас счастья

Мальчик Коля был похож на ковбоя и бабочку одновременно. Таковы были все мужчины, впоследствии вызывавшие во мне сильный трепет. Но поскольку это состояние посетило меня впервые, до концепта было еще далеко…

Коля был вечно сопливый зеленоглазый мальчуган с откровенно лидерскими задатками. Его обаяние действовало гипнотически на всех, кроме моей мамы. Однажды он вывел далеко за территорию детсада полгруппы, и беглецы весело отправились куда-то на поиски чего-то. Как ни странно, когда мы вернулись, воспитательница не убила Колю, а лишь слегка пожурила: «Что же ты, Горошек, так нехорошо поступил… Мы же волновались…» 

Перед тихим часом я переодевалась в ночную рубашку, которая была не случайно в горошек, а в честь Колиной фамилии. Лежа на соседних раскладушках, мы радостно болтали, за что нас то и дело ставили «столбом»... Но мы продолжали трепаться и в вертикальном положении.

Однажды во время игры в казаки-разбойники Коля чмокнул меня в правую щеку на углу сто двадцатого дома. И тут я почувствовала «удар счастья». Звучит не вполне по-русски, но иначе не скажешь. После этого события все изменилось, и в детский сад теперь уже я тащила маму, а не она меня. 

О, это был уютный кусочек жизни! Дома меня ждала сестра Ленка, в детском саду – мальчик Коля. Счастье! Правда, астматический кашель часто разлучал меня с «возлюбленным», но тогда ко мне вызывали Бабу Катю, и это тоже было здорово.

В отличие от всех остальных людей этой планеты, моя няня ничего не хотела улучшить во мне, ей все нравилось. Я же была обидчива и могла надуться по любому поводу. В таких случаях Баба Катя примирительно говорила: «Ну чего ты, Розуля, набычилась? Убери сковородник-то…» – так она именовала мой выпяченный от обиды подбородок. Поскольку няня была из Вологодской области и сильно окала, ее слова, о чем бы ни зашла речь, звучали основательно. От них трудно было отмахнуться. Не помню, чтобы Баба Катя хохотала или плакала. Потеряв в войну всех по-настоящему любимых людей, она перестала испытывать сильные эмоции, и африканские страсти нашей семьи не задевали ее. На меня она действовала как легкое успокоительное. Когда Баба Катя считала что-то полной ерундой, она говорила, добродушно глядя на меня сквозь толстые стекла очков: «Тряхомудия какая-то… Не бери в голову, Розуля».

Баба Катя не старалась меня развлечь или развить. Правда, иногда мы веселились на пару. Как-то раз папа, забежав домой на минутку, застал такую картину. Баба Катя, пританцовывая, выдает «народным» голосом обойму залихватских частушек. Рядышком наплясываю я, в совершеннейшем восторге, размахивая платочком и тоненько подпевая.

Вот та малость, что застряла в памяти из нашего обширного репертуара:

На кусту сидит вОрОна, кормит вОрОненОчка,
У какой-нибудь разини ОтОбью миленОчка!
Э-э-эх!

Ой, деуки, беда! Куда мне деваться:
По кОлено бОрОда, а лезет целОваться!
Э-э-эх!

Ой, бабОньки, в нашем переулке
Жена мужа прОдает да за четыре булки!
Э-э-эх!

Хоть моя няня и была религиозна, но веру свою в массы не продвигала. Я же в пять лет была воинствующим атеистом и изо всех сил старалась перевоспитать отсталую старушку. Вспоминается одна из наших бесед на «божественную» тему:

- Баба Катя, ты знаешь, космонавты в космос летали, а Бога твоего там не увидели!
- А Он выше…
- А они и выше полетели и его опять не застали! Значит, его просто-напросто нет?!!
- А Он еще выше…

Как же иногда хочется туда, в тот потерянный рай, в ту спокойную светлую бухту…
Ангел мой без крыльев, видимых глазу, Бабка Катя, Царствия небесного тебе!