Звонок Бяшки

Сергей ПРОКОПЬЕВ

ЗВОНОК БЯШКИ
Рассказ


Артур Евгеньевич варил кофе. Утром не удавалось неспешно предаться этому занятию, посему утром ограничивался чаепитием, вечером – кофе. Достал банку с зёрнами (предпочитал свежий помол), насыпал в кофемолку, она запела на высокой ноте. Артур Евгеньевич в размеренном ритме досчитал до шестидесяти, нажал на кнопку. Открыв крышку, не удержался, поднёс к лицу кофемолку, втянул в себя запах вкусно пахнущей тёмно-коричневой муки. Затем специальной деревянной ложечкой зачерпнул кофе с горкой и насыпал в медную турку. Вторую ложечку присовокупил к первой. Вскипятил чайник, крутым кипятком залил муку. Он предпочтение отдавал рецепту варки, когда последовательно три раза снимается и ставится турка на огонь. Чуть начинает кофе достигать точки кипения – вот-вот забурлит – быстро убирал с плиты. Давал возможность кофе успокоиться, снизить градус и через минуты три-четыре снова на огонь. Ни в коем разе тут не зевнуть, не довести до кипения... В досадном случае не выливал в раковину загубленный кипением напиток, но и не пил – отдавал жене. Та не привередничала, добавляла молоко и с удовольствием употребляла. Артур Евгеньевич принимался варить снова… Наконец кофе в третий, последний раз, подходит к критической отметке, поднимается аппетитная шапка – готово…
Артур Евгеньевич второй раз снял с огня турку, когда зазвонил телефон. Он поморщился – как не вовремя. Взял трубку…
– Это квартира… – незнакомый голос назвал фамилию Артура Евгеньевича.
– Да.
– Артура можно, – раздалось в трубке.
– Я вас слушаю, – официально ответил на фамильярность Артур Евгеньевич.
– Артур, это я – Вовка Баранников.
Артур Евгеньевич напряг память: какой Баранников да ещё Вовка?
– Ну, Бяшка…
Вот это да! Вот это звонок! Бяшка! Лет сорок не видел его. Ни разу, как переехали тогда в новый дом. Друзей в старом дворе не осталось. Собственно, их и не было. Другой надобности так и не появилось зайти в дом, в котором прожил десять лет.
Отец однажды, полушутя, обронил: «Дом на Красноуфимской был из разночинных». Да уж кого только не вобрал в себя. Из деревень, из полудеревенских городских окраин… Были семьи в эвакуацию приехавшие в Сибирь… Предки одних давно пустились в скитания по земле, переезжая с места на место, другие только-только сорвались с родовых гнёзд, поддавшись баламутящим ветрам эпохи.
Дом построили в начале 60-х годов. Массивное четырёхэтажное, кирпичное строение походило на крепостной равелин. Он был полон детей. Их судьбы в дальнейшем тоже сложились в духе «разночинного» сценария.
Толя Глобус, сын полковника авиации, окончил военное лётное училище и, как недавно Артур узнал из газетной публикации, попал в отряд космонавтов. Был в шаге от запуска в космос, да программу, по которой несколько лет готовился к полёту, закрыли, так и не удалось получить Звезду Героя. Другой Толя, Фёдоров, сделал воровскую карьеру – вышел в авторитеты.
Его брата-инвалида Вовку, переболевшего полимелитом, с перекрученной рукой Артур иногда встречал на улице Ленина. Бомж-побирушка. Лет в тридцать повесился Валька Куракин. Гошка Герасименко запился, обморозился и остался без рук. Мать Антоши Лебедева заведовала кафедрой физвоспитания в пединституте. Антон был чемпионом Советского Союза по парашютному спорту.
И если подводить итоги и расставлять детей двора на три шеренги: в одной крайней встанут лётчик, врач, преподаватель, два или три инженера, в другой крайней – четыре зека-профессионала-рецедивиста плюс двое-трое, кто по разу сходил на зону. Представителей средней шеренги миновала криминальная участь, но у многих жизнь пошла кувырком. Раза два в год Артуру звонила бывшая соседка Галя Торопова, она тоже давно не жила в доме детства, но информация по сарафанному радио об общих знакомых до неё доходила. Поболтать Галя любила…
Бяшка рос без отца. Был у него старший брат Лёнька и крикливая матершинница мать, она работала на авиазаводе станочницей-револьверщицей. «Мамка-пистолетчица», – говаривал Бяшка. Он отличался аномально слабым носом, чуть заденут – потекла красная юшка… Частенько этот невезучий нос оказывался на «линии огня». Играли в лапту… За их домами был отличный, огромный пустырь, летом здесь гоняли в футбол, зимой в коробке заливали лёд, а по весне лапта… Даже молодые мужики с удовольствием бегали с детворой, а кто постарше, те выходили поболеть… Кричали, давали советы… Мячи использовались разные, в том числе самодельные – вырезанные из каучука… Врежут таким – надолго запомнится… Каучуковым мячом Бяшке не прилетало, ему хуже досталось – битой по носу. Молодой мужик размахнулся, дабы от души приложиться по мячу, зафинтилить его в космос, чтобы вся команда могла туда-сюда сбегать пока соперник возвращает мяч в поле… Бяшку угораздило подсунуться под удар… И получил битой по любопытному носу… Кровища ручьём… У Бяшки тонкой струйкой не бывало – сразу поток… Однажды Артур оказался виновником его бурного проявления. Играли в футбол. Артур ударил по воротам, вдруг вездесущая Бяшкина круглая физиономия оказалась на пути яблока футбольного раздора. Нос, надо сказать, торчал на ней приметно… Мяч не мог миновать… Хлынула кровь… Бяшка упал на спину на траву, запрокинул голову, сдерживая извержение…
Зато как любил Бяшка пускать кровянку другим. Соберутся группой на пляж или в кино, если попадётся по дороге чужак, пацанёнок не их округи, спуску не жди. Обступят со всех сторон, карманы обшмонают (это называлось «брать валюту»), после чего Бяшка непременно ставил кулаком точку: «Дай-ка врежу по носопырке». И начинал бить жертву, целясь исключительно в нос. Раз, другой, третий… Пока не расквасит... Лишь с появлением крови успокаивался. Потом возбуждённо хвастал: «Я ему правой терц-терц! Он и захлюпал….» Однажды не получилось «кровя пустить»… Окружили двух подростков проверить «на валюту» карманы. Вдруг один выхватил нож. Тщедушный из себя парнишка, а ощерился диким зверьком. Их человек шесть... Но такая злость и ярость исходила от напряжённой фигурки, столько решимости колоть и резать, что не отважились даже превосходящими по численности силами вступить в бой… Только и всего Бяшка погрозил: «Ну, попадёшься в следующий раз, сделаю нос как у китаёзы!»
И ещё Бяшка любил душить котят и кошек. Брал котёнка одной рукой и с пакостной физиономией, глядя в мордочку жертве, сжимал кулак, а потом удовлетворённо отбрасывал трупик. Артур был свидетелем, как Бяшка, тогда им было лет по двенадцать-тринадцать, отобрал коробку с котятами у Нины Корзуновой. Если продолжить тему разночинности двора – Нина окончила мединститут, стала хорошим детским врачом. Ту коробку с котятами Нина нашла у сараев. В их дворе было два длинных ряда сараев – непременный атрибут многоэтажных домов 60-х годов. В каждой квартире стояла на кухне печь, а в ванной титан – всё на дровах. Печи позже, когда газ провели, сломали, титаны служили ещё долго. Для хранения дров предназначались сараи… У одного из них Нина обнаружила брошенных котят и понесла их домой. Налетел Бяшка, отобрал коробку и тут же передушил одного за другим уже не слепых котят… Ни одну кошку не пропускал равнодушно. Ловил, подманивал. Кошка не котёнок, может разрисовать когтями руки, лицо… У Бяшки всё было отработанно, с соблюдением техники безопасности. Хватал обречённое животное за горло со спины и сжимал двумя руками… Кошка дёргается, обмочится…
Прибился к их двору пёс. Забавный, с крепким телом, хвост крендельком. Отзывался на кличку Дружок. Добродушный, игривый. Любил гоняться за Артуром, когда тот выезжал на велосипеде. Стоило Артуру остановиться, Дружок синхронно тормозил, садился поодаль и ждал, чтобы весело сорваться вдогонку, как только Артур начнёт крутить педали. Иногда дня на два Дружок куда-то убегал со двора, и тогда взрослые и дети спрашивали: «А где Дружок? Что-то не видать…» Побегав на стороне, он обязательно возвращался… Его подкармливали всем миром… Тот день врезался в память Артура. Летний, пасмурный, на Иртыше не покупаешься… Бабушка послала в магазин. Проходя мимо сараев, Артур увидел, что Бяшкин открыт, заглянул… Дружок, подвешенный к потолку, дёргался в проволочной петле, а Бяшка бил по вытянутому телу коротким гранёным ломиком… Тут же стояли зрители…
Артур прибежал домой, упал на диван вниз лицом и разревелся в голос… Бабушка тормошила: «Что случилось? Что?» «Ничего!» – отталкивал встревоженную бабушку и не мог остановить рыданий…
Однажды Бяшка бросил щенка в котлован, что вырыли на другой стороне их улицы под строительство дома. Вырыли и забросили. Обильные дожди заполнили котлован водой. Туда швырнул Бяшка щенка, тот пытался выплыть на сухое, да не плавать учил его Бяшка. Он оттачивал меткость, швырял в борющегося за жизнь щенка камнями, пока тот не пошёл на дно…
– Артур, – говорила трубка, – вспомнил меня? Это Бяшка, а тебя звали Копчёным.
Артур был смуглым, за что прозвали Копчёный. Ему завидовали, никто не загорал так быстро и ровно, как он… Кожа лица давно утратила детскую смуглость…
Трубка продолжала представляться:
– А я тебя дразнил Копчёный чугунок! Помнишь?
Какой он сейчас Бяшка? Сорок лет миновало.
Бяшка жил в третьем подъезде, там же Саня по кличке Украина. Иногда его звали: Украина – мать жидова, но чаще – Хохляндия.
Хохляндия обладал умом хитрым, изворотливым… Жил с бабкой. Случалось сходился с ней в драке – только перья летели. Однажды сцепились во дворе. Бабка пыталась поленом зацепить внука, утащившего у неё из кошелька деньги… Внук кричал «не я» и норовил дать бабке сдачу… В это время из подъезда вышел лётчик, майор… В их доме, кроме отца Толика Глобуса, жили ещё три военных лётчика с семьями. Майор вышел в тот момент боя на бытовой почве, когда Хохляндия, получив пару раз поленом по бокам, выхватил его у бабки и замахнулся с ответным ударом… Лётчик, настоящий офицер, защищая здоровье пожилой женщины, перехватил полено и в назидание дал непочтительному внуку хорошего пинка. Или, как говаривали у них во дворе – пенделя. Хохляндия, получив пинка-пенделя, пробороздил носом землю… Но вскочив (в этом весь Хохляндия), не побежал подальше от бабкиного спасителя, в безопасное место от назидательных пинков, Хохляндия помчался домой. И не прятаться. Вернулся с ножом и бросился на майора с целью убийства. Майор, он не только по небу летать был мастер, ловко выбил нож и тут же сломал холодное оружие столового происхождения. Хохляндия ринулся в подъезд за новым. Лётчик неуловимым движением во второй раз освободил руку бешеного хулигана от ножа. И снова, засунув лезвие между досками скамейки, сломал его. Хохляндия и не подумал успокоиться (дома ещё оставались колюще-режущие предметы), метнулся в подъезд… Зато майору надоел трагикомический мастер-класс, на третий раз он не только вывернул руку с ножом, ловким приёмом поднял Хохляндию, перевернул и швырнул на землю… Бабка, недавно битая внуком, теперь истошно орала на лётчика: изувечил любимого Сашеньку. Хохляндия, приземлившись на голову и на спину, полежал без движения какое-то время, потом тяжело сел, из носа текла кровь, очумело, как после нокаута, посмотрел на стоящих над ним… Размазал кровь по лицу, оттолкнул бабку с её «Сашенька, родненький» и поплёлся домой…
Один раз Хохляндию в лучшем виде отделал Толя Глобус. С дворовскими Толя не знался. В футбол изредка выйдет поиграть и всё. Занимался спортом, выступал на соревнованиях… Артур учился в восьмом классе, когда в их подъезд вьехала новая семья – Тороповы: отец с матерью и две девчонки. В Галю, она была на год старше, Артур тайно влюбился. Интеллигентной наружности девочка, с белой кожей, длинными пальцами и большими глазами. Она заходила к Артуру за книгами, пластинками, иногда сидели, разговаривали. Начитанный Артур знал много стихов, мог сыпать Блоком, Есениным, Ахматовой, рассказывать что-то из прозы…
Начался инцидент с Бяшки. Язык у того был без костей и поганый, любил похабничать в адрес девчонок. Мальчишки сидели на лавочке под тополями. Галя вышла на балкон в облегающем трико. Бяшка возьми и брякни: «Я эти дойки раз в школе в раздевалке пощупал! Она пальто берёт, а я хоп сзади! Ничего. ****ь что надо растёт!» Толя Глобус услышал. Он невдалеке выбивал половики. «А ну повтори», – подошёл к Бяшке. Бяшка растерялся… «Я повторю!» – с блатной улыбочкой поднялся с лавочки Хохляндия. И развил Бяшкину тему в более грязных выражениях. Толя бил профессионально, по печени, по скулам, Хохляндия слабо пытался закрываться, но снова и снова летел на землю. Упрямо вскакивал и мешком падал… Раз на четвёртый остался лежать в нокауте, больше не в силах подставляться под каменные кулаки. Толик собрал половики и ушёл. Брат Бяшки Лёнька, державший мазу во дворе – он наблюдал за избиением с балкона, – спустился к пацанве и добавил унижений поверженному. Хохляндия, одыбавшись, начал грозиться: «Прирежу падлу!» Но Лёнька обрубил: «Не вздумай на него прыгать, если сесть не хочешь… Не говни, где живёшь». А Бяшку щёлкнул по носу: «Держи язык за зубами…» Бяшкин нос тут же потёк…
Лёньке была уготована по жизни роль рецидивиста. Шпану он держал в кулаке, и у приблатнённых ровесников был в уваженке. С улыбочкой, сузив глаза, повторял: «Раньше сядем, раньше выйдем, но торопиться не будем!» Со взрослыми во дворе держался ровно, вежливо, не грубил. Был крепко сложен, летом любил, поигрывая шарами мускулов, походить по двору в майке. Бяшка говорил, что брат не расстаётся с откидным ножом. Однажды Лёнька недели две ходил со смешной повязкой на лице. Она шла от подбородка (забавно увеличенного ватой с лекарством) к ушам. «Чирей! – смеялся Лёнька. – Но лучше здесь, чем на жопе. На морде не сидеть». «Чирей» оставил после себя длинный шрам по низу подбородка. Кто-то целил ножом Лёньке в горло.
Не стал Лёнька рецидивистом… У него была роскошная собачья шапка, из-за неё, может, и не стал. Ехал из Нефтяников в трамвае, вдруг на одной остановке с Лёньки сорвали шапку. Грабитель, хлюпик в фуфайке, прыгнул с добычей из вагона, разъярённый Лёнька ринулся следом, догнал, готов был порезать на лоскуты наглеца… Да хлюпик работал с хорошим прикрытием… Лёньку изметелили так, что он месяц лежал в больнице, вышел оттуда присмиревшим, замкнулся, устроился работать на завод… Потом говорили, ходку одну короткую он всё-таки сделал в лагерь, но не больше…
Артур не был полноправным членом дворовой компании и не стремился в таковые. В отличие от большинства, он хорошо учился, в школе ходил в передовиках. Тогда как компания не гнушалась делишками с криминальным душком. С лихостью воровали конфеты в магазине. Когда в своём родном, что располагался на первом этаже их дома, иногда ходили на сторону. Заявлялись в магазин в час пик: народ у прилавков толпится, очереди стоят, продавцы в мыле – на стрелки весов смотрят, деньги считают, товар подают. Одна часть пацанвы брала на себя роль шумовой, отвлекающей завесы, начинали бойко разговаривать, крутиться, шнырять между покупателями. В это время их дружки, трое-четверо, что выполняли основную функцию, прилипнут к витрине, один ловким движением вырежет в ней окошечко и с сотоварищами быстро крючком тащит конфеты…
В период моды на нейлоновые носки они целенаправленно вели на пляже охоту на сверхдефицит. Украденное передавали для реализации старшим, что курировали шпану… Не сама по себе она существовала, имелась воровская иерархия… Носки тянули следующим образом. Модника на пляже наметят и ложатся рядом… Он, истомлённый жарой, пойдёт к Иртышу освежиться, а потом шагает домой с голыми пятками и пальцами тоже. Если осмотрительный модник попадался, одежду без присмотра не оставлял – выжидали, когда слабину проявит: заснёт, отвернётся, отвлечётся (или специально отвлекут)… Ещё один способ – пробегут мимо к воде шумной ватагой… Кажется, просто-напросто несётся детвора, переполненная восторгом от солнца, тепла, счастливого времяпрепровождения… Но после этого «просто» носочки исчезали бесследно… Вот они лежали, а вот уже скрылись в чьих-то плавках и проследовали в этом укромном месте в воду…
Ещё одна воровская игра разворачивалась на колхозном рынке… Предприимчивая детвора, заваливаясь туда, начинала круговерть: кто-то бросался помогать торговцам разгружать, раскладывать товар, принимался суетиться всё с той же целью: отвести глаза от истинной цели тимуровского порыва. Ловкие на руку в это время воровали съестное и не только… Однажды по пути на пляж Хохляндия вот также предложил заглянуть на рынок. Было их человек десять-двенадцать, Артур в том числе. Он сразу и не сообразил что к чему, когда началась кутерьма у машины с фруктами. Никто шпану не просил, она по собственной инициативе бросилась помогать таскать ящики с абрикосами от машины к рядам… Артур стоял в стороне и вдруг видит: рука Хохляндии из-под прилавка выныривает и хап, сгребла горсть денег, что лежали в коробке у весов… Привёл в себя Артура истошный крик: «Ворюги! Держи их!» Артуру бы стоять на месте, когда все рванули врассыпную, он поддался панике, припустил, а наперерез разъярённый мужик с коромыслом в руках… Не воришкам досталось в результате – ротозею Артуру попало. Хорошо, вскользь рассёкло крючком кожу на виске, ещё бы немного и зацепило глаз… Раненый Артур припустил с рынка, несётся по улице, кровь из раны хлещем… В переулке догнал его Бяшка и повёл на колонку рану обмывать…
Одну осень они объедались арбузами. Как-то Артур вышел вечером, уже темно было, глядь, Хохляндия летит. «Айда быстрее, – Хохляндия потащил за собой, – поможешь». У магазина, что располагался на первом этаже их дома, было отдельно стоящее складское помещение, его построили впритык к сараям. Артур с Хохляндией забежали за сараи, а там работа кипит. От склада выстроилась цепочка из дворовой шпаны, и по ней, только руки сосредоточенно мелькают, арбузы утекают куда-то в темноту… В стене склада на высоте человеческого роста отверстие, только-только хорошему арбузу пролезть, из дырки выскакивают, как по волшебству, бахчевые ягоды, тут же подхватываются и по цепочке…
Провернули дело так… Из Бяшкиного сарая проникли в сарай, что стоял вплотную к складу, проделали лаз в закрома магазина и очутились на горе арбузов. Потом дырку в стене на улицу организовали. Набрав достаточное количество даров природы, юные ухари аккуратно поставили кирпичи на место в обоих отверстиях, заделали дырки в стенах, как будто ничего и не было. Не одним днём жили. После чего принялись поедать добычу… Вокруг сараев наутро всё было усыпано корками и семечками… Прошло дня три, снова привезли арбузы в магазин… И снова часть сладких ядер исчезла во тьме за сараями… Лишь недели через две магазин начал ощущать недостачу… Заявилась во двор милиция, расспрашивала местных жителей, записывала показания, но так и не дознались следователи, через какую прореху уходил из склада шарообразный в полоску товар.
Артура не привлекали к разработке воровских операций, к участию в них (за исключением арбузной эпопеи…), но с дворовой компанией он до девятого класса частенько сидел вечерами близ дома, ходил на Иртыш, в кино, в парк… В девятом классе Артур записался в театральную студию (вдруг азартно захотелось «стать артистом») и, отдавая всего себя театральной отраве, отдалился от вчерашних корешей… В десятом классе артистический заскок прошёл, переболел Артур сценической заразой и окончательно потерял интерес к публике двора, стало скучно с ней…
С Хохляндией Артур столкнулся, учась в университете на пятом курсе… В конце октября после занятий вышел на крыльцо университета и опешил, Хохляндия навстречу:
– Копчёный, здор;во! Ты домой? Давай подвезу на тачке.
Показал на стоящее поодаль такси. Получается, Хохляндия ждал его. Разузнал, в каком корпусе учится, посмотрел расписание их группы. Готовился к этой встрече. Артур не сразу это понял… В машине сидели две ярко разукрашенные девки с пошлыми шуточками…
По дороге Хохляндия сообщил, что неделю назад освободился.
Он сел малолеткой, ещё когда Артур жил на Красноуфимской. Под ножом пытался изнасиловать молодую женщину. Часть срока отсидел в детской колонии, потом попал во взрослую. Там, рассказывали, отрезал кому-то ухо.
– Восемь лет чалился, – бравируя, доложил, – а сейчас гуляю…
«Чё ему надо? – думал Артур. – Денег?»
Вовсе не импонировало тратить время на Хохляндию. И ради чего? Друзьями никогда не были, даже товарищами. Наоборот, Хохляндия вызывал неприятные чувства. Однажды едва не подставил под срок. Артур в тот вечер скучал на лавочке перед подъездом. Вышел Хохляндия, позвал: «Копчёный, пошли с нами в парк». В кармане куртки у него что-то гремело. «Что это?» – спросил Артур. «Да так, – отмахнулся Хохляндия, – погремушка». Со зрением у Артура всегда были проблемы, в сумерках сразу и не понял, что они замыслили… Шли группой человек в десять, вдруг передние во главе с Хохляндией обступили мужика, и Хохляндия ударил того по голове цепью, намотанной на руку… Вот что звенело у него в куртке… Тут же бросились шмонать карманы сбитого с ног… И вдруг кто-то закричал: «Милиция!» Кинулись врассыпную. Хохляндия догнал Артура, что-то сунул в руку: «Держи!» Сам рванул вперёд. Артур был в коротком пальто с большими накладными карманами, на бегу положил в карман переданное Хохляндией… Сзади затрещал свисток. Артур нырнул в боковую улочку. Поднажал. Не добегая до своего двора, заскочил в подъезд соседнего дома, достал переданное Хохляндией. Это был пистолет. Пневматический строительный пистолет для забивания дюбелей, которые можно вбивать и в человека… Артуру стало не по себе, поспешно стёр с пистолета отпечатки пальцев, и вдруг откуда-то появился Хохляндия. «Давай-давай-давай сюда! – отобрал пистолет. – Молоток, хорошо сработал».
– Слушай, Копчёный, – спросил Хохляндия, когда отъехали на такси от университета, – у тебя колёс лишних на зиму нет? Деньги появятся – рассчитаюсь. А то холода уже!
«Колёсами» тогда называли не таблетки – обувь.
«Всё ясно, – подумал Артур, – не ностальгия привела Хохляндию ко мне».
На каникулы Артур ездил в Ленинград и там купил отличные финские меховые сапоги в «Гостином дворе». На высокой подошве, тёмно-коричневые. Классные сапожки.
– Дам, – сказал Артур.
Нет, не новые хотел отдать Артур, да и не старьё. Были у него ещё югославские, которые самому бы пригодились. Всего зиму носил. Мать, когда он привёз финские, сказала: «Правильно, что купил, одна пара обуви – не обувь». Но Артур решил отдать, только бы отвязаться от Хохляндии.
Артур не хотел приглашать Хохляндию к себе домой. Тот, как бы предчувствуя, опередил:
– Заходить не буду, на площадке подожду.
Матери дома не оказалось. Уже хорошо, не надо объясняться. Артур достал с антресолей сапоги…
– Молоток, Копчёный! – взял Хохляндия подарок. – Держи кардан!
И протянул руку с наколками «перстней».
В тот день Артур по своему обычаю до полуночи читал. Мать спала в своей комнате. Отец был в командировке. И вдруг ни с того ни с сего на сердце стало беспокойно. Он прислушался к тишине. Осторожно пошёл к входной двери… Жили в 70-х годах беспечно. Дверь, как и у большинства соседей, была, можно сказать, картонной. Деревянная рама, с двух сторон покрытая древесно-волокнистыми плитами, между ними соты из того же ДВП. И один замок. Толкни плечом… Артур тихонько подошёл к двери. И жуть охватила. За дверью кто-то стоял... Третий час ночи. Темнота, тишина… Решение возникло мгновенно, громко спросил: «Мама, ну куда ты задевала портфель? Папа, а ты не брал?»
Почему вдруг с языка сорвался этот «портфель». Почему не топор? Не нож? Третий час ночи, ему портфель подавай…
Мать заполошно вскрикнула из своей комнаты: «Что? Кто?..»
А за дверью раздался чёткий шёпот: «Не спят. Сваливаем».
Это был голос Хохляндии…
Артур нашёл на кухне топорик, у которого с одной стороны было никелированное лезвие, а на месте обуха ребристый пятак – мясо отбивать. И просидел с ним в руках до утра. Всего колотило… Хохляндия приходил грабить. А значит – «мочить».
На следующий день Артур поставил цепочку на дверь. И ещё несколько ночей был в напряжении. Но больше Хохляндию не видел никогда…
В десятом классе, в третьей четверти, родители Артура получили квартиру в центре, и семья переехала с Красноуфимской в новый дом. Пожалуй, с той поры не встречал Бяшку. Позже слышал, тот сходил в армию, а потом работал на стройке. И всё.
И вдруг звонит.
– Слушай, Артур, ты в прокуратуре работаешь?
Вот оно что. После школы Артур поступал в университет на юридический факультет, проучившись два семестра, поддавшись студенческой вольности, забросил учёбу, завалил сессию, перевёлся на заочный, устроился в прокуратуру помощником следователя… Однако через год бросил юриспруденцию и поступил на исторический факультет, сейчас преподавал в университете.
У Бяшки в голове зацепилась та давняя информация о юридическом, из которой сделал предположение: Копчёный давно уже занимает высокий пост в прокуратуре или адвокатом стал.
– Вот как, – разочарованно сказал Бяшка. – Я думал, ты мне поможешь.
И рассказал свою историю. Сына убила невестка.
– Сука! Прошмонтовка! – распалялся Бяшка. – Она спуталась с чёрным. На рынке овощами-фруктами торговала. Ну, и спуталась с черножопым. На него работала и стелилась под него. Витя у меня такой парень был. Закончил до армии автотранспортный техникум, работал на станции техобслуживания. Золотые руки. Ну, скажи, Копчёный: она что ли на рынке заработала машину? Один триппер могла заработать. Витя «Нисан» купил. Квартира обставлена. Он ведь не пил. Вообще не пил. Пришёл из армии, я бутылку выставил: «Давай, сынок». «Не, папа, я в эти игры не играю». Представляешь? Я и сам на его примере меньше стал прикладываться. Честное слово! Пиво он вообще иначе как мочой конской не называл. Почему она и зацепилась за него. Как Витя с армии пришёл, она быстренько ему дала, ей-то не впервой, а потом: «Я – беременная». Витя парень честный. А жили… Могла, сука базарная, в сиську напиться. Ему звонят, он едет за ней. Просил Витю: «Бросай ты её, бросай!» Как чувствовал, до добра не доведёт. Дочка у них Ксюшенька. Славная девочка, на будущий год в школу. «Папа, – Витя, бывало, скажет, – если разведёмся, Ксюша пропадёт». Этой стерве убийство по неосторожности присудили… Какая неосторожность? Она специально ударила ножом… И сбежала… Он кровью истёк… А в суде наплела всякого вранья… Я подозреваю, черножопый адвоката нашёл… Машину быстро продала, на неё была записана… Витьки нет, а эта сука даже срок не получила. Помоги, Артур, правду найти… Я заплачу, свою машину продам, чтоб её посадить… Такого парня угробила! И даже не сядет! Витя у меня один был. Дочь в пять лет умерла от менингита… И Витя чуть в тринадцать лет не умер. У него лопнул аппендицит, а коновалы со «скорой» не поняли… Потом его еле вытащили…
Артур прижал к уху трубку, поставил кофе на огонь…
Не мог он представить Бяшку пятидесятилетним мужиком. Того вечно остриженного наголо (стригла ручной машинкой мать, других причёсок, кроме «нуля», в её парикмахерском арсенале не было) со шкодными глазками подростка, всегда готового на пакость…
В соседнем доме жила Лидка Ермакова, звали её Фома. В раннем пионерском возрасте Фома отличалась завидной ловкостью при воровстве конфет, это когда кто-то из пацанов вырезал «окошечко» в витрине магазина. Фома шуровала крючком так быстро, что за пару-тройку минут могла полкилограмма шоколадной «Ласточки» или «Весны» вытащить. В тринадцать лет Фома бросила воровской способ зарабатывания конфет. К тому времени она вполне сформировалась. Крупнотелая, со столбообразными ногами, басовитым голосом. Мать её постоянно принимала у себя мужиков. Фома пошла по аналогичной дорожке. И как мать – не задаром. Поначалу удовлетворяла просьбы того же Бяшки: «Фома, кунку покажи, конфету дам». Потом потихоньку начала, пока матери нет, пускать к себе охочую до её телес пацанву.
Артура тянуло слушать разговоры «про это», хотя понимал: нехорошо, стыдно, грязно. Бяшка несколько раз подбивал, он предпочитал коллективные походы к Фоме: «Копчёный, пошли к Фоме. Отпежим на пару. Рубль тащи и пойдём». Артур никогда не участвовал в этом, был у него внутренний запрет…
Однажды Бяшка направился к Фоме с Хохляндией. Всезнающие и всевидящие бабки засекли, куда пошли сексуально озабоченные парнишки, матери Бяшки доложили. Та, женщина резкая, схватила дрын и к Фоме. «Проститутка, открой сейчас же!» – затарабанила в дверь. Дружки запаниковали. Второй этаж, куда деваться? Привязали бельевую верёвку к батарее и по ней… Сожгли до крови кожу на ладонях, но удрали… Потом демонстрировали травмы, как боевые раны…
Двумя-тремя годами раньше, когда Бяшка ещё не насмеливался по «мужской» надобности похаживать к Фоме и ей подобным, он сдавал свой сарай парням постарше. Надо сказать, Бяшка рос рукастым. Всем желающим ремонтировал во дворе велосипеды… Сколько раз Артур обращался к нему… Никто так не мог исправить «восьмёрку» на колесе, как Бяшка. Он оценивающе осматривал снятое с велосипеда повреждённое при столкновении с камнем или другим препятствием колесо, чертил мелом чёрточки на ободе, подтягивал соответствующие спицы… Потом, на вытянутых руках держа за ось колесо и медленно вращая его, проверял, что и как получилось. Если по-прежнему восьмерило – снова подтягивал спицы… Увлечённо сопел, а закончив дело, гордясь собой, вручал отремонтированное колесо хозяину: «Ничё, салабоны, вы не умеете!» Во время увлечения деревянными самокатами с подшипниками вместо колёс, никто лучше Бяшки не мог сделать такой аппарат.
В сарае у Бяшки разбирались на запчасти ворованные велосипеды. Здесь же изготавливалась пиротехническая продукция – взрывпакеты. Для чего надо было найти, чаще открутить у кого-нибудь на входной или на сарайной двери ручку из магния, затем Бяшка, кропотливо шоркая по ней напильником, добывал магниевые опилки, перемешивал их с порохом, делал фитиль… И шли в парк, где ждали в шкодном возбуждении окончания танцев… Шоу получалось на загляденье… Уставшая от скачек молодёжь высыпала на аллею с танцплощадки… Аллея, как слабо освещённый туннель – по сторонам подступают густые кусты, деревья нависают, вверху темень неба… И вдруг над головами страшный взрыв, вспышка… У некоторых парней ноги подкашивались от неожиданности, что уж говорить о девушках… Визжали так, что листья у берёз сворачивались… Свистела милиция… А кого ловить, хулиганы швырнули из кустов взрывпакет и смешались со всеми…
В сарае Бяшка оборудовал будуар. Из самолично оструганных, тщательно подогнанных досок сбил добротный двухэтажный топчан. Одну стену сарая завесил большой географической картой, другую старым рисованным «ковром», на котором плавала пара лебедей. Смастерил столик, над ним повесил керосиновую лампу. В углу стоял маленький сундучок, в нём хранился инструмент… Летом Бяшка любил спать в сарае. И пускал туда парочки. Сам старался подглядеть… В качестве платы за аренду забирался на второй этаж, в досках имелась специальная щель… А потом с масляными глазками рассказывал во дворе, как и что видел…
Однажды Бяшка, это уже когда с дружками стал посещать Фому, исхитрился записать на магнитофон один из похотливых походов. Притащил свою «Комету», будто бы музыку послушать, но втихушку, когда приступили к «главному делу», поставил на запись. Потом, когда матери не было дома, водил к себе слушать...
– Копчёный, ты же самый умный был из нас, – просящее говорил в трубку Бяшка, – подскажи, что мне делать? Не могу я спокойно жить, пока эта тварь ходит по земле…
Бяшка заплакал в трубку, навзрыд, по-бабьи:
– Я должен отомстить ей! – твердил сквозь слёзы. – Должен! Засадить её в тюрягу… Помоги, Копчёный…
Артур Евгеньевич положил трубку, налил кофе в чашку… Заглянула жена:
– Откуда звонили?
– Из детства… – ответил Артур Евгеньевич.
И закричал на любимицу кошку: «Ах ты, поганка такая!»
Кошка мостилась сделать лужу в углу. Её не пускали на улицу к кавалерам, за что второй день мстительно устраивала туалеты где попало. «Бяшки на тебя нет! – затопал Артур Евгеньевич на вредное животное. – Враз бы кердык тебе устроил!»