Ницца

     ...не знаю, каковы её взгляды на это. Её ягодицы – вот её реальность. А разве и не моя, разве то, что она доктор философии – оправдывает её больше, чем...

     НОКДАУН! НОКАУТ!

     Но бокс – это два, два – или даже три смысла. Доктору философии это легче понять. ПОНЯТЬ. Но ПРИНЯТЬ?.. Я никого не виню, но я слишком долго жил, в одиночестве и невыразимой тоске, слишком долго, чтобы однажды проснуться и сказать: всё кончено. Научись принимать и это. ВСЁ КОНЧЕНО.
     Я вспоминаю Ниццу... Зачем, почему я это делаю? Флоксы... Что такое Флоксы – теперь, когда НЕ ОСТАЛОСЬ НИЧЕГО; у меня были дела... радио... встречи... ресторан... 12.30... Да, 12.30, и она пришла в мягких прозрачных туфлях:

     ШПРЕХЕН ЗИ ДОЙЧ, МИЛЫЙ?

     Её вопрос озадачил меня. Я ведь не доктор философии. И мне не объять целое. Не могу вспомнить, не могу вспомнить, как звали ту поэтессу-брюнетку, она была третьей, и она так много, так возвышенно говорила. Когда слово берёт женщина –

     В НАШЕМ УСТАЛОМ, УСЛОВНОМ МИРЕ –

     когда слово берёт женщина, вдруг понимаешь, что эмансипация – не пустой звук. Что менструация не заливает мозгов даже в самом её разгаре... Да, у неё была менструация. Но TELL ME! HELP ME! Я вёл себя так, словно бы её – менструации? брюнетки? женщины? любви? не было...

     (Несколько месяцев спустя, во время передачи о средневековой живописи на Берлинском телевидении, я узнал, что Келли ушла из жизни. Её парализовало, и говорить она могла только “и” и “а”. Иа, бедный ослик... Как цинична жизнь. После того длинного письма от негритянки я ничему не удивляюсь...

     АПДАЙК! АХТУНГ! ЭЛЕЙН! ЦИФФЕР БЛОК...

     Не знаю, кому это интересно. Кому я проговариваю этот маленький

     ЭТОТ БЕСКОНЕЧНЫЙ!

     спич... Я просто смотрю на свой билет до Парижа. Тёплый дождь стекает по моим членам, и через несколько шагов я, возможно, не различу, не смогу узнать себя в скользком небесном плаче...