Архивы памяти. Если тебе комсомолец имя

Год на те поры стоял 2002-й. Месяц, не соврать бы, скорее всего – сентябрь. Максимум начало октября. Мы тогда с Арсеном зело полюбили ночные прогулки по городу гулять.  Было еще довольно тепло, почти сухо, и погоды стояли предсказанные…

Как-то, прогуливаясь таким образом по центру, забрели мы в кафе на остановке – в аккурат напротив бывшей «Риги». Было когда-то в Красноярске такое почти элитарное заведение… Давно было, ещё в мои студенческие годы. И особый шик был у наших курсовых девушек в перерыве между лентами делиться впечатлениями о том, как «вчера в «Риге» познакомилась с та-а-аким…»

Не подскажу, что там сейчас, на месте этой «Риги», находится, а напротив, то есть через дорогу, находится кафе «Кантри». Мы, собственно, туда-то лыжи и вострили, но усатый дворецкий на входе с сожалением помотал головой: мест нет. Ну, нет так нет. Мы люди не гордые. Зашли в забегаловку на остановке. Она там тоже как будто всегда была, только названия меняла. И в этот осенний момент называлась, кажется, «Феникс». Не сказать даже, чтоб средней руки забегаловка (вот ещё вопрос физиологии на ерундицию: где у человека средняя рука, которой он уровень заведений измеряет?). Рука там была, пожалуй, самая что ни на есть нижняя. То есть почти нога. Картонные тарелочки, чуть заветревшие бутерброды с рыбой и колбасой под стеклом холодильной витрины, ворох грязной посуды с пятнами кетчупа и огрызками блёклых сосисок… А нам что? Нам только ноги отдохнуть да определиться насчет дальнейшего маршрута.

В «обеденную залу» даже и заходить не стали, сели за столик в этаком просторном предбанничке. Там же и охранник сидел, поближе ко входу, со здоровенным боксёром. Боксёр сонно щурился, уткнув нос в пудовые лапки, и на входящих-выходящих особо не реагировал.

И тут моему спутнику на пейджер (помните ещё такой гаджет незамысловатый?) приходит сообщение. Он, как говорят в народе, «дико извиняется», мол, надо выскочить к «Лучу», там ребята собрались, какой-то разговор поговорить требуется. Не волнуйся – мирный разговор. Не криминальный. Подождёшь?

Да куда я денусь? И время ещё не так, чтоб совсем позднее. Хотя уже ближе к полуночи.

В общем, взяла я себе 50 грамм водки поприличнее (из всего «асиртимента» спиртного она мне показалась самой безобидной почему-то). Попросила нарезать свежих бутербродов с семгой. Хотя, подозреваю, была это горбуша откровенная. Стакан соку апельсинового спросила. Сижу. Глотну огненной воды, укушу бутербродик, дальше сижу. Выйду, покурю, и дальше сижу.

Тут втекает в кафе стайка молодежи. Присели неподалёку, что-то заказали, сидят, жужжат между собой. А один вьюнош, с лица как бы смутно до боли знакомый, всё в мою сторону поглядывает. Вьюнош так себе. Бледный и со взором горящим. По лицу жиденько сбрызнуты не то веснушки, не то подсыхающие юношеские прыщики. Чубчик не то, чтобы кучерявый, но слегка волнится. Ушки замечательные… Ушки почти что под прямым углом к голове, такие нежно-фарфоровые, светом дневных ламп сзади подсвеченные – пламенеют, как летний рассвет. Крысотень! И всё на меня косится. Всё косится…

Выхожу я покурить на крылечко – он следом. И давай, как записной хлыщ, мести фраком мостовую: а что это такие красивые девушки делают среди ночи в одиночестве в таком некомильфе? Отдыхают, говорю. В гордом и желанном одиночестве. А не желают ли девушки продолжить вечер в более подходящей для своих достоинств обстановке? Нет, спасибо, мне и так хорошо. Вьюнош настойчив: и всё же, может быть? Ужин с плавным переходом в завтрак? Вино какой страны вы предпочитаете в это время суток?

Ах ты ж, господи, дитя ты неуёмное! Я не так, чтобы в бабушки тебе гожусь… Но если так прикинуть локоть к носу, не моя б комсомольско-морально-устойчивая юность, вполне бы мог в сыночки соответствовать. Вы, говорю, молодой человек, подите к столику. Там вас юные барышни ждут. Они вам как-то больше подходят – и по возрасту, и по разуму… И в потребностях, я вижу, непритязательны. Вы ж не смотрите, что я тут водочку горбушей закусываю. Это так, минутная слабость, королеву периодически тянет на помойку, чтоб к народу ближе.

И вот последующие полчаса вьюнош мечется между товарками, кушающими какое-то винцо, и мной, скучающей за рюмкой водки. И так намекнёт, и эдак. Отказам не внемлет. И тут, на моё счастье, «возвращается муж из командировки». А картина пред ним такова: сидит его дама вполоборота, почти спиной к некоему собеседнику, который, нервно теребя край пиджака, что-то ей убедительно вещает.

Я, конечно, изображаю на лице полный восторг при виде своего мужчины, и вьюноше ответствую: мол, да подите вы уже к барышням, юнкер! Мне, право, неловко! Вот и государь уж воротились из Голландии…

Вьюнош встал, сделал головой этакий жест вежливости, мол, честь имею, и попенял: что ж вы, сударыня, не сказали, что ожидаете кого-то? Да с какого беса я, милый друг, должна вам была что-то сообщать? Идите уже с миром.

«Государь» садится напротив, дёргает слегка бровью и спрашивает: «А что здесь делает ленинский комсомол?». Какой такой комсомол, удивляюсь я. Оборачиваюсь – и тут-то меня озаряет. Это же Аркадий Волков, второй после Сайбеля комсомольский вожак, престарелую барышню в захудалой кафешке на ****ский гешефт ангажировал! Личико-то в телевизоре мелькало на то время чувствительно, как же я так не признала? На ушках пламенеющих сконцентрировалась, не иначе.

Вот такие вот случались во времена оны дела, да… Комсомольцы, значит, добровольцы, любовь и весна. Полный набор морального кодекса строителя коммунизма:)