Танки на крышах. Ч. 2. Гл 1

                Ч А С Т Ь   В Т О Р А Я



                Г л а в а   1

         Как-то вечером в первых числах августа я работал у себя в комнате над этим романом. Будучи в одиночестве и не до безобразия трезв, я сделал в полумраке легкое, но не очень ловкое движение рукой, чтобы потушить окурок сигареты. При этом я подтолкнул локтем бутылку со спрайтом, стоявшую недалеко от моего лаптопа. Напитка было хоть и у самого донышка, но оказалось достаточно, чтобы залить «клаву» моего верного друга. Возможно, ему не понравился вкус, а может быть, надышавшись совсем другими парами, тоже захотел «догнать», но почувствовав себя обманутым, он тут же ушел в глухую обиду и объявил мне бойкот. Напечатать на моем компьютере даже одну букву стало задачей невыполнимой.
         К тому времени я еще не совсем закончил набирать текст и корректировать первую часть этой повести. Сама жизнь диктовала идеи, которые витали и не давали покоя, поэтому я стал бегать в поисках того, кто мог бы мне помочь. Но кто это в Африке может отремонтировать компьютер? Снять кейборд у них получилось, но при этом они оторвали один из ленточных контактов (или, как они там называются?), после чего реставрация стала делом абсолютно невозможным, только замена.
         Можно было бы подключить кейборд от стационарного компа, но свой я оставил в Замбии, подарив его на день рождения одному замечательному  украинскому парню, Мишке, прекрасному нейрохирургу из Киева. Свой кейборд у него «полетел», и я не смог отказать себе в удовольствии выручить человека таким подарком. Теперь «приехал» и мой лаптоп, а степень вероятности найти в Танзании аналог с русским алфавитом была такой же, как наткнуться в Аравийской пустыне на стаю перелетных пингвинов. Ничего не оставалось, как перейти на обыкновенную писанину шариковыми ручками по бумаге, глубоко сочувствуя тем, кто когда-то делал это при свечах, макая в чернильницу гусиными перьями.

         Как-то в те дни к нам в госпиталь положили одного москвича, шизофреника. Его звали Олег. Устав от столичной суеты, он решил взять отпуск и в одиночку поехать в Кению. В Москве никому не пришло в голову удивиться столь странному решению, и его отпустили.
         Как сказал мне однажды мой давний знакомый, страдавший той же болячкой: «Если человек идет не в ногу со всеми, значит, он слышит другой барабан». Беспрепятственно добравшись до Найроби, этот москвич взял там на прокат машину и покатил на юг, посмотреть на Килиманджаро. И... исчез.
         Его московская мама подняла на уши российское посольство в Кении. Потом материнское сердце не выдержало, и она прикатила сама. В Кении они выяснили, что он пересек границу с Танзанией, но почему-то пешком, сведений о машине не было. Обезумевшая от предположений мама нырнула в Дар и вместе с сотрудниками уже посольства в Танзании искала его четверо суток. В конечном счете они нашли его. В предгорьях, на окраине джунглей, в одной из полузаброшенных деревень на танзанийской территории он прятался от преследовавших его вооруженных бандитов. Когда все выяснилось, то оказалось, что Олег просто «не в себе» и страдает манией преследования. Никаких бандитов не было и в помине. Машину он бросил еще в Кении, на границе. Оформив танзанийскую визу, он пешком, а потом и автобусом стал добираться до Килиманджаро. Тут его и нагнали. В Институт сердца его привез консул посольства, тот самый Дмитрий Геннадьевич, вспомнивший, что в этом госпитале работает русский врач. Кроме того, здесь было тихо и немноголюдно.
         Когда я поговорил с пациентом, для меня характер болезни стал ясен с первой минуты. Он нес такую околесицу, что с диагнозом разобралась даже Салха, когда я перевел ей кое-что из сказанного им. Он был уверен, что я из КГБ и делаю все, чтобы его завербовать. Целью такой вербовки было строительство коммунизма, что без его глубоких познаний в электронике и компьютерной технике было задачей абсолютно невыполнимой, и даже попытка сделать это без его руководства выглядела бы по меньшей мере  смешной. Салха, разумеется, тоже была из этого сурового ведомства и крашеной, что он и «доказывал», пытаясь стереть «краску» с ее кожи ватой со спиртом. Никакая это не Африка. На самом деле мы недалеко от Новороссийска, на побережье Черного моря, а вон те кораблики и даже пролетавшие над нами изредка самолетики не что иное, как бутафорские игрушки, которые мы пускаем специально, чтобы в чем-то его убедить. А когда я в качестве доказательства показал ему пару баобабов и спросил, растут ли они под Новороссийском, он ответил, что их сюда пересадили из тех же соображений. Вопрос: зачем на море, даже под Новороссийском, ставить картонные кораблики, если полно настоящих, в голову ему не приходил.
         Я разговаривал с его мамой, по словам которой психическое заболевание исключалось полностью и абсолютно, что ничего подобного нет и быть не может. Ее Олежек очень умен, и вообще идеальный сын. Даже когда несколько лет назад его московская жена попробовала влиять на него не так, как этого хотела мама, пришлось закрыть дверь перед ее носом, не очень вежливо попросив перед этим больше никогда не появляться на пороге. И слава Богу, он оказался еще и настолько умен, что не обзавелся к тому времени собственными детьми.
   - А вы говорите о каком-то психическом заболевании. Не надо оскорблять моего сына такими подозрениями! - закончила она свою отповедь.   
         Я хотел было привести ей распространенное высказывание наших психиатров, которое гласит: «Для того, чтобы сойти с ума, нужно прежде всего его иметь». Но спорить с ней я счел бессмысленным. С такой мамой я бы тоже в одиночку смылся в Кению прятаться от вооруженных бандитов.
         Но в процессе разговоров выяснилось, что и Олег, и даже сама его мама действительно очень хорошо разбираются в компьютерах, а сын - так просто профессионал. К концу его пребывания в нашем госпитале мы, проведя долгие часы за беседами, уже нравились друг другу, и его мама, увидев мое отношение к ее сыну, прониклась ко мне чувством тихого «спасиба». Когда они выписывались, чтобы лететь домой, я попросил поискать для меня в Москве кейборд нужного моему компу типа. Они записали его шифр и пообещали сделать это сразу по приезде, причем бесплатно, в знак благодарности. Через месяц я позвонил им, но они меня уже плохо помнили. Дважды я не прошу никогда, поэтому сейчас они уже наверное и вовсе забыли.

         Незадолго до этого, в последних числах июля, как и обещал, вернулся из отпуска Эркин. Если не считать наших коротких и очень редких телефонных разговоров, то я уже очень давно ни с кем не говорил на русском языке. Доходило даже до смешного.
         Я как-то познакомился с одним русскоязычным танзанийцем, метисом. Он носил странное для Африки имя – Ким. У нас оно было модным лет 70 – 80 назад, как аббревиатура названия Коммунистического Интернационала Молодежи. Тогда в обилии появлялись такие имена, как «Мэлсы», «Вилены», «Индустрии» и прочие наказания. Одна «Даздраперма» чего стоит. (Для тех, кому не встречалось, это - «Да здравствует Первое Мая!»).
         Ким был анестезиологом, и пришел в госпиталь в поисках работы для дополнительного заработка. Увидев на двери одного из кабинетов мое имя, он вошел и мы разговорились. В числе прочего он сказал, что его мать русская. Общение со мной, видимо, ему понравилось, и он захотел позвать меня в гости, чтобы познакомить с мамой. Самым интересным был наш диалог: он говорил на русском без акцента, а я по-английски, потому что русская речь перестала получаться у меня быстро. Я было обрадовался, что теперь у меня будет возможность с кем-то разговаривать, но вскоре выяснилось, что больше, чем поговорить, он ничего и не хотел. На мои звонки он отвечать вскоре перестал. Как-то с моей подачи его позвал на наркоз со своего телефона даже сам д-р Масау. Ким пообещал ему, но так и не появился тоже.
         Вот почему я с таким нетерпением ждал возвращения Эркина. Он оставался единственным, доступным мне в Африке русскоязычным человеком, тем более, что нас объединяло более, чем сорокалетнее знакомство. Кроме того, сознание, что он побывал в Ташкенте, было для меня чем-то вроде привета из дома. В конце июля я звонил ему чуть ли не каждый день, но автомат приятным женским голосом упрямо сообщал мне, что телефон «временно отключен». Я наткнулся на долгожданный голос только с восьмого раза.
   - С благополучным возвращением на родину, - сказал я ему.
         На «родину» он не отреагировал никак, у него был другой «пункт».
   - Ни хера себе, «благополучное»! - вскричал он. - Я приехал в пустой дом. Все разворошили. Ни телевизора, ни видео, ни DVD, ни музыкального центра. Даже спать не на чем. Я оставил этим «пидарасам» ключи, а они все бросили открытым.
   - Кого ты имеешь ввиду? Секьюрити?
   - Какие секьюрити? Павел со своей бабой! Я просил их оставить ключи в охранном отделении госпиталя, если им понадобится уезжать. Там когда сдаешь ключи на хранение нужно расписаться в специальном журнале. Я все просмотрел. Никаких следов нет. Доверил, бля! Приехал – все открыто, и секьюрити понятия ни о чем не имеют. Вот же суки! Теперь все по новой надо начинать.
         Чувства Эркина мне были хорошо знакомы. Теперь, не считая банковских сбережений, обобрали и его, и предпринимать что-либо точно так же было слишком поздно и бесперспективно. «Ищи ветра в поле». Хотя не исключено, что это сделали и сами охранники, воспользовавшись ситуацией. Выяснить это  вряд ли уже удастся.
   - Может быть, вернутся? - неуверенно подал я ему иллюзорную надежду. - Возьмешь с них компенсацию по полной программе.
   - Не вернутся, - уверенно ответил мне Эркин. - У них был совсем другой план.
         Да, «другой план» у них был уже давно, может быть, с самого начала. Но это была своя, глубоко семейная задумка, и никого посвящать в нее они не собирались. По своему «плану» со мной они разделались два месяца назад. Теперь и с Эркином тоже. Надо быть последним дерьмом, чтобы так кататься на горбах людей, бескорыстно идущих навстречу.          

         К тому времени в госпитале, независимо друг от друга, меня стали домогаться две дамы из числа наших медсестер. Мне это было не нужным. Во-первых, у меня была моя Салха и кроме нее я больше никого и не видел, а во-вторых, они уже перевалили за ту возрастную и весовую грань, за которой женщины перестают меня волновать. Я хорошо понимал, что этих мадам прежде всего привлекало содержимое моих карманов*.
-------------------------------------------------
         * - Напомню, что никакие уверения в отсутствии денег у белого в Африке не проходят и воспринимаются, как откровенная и наглая ложь. Убедить их в этом – абсолютно безнадежное дело, какими бы аргументами вы не оперировали 

         Вскоре  домогательства  этих  потенциальных  «невест»   приобрели  такой
масштаб, что я было решил уже прибегнуть к помощи шефа. Но помощь подоспела сама и с несколько неожиданной стороны - навстречу.
         Шеф захотел устроить торжественное жертвоприношение. Нет, закалывать 
голую блондинку ритуальным кинжалом  в ночь полнолуния он не собирался. В
честь своего сказочного выздоровления, и оправившись от последствий болезни уже окончательно, он пообещал организовать за свой счет банкет для всего коллектива госпиталя в одном из красивейших отелей на берегу океана. Но поскольку это совпадало с воскресеньем, я, чтобы не оставлять Салху в одиночестве и не «изменять» ей, пришел к шефу и испросил разрешения взять с собой мою подружку. Он на несколько мгновений молча уставился на меня, как бы пытаясь совместить мое серьезное лицо и респектабельную внешность с наличием  у меня какой-либо подружки, но потом, видимо проникнувшись моим одиночеством, или из мужской солидарности,  дал добро, но добавил, что это будет разрешено только мне одному, больше никому. А меня больше никто и не интересовал. Я поначалу отнес это к своему более привилегированному положению фаворита, но потом быстро сообразил, что речь идет о деньгах. Кормить и поить родственников и друзей всех своих сотрудников было для него неприносимой жертвой.
         Банкет прошел красиво, и я со своим умением танцевать хоть и не профессионально, но любые танцы заработал себе плюсовые очки еще и на этом «фронте». Но так или иначе, а после этого события моя Салха легализовалась почти для  всех сотрудников госпиталя. «Невесты», устроив мне по отдельности легкие сцены ревности, вскоре отвяли и никто больше на меня не претендовал.
         А моя шоколадная Салха перебралась ко мне. Дни она, правда, проводила в одиночестве, тихо как мышка, отсиживаясь в комнате, но после работы время уже принадлежало нам. Люди, как водится, пошептались между собой, но вскоре затихли.
         Постепенно, благодаря своему открытому, доброму и отзывчивому нраву, Салха стала чуть ли не любимицей всего коллектива госпиталя. Ну с мужиками понятно, я б в такую сам  влюбился. Но нашлись среди них и те, кто за моей спиной стал внаглую ее домогаться, из-за чего пришлось кое с кем нежно поконфликтовать. В конечном счете, замолкли. А весь женский состав, включая тех ревнивых «невест», периодически стал просить ее о каких-то бытовых, чисто женских мелочах. Салха не возражала и помогала всем, сохраняя при этом свое «теневое» положение. Умные люди хорошо знают свое место и в лидеры не рвутся. Ей бы и в голову не пришло хоть чем-то поставить меня в неловкое положение.


Рецензии