Танки на крышах. Ч. 2. Гл. 5

                Г л а в а   5

         Безрезультатно прождав еще неделю, мы поехали в региональное отделение полиции района Остербей (типа нашего райотдела), и Салха накатала заявление с приложением копии договора об аренде квартиры. Не я, потому что заявления принимаются на суахили. Здесь выяснилось, что кроме меня есть еще восемь претендентов на эту квартиру, и все они уже тоже заплатили за «мое» жилье. На годовые деньги девяти дураков можно было купить великолепный дом.
         В полиции было открыто «дело», и меня уверили, что изловить мошенницу – задача считаных дней.
   «Всем восьми, видимо, обещали то же самое, но почему-то пока никого не изловили», - подумал я.
         Но подумал не тогда, а как всегда, с опозданием в несколько дней. В тот момент мне в голову это еще не пришло.
         Я опять стал ждать. Дней десять стояла полная тишина. На телефон Салхи продолжали приходить, правда уже реже, СМС-ки от этой мадам, смысл которых сводился к нашему: «А ху-ху не хо-хо?». Тогда мы взяли нашу «скорую» и по моему настоянию, поехали в остербейскую полицию снова. Оказалось, что «дело» передано для разработки какой-то полицейской бабе. Мы нашли ее в одном из кабинетов. Это была довольно миловидная дама лет сорока, похожая на индианку. Она с легкой улыбкой смотрела на меня изучающим взглядом. Я спросил ее, как продвигается дело. Она оживилась:
   - А давайте сейчас съездим по тому адресу и посмотрим.
   - Там не на что смотреть, кроме замка на закрытой двери. Там в соседней квартире живет только ее мать. С ней разговаривать никакого смысла не имеет. Может быть, только выяснить новое место жительства любимой дочери. Она больной человек, из дома не выходит, и о деяниях своего чада или совсем не знает, или делает вид, что не знает. А вы сами что, так еще туда и не ездили? - удивился я по двум причинам.
         Во-первых, в первый день мы уже были там с одним полицейским пацаном, и я показал ему тот дом. Адрес им был известен. А во-вторых, по моим представлениям, полиция должна работать оперативно и самостоятельно. За десять дней можно было бы уже вытрясти душу из той мамаши. За каким чертом мне надо их сопровождать?
   - Мы только взглянем, и сразу назад. Мне надо знать самой, где этот дом.
   - Извините, я не могу гонять служебную машину, я не хозяин. А на такси денег у меня нет. Почему вы не поедете туда без меня? Разве это моя обязанность, обеспечивать полицию транспортом?
         Она еще раз с интересом посмотрела на меня и мило улыбнулась:
   - Ну тогда в следующий раз.
         Когда мы вышли из здания полиции, Салха сказала:
   - Это безнадежно. Пока им что-нибудь не дать, они ничего делать не будут.
   - Что я могу им дать!? - взорвался я. - Ты прекрасно знаешь, что у меня почти ничего не осталось. То, что она мне вернула, неприкосновенно, потому что надо продолжать искать квартиру. А если я отдам им то, что у меня есть помимо этого, мы до зарплаты не дотянем. И потом, почему я должен давать им что-то авансом? Я еще могу понять, если поблагодарить кого-то за хорошую работу. Пусть сделают дело. Я потом сам разберусь, кому и сколько надо дать.
   - Ничего они делать не будут. Им нужны деньги. Я говорила тебе уже, что для них это, как игра «кто больше заплатит». Она им уже заплатила. А сейчас они увидели мзунгу. Это для них, как счастливый лотерейный билет. Они будут высасывать из тебя деньги на транспорт, на кафе и рестораны, да и просто так, на жизнь, но делать ничего не станут. Потому что если сделают, то кормушка закроется.
   - Но на них же висит «дело». Должны же они двигать своими жопами, хотя бы для того, чтобы не наживать неприятностей от своего собственного начальства.
   - Они делятся со своим начальством, поэтому никаких неприятностей у них не будет. Там у них все свои. А «дело» они просто выкинут.
   - Я их заставлю. Я пойду в министерство, в правительство...
         Салха посмотрела на меня исподлобья, но ничего больше не сказала. По выражению лица, ни в чем убедить или чем-то обнадежить ее я не сумел.   
         Прошла еще неделя бесплодных ожиданий. Сотрудники госпиталя знали об этой истории, поскольку своей радости мы вначале и не скрывали. Но день намеченного переезда остался далеко позади, а они продолжали видеть и нас в нашем обиталище, и перемену нашего настроения. На их вопросы я честно рассказывал о том, что меня обобрали в очередной раз. Они выражали сочувствие, но с такими счастливыми лицами, как будто эти деньги теперь принадлежали им самим.
         В одном старом мультике я видел, как одна обезьяна, швырнув в кого-то бананом, попала точно по балде. Вся стая обезьян прыгала на радостях на ветках деревьев, визжала от восторга и хлопала в ладоши. Сейчас было полное впечатление, что таким же бананом врезали по чердаку мне.
         Когда мое терпение стало подходить к концу, я в отчаянии  пришел к д-ру Масау и рассказал ему все. Напоминать ему о том, что поиск квартиры по контракту был их обязанностью, я не стал. Сказал только, что несмотря на обещание, никто в госпитале мне ничем в этом смысле не помог. Он сделал вид, что не понял намека и даже толком его не расслышал.
   - Надо идти выше, - посоветовал он мне.
   - Но я здесь никого не знаю. В Танзании я – иностранец. Для меня нет разницы, куда идти. Я могу дойти и до президента. Но что за законы в этой стране, если для элементарной защиты от воров и мошенников я должен идти на такие крайние меры? Почему власти не могут встать на защиту? Неужели никто не может заставить полицию делать свое дело?
   - Сейчас приближается Рождество, потом Новый год. Пусть они пройдут. Я потом помогу вам. У меня есть один знакомый, высокий полицейский чин.
         Я невольно вспомнил Рождество прошлого года, когда только прибыл в Танзанию за перспективой, надеясь, что обрету ее быстро. Праздники в Африке отодвигают на задний план любые человеческие нужды и житейские проблемы. Жизнь останавливается.
   - Спасибо. Я буду ждать. А пока я проконсультируюсь в российском посольстве.
         На том и порешили.
         Я был в отчаянном положении человека, попавшего в западню, в тупик, из которого выход только один: в лоб и напролом. Я действительно был готов идти и в правительственные инстанции, и в местное представительство ООН, и даже к самому президенту. Не примет – приковать себя наручниками к ограде его дворца и настаивать на аудиенции. Не из-за денег, а просто из желания заставить полицию что-то, наконец, начать делать. Если я решусь на такой отчаянный шаг, то в процессе идентификации моей личности выяснится, что я русский. Не будет ли из-за меня у российского посольства каких-то осложнений? Я вспомнил об одном сотруднике этого ведомства по имени Сергей Федорович, с которым однажды нас свела судьба на том московском шизофренике с его заботливой мамой. Мы созвонились и встретились. Я поведал ему подробности своего дела и рассказал о своих планах.
   - У вас узбекское подданство, поэтому нас это никак не коснется, - сказал он мне. - Могут только попросить исполнить роль переводчика. Но чисто по-человечески я вам не советую этого делать. Это не имеет смысла, потому что здесь все коррумпировано сверху до низу. Весь высший эшелон – или родственники, или близкие друзья. Силовые структуры настолько срослись с криминалом, что и не отличишь, кто из них кто. Местным не пробиться, а уж о белых и говорить нечего. Кроме того, это еще и опасно. Они могут пристрелить, и представят дело так, как будто имел место акт терроризма с попыткой покушения на президента. Отстегнуть наручники для них труда не составит. Лучше забудьте. Терять тоже надо уметь. И храните деньги в банке. От бандитов, воров и мошенников в этой стране для нас никакой защиты нет.
         Один Бог только знает, почему я его не послушался.
         Поскольку зарплату, как всегда и везде, нам выдавали только в первой декаде каждого месяца, а приближался Новый год, я решил взять еще немного расходных денег в банке, чтобы достойно его встретить. Но когда я засунул свою карточку в банкомат, выдать мне что-либо он категорически отказался. Все пять моих попыток получить хоть что-нибудь, кончились тем же. Когда я проверил свой счет, выяснилось, что остатки моих сбережений кто-то уже успешно выгреб. Оставались считанные «копейки», гарантировавшие банку, что я не закрыл свой счет. Я тут же «закрыл» этот счет вместе с банкоматом с таким грохотом, что прибежали секьюрити. Меня хотели арестовать, но поскольку факт воровства не подтвердился, а банкомат практически не пострадал, сердобольные секьюрити меня отпустили. Хранить деньги в африканском банке, как выяснилось, так же надежно, как на время своего обеденного перерыва повесить стодолларовые банкноты после стирки сохнуть на бельевой веревке в открытом дворе, даже не пристегнув их прищепками.
         В препаршивейшем настроении я вернулся домой. Салха встретила меня в каком-то угнетенно - испуганном состоянии. Такое мне запомнилось по той истории с квартирой, в которой мы жили после отъезда Элеоноры. Я хорошо помнил то выражение ее лица. Ничего хорошего оно не сулило.
   - Что опять случилось? - спросил я упавшим голосом.
   - Я ходила к ним домой. Ее как всегда не оказалось. Я разговаривала с ее матерью. Она сказала, что дочь поехала в Багамойо*, - ответила она, широко открыв и без того огромные глаза.
-------------------------------------------------
         * - Мелкий приморский городишко к северу от Дара, известный тем, что там когда-то высадились первые поселенцы с других континентов. И еще он знаменит тем, что там находится дом, в котором родился нынешний президент Танзании, а его родня продолжает жить там по сей день. По выходным дням и праздникам президент часто проводит свое время в родительском доме.

   - И что из этого? Разве она не может свободно передвигаться по своей стране в своем собственном автомобиле?
   - Ты не знаешь. Там живут колдуны «ву-ду».
   - Салха, ты же взрослый человек. Все эти твои «ву-ду» не более, чем выдумки с примесью совпадений. Неужели ты этого не понимаешь? Ваше «ву-ду» не более, чем надежное средство для выведения глистов за умеренную плату. - Стал я ее успокаивать.
   - Я боюсь, - тихо ответила она. - Я чувствую опасность.
   - Не надо бояться. Я здесь. У меня еще достаточно сил, чтобы защитить тебя от любой опасности, - самонадеянно заявил я.
         Через неделю Салха слегла с малярией. Я переживал за нее, но связать это с «ву-ду» в голову мне не приходило. Как врач, я прекрасно знал, что является причиной этой болезни. За три дня мне удалось поставить ее на ноги, но несколько дней она была еще слабой. 
         День ее окончательного выздоровления удивительным образом совпал с началом уже моих, и очень даже странных проблем. Я вдруг почувствовал нездоровым себя. Разболелась правая нога, поднялась температура, увеличились паховые лимфоузлы. Пока был неясен диагноз я переживал, что тоже подхватил малярию, хотя за все мои неполные три года в Африке, к удивлению многих, не болел ей ни разу. Ничем другим я не болел тоже**. Но обследовав самого себя, я обнаружил на правой голени участок рожистого воспаления***, причем, без  всякой  видимой  причины: ни ссадин, ни царапин, ни даже укусов комаров. Мне много раз приходилось лечить рожистое воспаление, но ничего подобного у меня самого никогда в жизни не было и в помине. Разобравшись, я успокоился и вылечил сам себя за четыре дня. О моей болезни, кроме Салхи, так никто и не узнал.   
----------------------------------------------------------
         ** - В детстве у меня довольно часто были жестокие ангины, какие-то рвоты и поносы. В возрасте 17 лет я перенес операцию по поводу острого аппендицита, а через год и тонзиллэктомию (удалению того, что в народе называется «гландами»), после чего все мои болезни сказочным образом прекратились. За последние 45 лет я не болел ничем, если не считать естественных возрастных проблем с зубами и с десятка мелких переломов костей, неизбежных для любого спортсмена, тем более - парашютиста. Состояние болезни – давно забытое мной чувство.   
       *** - Поверхностное кожное инфекционное воспаление, болезненное и быстро прогрессирующее. Без лечения опасно своими осложнениями в отношении лимфатической системы. 


Рецензии