Танки на крышах. Ч. 2. Гл. 8

                Г л а в а   8

         Семинар кардиохрургов Африки переименовали в симпозиум, оторвали от него слово «Африка» и перенесли в Америку, в связи с чем шеф, торжественно простившись с коллективом, отбыл в западное полушарие на целых две недели. Работа опять встала, а следовательно и зарплата тоже. Этому идиотизму не было видно конца. Вся работа завязана одним человеком на самого себя, и с его отсутствием жизнь опять, как и в праздники, прекращается.
         После той поездки в Остербей Салха ходила в каком-то смурном настроении, и я долго не мог понять, в чем причина. Но однажды я все-таки ее разговорил.
   - Знаешь, что там сказали твоему шефу? Один из начальников сказал: «Что вы носитесь с этим белым? Пусть забудет об этих деньгах». Все получилось так, как я и предсказывала. Дела они не нашли. Даже записей о нем никаких не сохранилось. Все уничтожили. И еще я узнала, что там работает кто-то из родственников ее мужа. Так что, твой Масау туда больше не поедет и искать никого не будет.
         Я сел в кресло и уставился на Салху, не в силах произнести ни слова. Озарение молнией сверкнуло в моей голове. Только сейчас я, наконец, внезапно до конца понял и Африку, и африканцев. Я понял и то, что означает бравая улыбка президента Танзании, откровенно криминальное лицо президента Замбии, зловещая улыбка президента Кении, совершенно идиотское и кровожадное лицо президента Зимбабве и многие другие лица и улыбки. Я понял, почему большинство африканцев живет собачьей жизнью и почему те, кто уехал из Африки много лет назад в другие страны, не рвутся назад на свою историческую родину. Я понял почему, когда меня били и грабили на Кариакоо маркете, ни один человек не поднял своей жопы, чтобы чем-то помочь. Я понял, почему они «прыгают на ветках и хлопают ладошками», когда видят беду белого человека. 
         Африка раздраконена на куски различными мафиозными группировками, пустившими корни во все властные структуры, и нормальным, обычным людям здесь делать нечего. Эти подонки захватили в свои руки все средства любого вида производства, и все руководящие и ключевые посты, и беззастенчиво набивают только свои собственные карманы, совершенно не заботясь о народе, о простых и малограмотных людях. «Миллионы» и «биллионы», о которых восторженно пишут газеты, мороча головы и африканцам, и всему миру, на самом деле принадлежат частным лицам, стоящим у власти. Это и есть тот самый  «мешок с овсом, подвешенный перед мордой». Чужие верят на слово, а свой народ до него никогда не дотянется. Рабы, они и есть – рабы, и то, что они мрут, как мухи, здесь никого не волнует. Здесь их сотни миллионов, а рождаемость сохраняется на одном из высших уровней в мире. А что касается белых, так об этом и думать не стоит, потому что это вообще не люди.
         Когда-то, месяца через два после своего приезда в Замбию, я написал письмо домой, где рассказал о своих первых впечатлениях об Африке. Умиленный поведением профессора Мунконге и его коллег, вежливостью и корректностью людей, с которыми столкнулся на первых порах, и невольно сравнив их с теми, которых покинул, я написал, что мы всю жизнь прожили среди дикарей, но почему-то всегда были уверены, что они живут в Африке. Сейчас я понял, что это было не более, чем детской восторженностью, вроде прыжков на месте, когда тебя угостили мороженым. Дикари здесь, вокруг, и очень много. Благодаря всевозможным завоевателям и авантюристам, их развитие остановилось сотни лет назад. Пока они еще мало чем отличаются от других животных, населяющих этот континент. Пожалуй только тем, что одеты, и живут, подстраиваясь по возможности под стиль жизни всех остальных людей планеты. Это не их вина. Такое представление о цивилизации им внушали с тех пор, когда на африканский континент высадился первый белый человек.
         Мне стало страшно.
   «Так вот чем объясняется отношение к белым в Африке: расизм! Политика, выстроенная на этой основе. Мы привыкли к тому, что расизм                это угнетение черных белыми. Всякие там «ку-клукс-кланы», надписи: «Только для белых», негритянские гетто и прочее. Но есть еще и обратный расизм. Ненависть к белым у большинства африканцев в крови. Веками творили тут такое, что рассчитывать на гостеприимство и горячую любовь по меньшей мере неразумно. В крови и страх перед белым: белый умный, сильный и может наказать. Поэтому и здороваются приветливо, с улыбкой, дорогу уступают, еще и извиняясь при этом за доставленное неудобство. Но это не более, чем условный рефлекс, превратившийся за те века в инстинкт. В любую минуту и любым способом они стараются, и еще много веков будут стараться, отнять у белых все, что у них есть, включая жизнь. Тем более сейчас, когда “сбросившие оковы рабства, свободные и независимые африканские народы” вовсю пропагандируют национал-патриотизм. Науськиваемые своими нечистыми на руку идейными наставниками, простые африканцы уверены, что все их горести, беды, болезни и несчастья не из-за своих же высокопоставленных воров, а только из-за белых, которые «тянут одеяло на себя». Вот поэтому, по их представлениям, белый в Африке не может иметь каких-то прав. И совсем не важно для них, что среди белых есть не только представители западных стран, но еще и славяне, которых отнюдь не отличает агрессивная воинственность и страсть к порабощению. Разницы они не видят. Так же, впрочем, как и мы не видим разницы между представителями различных африканских народов. Черный, он и есть - черный, негр. Для них все мы – белые, а значит, все одинаковы и полноценными людьми считаться не можем. Мы – еще и носители христианской религии, поэтому библейская заповедь: “Если тебя ударили по правой щеке, подставь левую” будет нами свято соблюдена. Они уверены, что подставим. Поэтому белого можно бить, грабить и даже убивать, а он должен стоять спокойно и молча, или как баран перед убоем подставить шею и ни в коем случае не делать каких-то движений. Потому, что в противовес или тюрьма, или штраф и сутки, чтобы успеть смыться без права повторной явки. Иначе та же тюрьма. Еще одна “вилка”.  А самим, при всей их набожности, и на эту заповедь, и на такие, как: “Не убий” и “Не укради”, можно и наплевать. Они у себя дома. А Бог поймет и простит. Белый сам в чужой дом влез, никто его не звал».      
         Минут двадцать я был в полной прострации и даже не заметил, что Салха тормошит меня и о чем-то спрашивает, в упор глядя на меня встревоженными глазами.   
   - Что? - спросил я ее, вылупившись снова на Божий свет.
   - Что с тобой? Ты опять плачешь, - сказала она. - Тебе жалко те деньги?
         Я потрогал щеки и обнаружил, что они действительно влажные от слез. Я плакал, потому что мне было бесконечно жаль Африку, простых и наивных африканцев, мою маленькую беззащитную Салху, обреченную жить в этом аду. И мне было столь же бесконечно жаль всех белых, включая самого себя, всех, кто рискнул приехать на этот континент. Потому что это западня, в которую мы влипаем по неведению. Пока они были колониями или только-только освободились, это еще имело какой-то смысл, потому что белых тогда побаивались. А сейчас мы заперты, как звери в вольерах и привязаны, как коровы в стойлах, и нас можно беззастенчиво «доить», необильно подкладывая только соломку, чтоб с голоду не померли.
         Жизнь белого в Африке напоминает исполнение смертельного трюка под куполом цирка. Но только есть большая разница между «мастерами», имеющими надежную «страховку» в виде именитых посольств и крупных счетов в банках, и беспомощными одинокими дилетантами, вроде меня, пытающимися исполнить какие-то замысловатые «кульбиты» без всякой страховки, а просто из голого желания повторить, насмотревшись на них в кино. И выходов из этого тупика для меня, как всегда, только три: «да» - срочно бежать домой с голой жопой, «нет» - «застрелиться самоубийством» и «поживем увидим» - смириться и не вякать до самой смерти. И слава Богу, у меня хватило ума (или лени) не настаивать на приезде сюда моей жены. Она бы всего этого не вынесла, а мне было бы во много крат труднее.
   - У меня есть нечто гораздо более ценное, чем деньги, о которых я мог бы пожалеть, - ответил я Салхе. -  Время и годы - страшная и безвозвратная потеря. Завтра ты поедешь к колдунам. Я хочу, чтобы все они сдохли.
   - Кто? – округлила она глаза.
   - Я напишу тебе список.
         Она съездила. Через неделю прошел слух, что та «леди» попала в крупную автоаварию и чудом осталась жива, едва не потеряв одну ногу*. Машина восстановлению не подлежала. Ее дом почему-то сгорел. А у ее матери обострился СПИД.
-------------------------------------------------
         *- В начале июня местные газеты опубликовали короткую статью с цветной фотографией – знакомым мне портретом. В статье сообщалось, что представленная на фото мадам привлечена к уголовной ответственности за массовый обман и мошенничество, и осуждена на 30 лет тюрьмы.   

         Еще через два дня хоронили какого-то важного офицера из остербейской полиции. Его сбила машина на магистрали недалеко от госпиталя. Один черт знает, каким ветром его туда занесло, да еще и без своего транспорта. Прощание с телом снимало телевидение, но почему-то прямо у нас под окнами, за забором, где расположена та самая бейсбольная площадка, куда мы с Салхой регулярно ходили бегать еще совсем недавно. Я позволил себе удовольствие наслаждаться всей этой процедурой от начала до конца из окна своей комнаты на третьем этаже. Панихида была «сколочена» по-военному: с музыкой, трехкратным залпом холостыми и с флагом Танзании, аккуратно прикрывавшим гроб с покойным. Его имя осталось для меня неведомым. Салха, правда, прочитала об этом в газете, но я запомнить так и не сумел.
         О других из того списка было пока неизвестно.
         В один из тех дней я позвонил Эркину. Я рассказал ему о визите Элеоноры и о тех новостях, о которых она мне поведала.
   - Жаль, что меня там не было, - орал он. – Суки! Я нашел ключи от дома в траве во дворе. Они и не думали что-то запирать. Павел уехал раньше. Это он у меня взял три тысячи под раскрутку перед моим отъездом. Я у него ничего не брал. А она перед тем, как слинять, продала все мои вещи. Сквозанула в Конго, к своим. Соседи рассказали, они знают. Найти все мое барахло несложно, все здесь же, на территории госпиталя. Но кто мне что-то вернет? ****ина! Кстати, я нашел и одно твое письмо брату. Здесь валяется. Отослать?
   - Я тебя очень прошу, сделай, - сказал я, мысленно удивившись такому «кстати»: какая связь между «****иной» и моим письмом брату?
   - Завтра отправлю. Саша передает тебе привет.
   - Элеонора сказала, что он пропал, а его Моника скоро приедет за сыном.
   - Да вот они оба, сидят напротив. Мы водку пьем. Моника уже месяца два, как вернулась. Скоро свадьба. 
   - Ну мои наивысшие поздравления. Жаль, что не смогу присутствовать.
         Мы разъединились.
         Где же предел человеческой грязи? И ведь эти люди для самих себя абсолютно правы и ни в чем себя не упрекают. Они уверены, что все делают по совести. Им и в голову не приходит оценить свои поступки со стороны.