Глава 12. Казинца 99. Первый визит

Лидия Павловна Сологуб совсем недавно работает в мединституте. Она перевелась из универа, и ей всё здесь в новинку, всё замечательно и интересно. Врачи, безусловно, святые люди выходят из этой  Alma mater (Альма-матер (лат. alma mater, буквально — кормящая мать), старинное студенческое название университета дающего "духовную пищу). И теперь Лидия Павловна будет лично причастна к благородному, можно сказать священному делу. До этого она тоже преподавала, но больше занималась наукой.   Милая женщина лет сорока пяти с детским доверчивым лицом, добросовестная и ответственная до безобразия.  Не смотря на большой трудовой стаж – почти двадцать лет, студенты за глаза зовут её Лидочка. Она изо всех сил старается быть с ними строгой, однако в силу воспитания и особенностей характера ей это слабо удаётся. А ещё Лидии Павловне дали группу. Теперь она -- куратор. Что-то вроде классного руководителя. Лидочка пробовала отказаться, робко заметив, что кроме детей и мужа никого никогда не курировала. Но декан даже слушать её не стал. «Всегда есть первый раз — веско сказал он. Познакомитесь поближе со студентами, с их бытом». Лидочка поняла, что это вопрос решённый, и покорно согласилась.
И вот она в составе комиссии, или «сборной кураторов» как пошутил доцент Сухой, должна посетить общежитие студентов-медиков номер 2, что на Казинца 99. В целях экономии времени преподаватели после непродолжительного совещания единогласно решили, что каждый посетит только свою группу. А за одно, проверит общее санитарно-гигиеническое состояние комнат, в которых живут подопечные. Лидия Павловна на своём веку повидала немало разных студентов. И наглых, и странных, и глупых, и вундеркиндов. В конце концов, сама когда-то была студенткой. В общежитии правда никогда не жила и немного волновалась – справится ли она с возложенной на неё ответственной миссией, сумеет ли оправдать высокое доверие. Но её успокоили, сказав – проверяем общежитие элементарно-- на наличие чистоты и отсутствия пьянства. «Кураторский час -- лишний повод выйти из дома и немного проветрится» – объяснил Панкратов—зам.декана. И спокойная, ни сном, ни духом не подозревающая о грозящей ей опасности Лидочка смело шла навстречу невероятным испытаниям, которые готовила ей суровая жизнь. Выйдя из лифта, огляделась и спокойно шагнула в блок, где жили студенты санитарно-гигиенического факультета. На первой двери была написано большими печатными буквами. Кохно, Слуцкий, Зеленцов, Дробышевский.  «Мои сорванцы» – тепло, по-матерински подумала Лидия Павловна. Постучала, услышала какие-то звуки-- что-то среднее между «Кого там чёрт несёт?» и «Добро пожаловать!» и осторожно открыла дверь. К своему удивлению, Лидочка обнаружила перед собой тяжёлый брезентовый занавес. С большим трудом продравшись сквозь него, она очутилась в огромной палатке. Под невысоким потолком тускло маячил туристический фонарь. Натыкаясь на тяжёлые камни медицинских книг, матрасы и рюкзаки, пустые бутылки она медленно, но упорно подобно первопроходцам в джунглях амазонки продвигалась вперёд. Неожиданно Лидия Павловна поняла что заблудилась. Со всех сторон её окружала грубая ткань брезента. Выхода не было… Вдруг стены заходили ходуном, раздалось низкое, глухое рычание и Лидия Павловна пожалела о своём опрометчивом решении навестить это зловещее место в одиночку, без охраны. Она слышала что ребята серьёзно увлекаются туризмом, но даже не подозревала что настолько… Если бы сейчас откуда-то вдруг вышел бурый медведь средних размеров она бы конечно удивилась, но не очень. «Боже, -- думала она, никогда бы не поверила, что можно заблудиться в одной комнате». В конце концов, утратив последнюю надежду на то, что самостоятельно найдёт выход, она закричала. Сначала тихо, а потом увереннее и громче: Зеленцов, Кохно-о, Слуцкий, Дробышевский!… Вдруг кто-то осторожно взял её за локоть. Это оказалось для неё большой неожиданностью и явилось последней соломинкой. Остатки самообладания  мгновенно улетучились подобно неосторожно разлитому спирту, и Лидочка впала  в элементарную панику. Она  ужасно испугалась и закричала. «А-а-а!»-- вопль получился натуральный и довольно дикий, несмотря, на то, что она никогда специально не тренировалась. Самка неандертальца могла гордиться далёкими потомками и не беспокоиться о том, что столь важный навык утерян навсегда. Правда, в конце вопля Лидочка, сорвавшись на визг  и ломанула не разбирая дороги, как испуганная антилопа, слегка подраненная стрелой древнего охотника. В ней было, как минимум восемьдесят килограмм чистого веса  и  она с лёгкостью завалила к чёртовой бабушке проклятый лабиринт. Выбраться из-под груды тяжеленного брезента  и ещё каких-то неизвестных Лидии Павловне предметов  не представлялось возможным. Убедившись, что воздуха достаточно она приняла мудрое решение не бороться напрасно с пыльным брезентом, а успокоиться и без нервов подождать пока её раскопают. И действительно, снаружи доносились чьи-то обеспокоенные голоса и велись бурные спасательные работы. Через пять минут, а может и меньше она стояла посреди пустой комнаты на жалких развалинах аттракциона страха. А перед ней стояли Толик Кохно и Валера Слуцкий, с трудом сдерживая смех, и старались не смотреть в глаза дорогой преподавательнице. Сологуб хотела отругать парней построже, но не смогла. Чисто по-женски, проявив мгновенную слабость и педагогическую близорукость, она неосторожно улыбнулась. Студенты поняли, что гроза прошла стороной, тут же взорвались смехом и буквально упали на брезент. Немного успокоившись, перебивая друг друга, они объяснили кураторше, что выбросили четыре кровати и разбили палаточный городок внутри комнаты, потому что это создаёт романтическое настроение турпохода.  Лидочка сначала вошла в положение, проявила чуткость и понимание студенческой души, но потом неожиданно вспомнила о возложенной на неё миссии строгого куратора. Она тотчас приняла официальную стойку и на руинах туристической стоянки первобытного студента торжественно поклялась, что если они продолжат жить в палатках то непременно добьётся их отчисления,. Потом с чувством  выполненного долга и чистой совестью, слегка пошатываясь, вышла в коридор. «Ах, да – я же забыла проверить санитарное состояние комнаты» – вдруг подумала Лидочка. Но войти второй раз в ту же комнату было выше её сил. Она приняла разумное решение – сделать это в следующий раз. В глубине души, однако знала, что больше никогда не войдёт в студенческое общежитие вообще и в это в частности. Следующая комната была меньше, на три человека. Тут я не заблужусь – с надеждой подумала она и собравшись с духом вежливо, но настойчиво постучала. «Туристы» движимые исключительно  добрыми побуждениями хором закричали:
-- Не ходите туда, там Борщ! Так обычно кричат, предупреждая о смертельной опасности. К примеру, человек занёс ногу и почти наступил на спящую змею, или хочет отпить из кружки, в которой находится серная кислота. Но, ещё не оправившись от шока и плохо соображая, Лидия Павловна опрометчиво открыла дверь и вошла в комнату. То, что предстало перед  её взором, поражало воображение и могло привести  в состояние лёгкого ступора человека и менее впечатлительного, чем Лидочка. Она стояла на пороге, широко открыв глаза и рот. На подоконнике беспорядочно валялись учебники, засохший огрызок бутерброда, пустая консервная банка наполненная окурками, старые грязные носки, рваные газеты, фонендоскоп и ещё несколько абсолютно несовместимых между собой, а также жизнью нормального человека предметов. В углу стояли высокие резиновые сапоги и две самодельные удочки. Потолок был окрашен в ядовито фиолетовый цвет и явно символизировал ночное небо. Большие  звезды, с кривыми лучами вырезанными  из фольги, подтверждали эту рабочую гипотезу. Комнату из угла в угол пересекала гирлянда из мелких костей кисти и стопы натурального человеческого скелета вперемешку с разноцветными лампочками. «Ребята к новому году готовятся» – догадалась она, поражаясь собственному хладнокровию. Небольшой стол занимали  телевизор, баян и два странных железных мяча, впоследствии оказавшиеся ядрами для толкания. «Именно  так я представляла первозданный хаос» – подумала кураторша и ещё раз огляделась.  В комнате никого не было, и Сологуб уже хотела покинуть это гиблое место. Но тут газеты на одной из кроватей зашевелились и упали на пол. Она вздрогнула от неожиданности и увидела громадного лысого мужчину. Из одежды на нём были только мешковидные семейные трусы зелёного цвета в крупный жёлтый горошек. При желании их можно было использовать как камуфляж для танка или небольшого спортивного самолёта. Это был легендарный Шура Борщёв. Свободное от учёбы время он целиком и полностью посвящал толканию ядра и добился в этом деле заметных успехов, чего было нельзя сказать об учёбе. Но так как он защищал честь института на спортивном поприще, то вопрос сдачи сессии на стипендию не беспокоил Шуру абсолютно. В те времена в Союзе не было культуризма и людей с такими габаритами можно было встретить очень редко, поэтому Борщ производил неизгладимое впечатление на неподготовленную к таким острым испытаниям публику. Тело его покрыто ржавым волосом, настолько густым, что когда он снимал рубашку, казалось что под ней оранжевый мохеровый свитер. В результате у него было две клички – когда он был одет-- его звали Кинг-Конг, а без одежды – Шерстяной. Ах, да… и  третья, менее оригинальная – естественно Борщ. Шура довольно сильно заикался, особенно когда выпьет, что резко усиливало сходство с представителями семейства приматов. Но к шуткам и подколкам товарищей он относился спокойно как сытый удав, и никогда ни на кого не обижался. Богатырь был миролюбив и доверчив как дитя малое, что сильно контрастировало с внешним грозным обликом.
-- Это Борщёв, вы только не волнуйтесь… Он добрый, когда трезвый – успокоил Валерка, который добровольно взял на себя роль экскурсовода. Шура  не учился у Лидии Павловны, но естественно знал в лицо, поэтому ловко завернувшись до пояса в простыню, дружелюбно сказал:
-- П-пп-рох-ходите, п- п-пожалуйста, с-садитесь. Лидия Павловна беспомощно оглядела комнату в поисках стула. Слуцкий, проследив за её взглядом, догадливо объяснил:
– Стульев нет, Борщ садится на них и забывает, что ему нельзя шевелиться. Ну, одно неловкое движение – и стул идёт на дрова. Не напасёшься на него…» Шура виновато развёл огромными, как сковороды, ладонями. Хотел объяснить что-то, но от волнения стал заикаться больше обычного, махнул рукой и стал смотреть в окно, полностью утратив интерес к происходящему. Погрузившись в молчание, он терпеливо ожидал ухода не прошеной гостьи. Чтобы как-то заполнить неловкую паузу Сологуб спросила на свою голову:
 – А кто это у вас на баяне играет? Шура тут же очнулся, к удивлению наставницы живо схватил баян, скинув при этом ядра. Они упали на пол и с угрожающим грохотом покатились на Лидочку. Неожиданно для себя, она прямо в сапожках резво вскочила на кровать и ловко избежала столкновения.
Убедившись, что и ядра остановились и опасность миновала, грустно подумала: «Какая же я дура! Надо было к девочкам идти, вряд ли они бы встречали меня ядрами». Борщёв тем временем начал исполнять, и следует отметить довольно  неплохо --  «Сердце красавицы склонно к измене». В результате простыня упала, обнажив мохнатые слоновьи ноги с давно не стриженными, загнутыми к низу жёлтыми ногтями. Но ядротолкатель то ли не заметил этого факта, то ли не придал ему особого значения самозабвенно продолжал музицировать. Сологуб стояла на шаткой  кровати с открытым ртом, стараясь сохранить равновесие, и не повредиться в рассудке. «Чистый цирк! Аттракцион -- «медведь с гармошкой»-- думалось ей. Слуцкий подавал Борщёву интенсивные знаки руками и громко шептал «Подыми занавес, Шаляпин!» Но старания суфлёра не принесли сколько-нибудь заметного результата. Очевидно, на Борща снизошло вдохновение, и он твёрдо решил исполнить партию до конца. Тогда Валерка подскочил и самостоятельно обернул простынёй богатырское тело. «Слава богу, хоть трусы не упали» – проворчал он. Тут в комнату влетела маленькая Белка. Подруга Валерки, ведомая то ли обострённой женской интуицией то ли приобретённым опытом, находила его, как правило в течении двух с половиной минут в любой географической точке.  Окинув взглядом присутствующих, моментально оценила создавшуюся ситуацию, подскочила к Борщу, и  сильно ударив узкой ладошкой по музыкальному инструменту, тонко пронзительно закричала: «Всё! Концерт закончен!» Шура покорно поставил баян на стол, подтянул простыню и  снова виновато развёл руками. «В секции восемь комнат —отрешенно рассуждала Сологуб стараясь не сбиться с мысли. Ещё одна такая комната – и можно вызывать психбригаду». Валера помог Лидочке слезть с кровати, одновременно высказывая собственные впечатления. «Какой типаж! – восхищался он.  Его бы в Голливуд -- монстров играть. Без проб и репетиций-- с руками оторвали б. Вы представляете, Лидия Павловна, он на свидание с баяном ходит! Все с гитарой, а он с баяном! Круто, а? Хотя лично я думаю, ему  надо ходить с большим африканским барабаном…» Лидочка слушала в пол уха. Она уже приняла судьбоносное решение, что на сегодня достаточно и ни в какие комнаты она заходить больше не будет. Пусть декан поступает с ней как хочет, вплоть до увольнения и предания гражданской казни.  Лидия Павловна должна сохранить своё психическое здоровье. Ради детей, ради семьи…  Кураторша неожиданно почувствовала себя очень усталой, разбитой и опустошённой. Руки тряслись мелкой противной дрожью. Забыв попрощаться, она вышла из логова Кинг-Конга и направилась к выходу из блока. И тут, как назло, усталый взгляд упёрся в солидную бронзовую табличку «Гинекологическая смотровая».  Сологуб вздрогнула и остановилась как вкопанная. «Зачем смотровая на мужской половине?…»-- подумала она. Наверное я брежу». Эта мысль напрягла её по-настоящему и заставила всерьёз подумать о визите к психиатру…
--Это ребята для смеха повесили, не обращайте внимания… -- успокоил её Слуцкий. Сологуб тихо, но отчётливо выругалась, немало удивив как Валеру, так и себя лично. Потом нервным  дрожащим голосом воскликнула– «Снять немедленно!» Лидочка обернулась – однако никого рядом не обнаружила. Только монотонно капала вода из крана в соседней кухне, журчал лесным ручейком неисправный унитаз, да громыхнул и затих уходящий лифт. Валера беззвучно испарился, бросив наставницу на произвол жестокой и насмешливой судьбы.  Тогда Лидочка попыталась оторвать табличку собственными силами. Но проклятая была прикручена насмерть. Наставница, выпрямила спину, выпятила подбородок и выкатила грудь четвёртого размера. «Смотровая! Для смеха! Я вам сейчас посмотрю! Я вам посмеюсь!» – мысленно негодовала она. Боевой дух со стоянки первобытных студентов снизошёл на нее, она жаждала крови или на худой конец элементарного возмездия. В чём оно будет выражаться было загадкой для неё самой. Неотреагированные эмоции рвались наружу, грозя полностью сорвать и без того неустойчивую крышу. Лидочка вдруг неожиданно осознала, что всю жизнь сдерживалась и вела себя культурно вопреки своей легко возбудимой и темпераментной натуре. Но теперь! Довольно! -- Агрессивная волна охватила всё её существо и несла в бой.  Зов предков – великая сила! – шелуха цивилизации слетает с человека в критический момент легко, как пух одуванчика при первом порыве ветра. Неизвестно откуда появившаяся холодная ярость и  металлический взгляд серых пронзительных глаз однозначно предупреждал: Уйди с дороги, не то -- зашибу! Хозяйской твердой рукой Лидия Павловна требовательно постучала в дверь «Смотровой». Зловещая тишина была ей ответом. Она пнула дверь ногой, потом второй и разойдясь не на шутку стала молотить обеими руками и ногами. Тут её окликнул доцент Сухой:
-- Что случилось, Лидия Павловна? Она резко обернулась, ей стало безумно неудобно. Сделав несколько глубоких вдохов, попыталась объясниться, но волнение сдавило ей горло. Лидочка молча отошла от двери и отвела глаза. Сухой взглянул на табличку и участливо, очень осторожно спросил
 – Лидия Павловна вы случаем не тридцать девятую курируете?  Сологуб – удивлённо посмотрела и кивнула. Он понимающе покачал головой, взял её за руку, и мягко как опытный психиатр буйной пациентке вкрадчиво  сказал:
-- Пройдёмте, дорогая. Вы только не волнуйтесь. Та послушно двинулась за ним, а потом вдруг спросила:
-- А как же «Смотровая»?
--Вам нужно в «Смотровую»? – так же мягко спросил Сухой. Она отчаянно замотала головой. Ну, вот и хорошо. – ответил Сухой. Они вышли на свежий воздух, и начали медленно ходить возле общежития, в ожидании остальных преподавателей.
Размеренная ходьба, спокойный тон Сухого постепенно вернули Лидию Павловну в более-менее уравновешенное расположение духа и она полюбопытствовала:
-- Валентин Петрович, как вы догадались, что это тридцать девятая группа?
-- Элементарно-- Сухой улыбнулся -- я был там куратором до Вас. Валера Слуцкий и Кохно – такие выдумщики… да и остальные не лучше…
--Может, расскажете… вежливо попросила Лидочка.—Просто чтобы я была морально готова к тому, что меня ожидает, то есть к самому худшему…
Сухой довольно хмыкнул:
-- Теперь-то что! – мы их маленько обломали, а вот на первом курсе… Глаза мечтательно взглянули куда-то сквозь Лидочку и стало видно, ему приятно вспомнить минувшие дни. Он закурил, сделал глубокую затяжку и с нескрываемым удовольствием начал повествование.
--В общежитие мы пришли  как обычно вечером. Подходим, значит к блоку, декан что-то рассказывает, о хоккее кажется, тут вдруг осёкся на полуслове и замер перед входом в блок, как часовой у вечного огня. Мы проследили за его взглядом  и не поверили глазам своим-- на двери было написано «Бункер Гитлера». Честно говоря -- я испугался. Декан сорвал лист и словно раненый на родео бык рванул внутрь. Мы за ним. На каждой из дверей было что-то написано в том же духе. Четвёртый отдел РСХА, рейх канцелярия Бормана, и так далее. Комнаты были не заперты, но студентов там не оказалось. Срывая листы с надписями, мы быстро продвигались вперёд. Наконец, дошли до последней комнаты.  Кривая надпись на двери гласила -- «ресторан Элефант». Декан резко распахнул дверь. В комнате собрались все обитатели блока. Они сидели на стульях, кроватях, на полу и мирно смотрели «17 мгновений весны». Ребята нестройным хором сказали «Здрасьте!». Тут же встал и подошёл Слуцкий. На майке у него было написано шариковой ручкой – «Штирлиц», а в скобках – «полковник Исаев» и сказал:
-- Дорогие гости! Добро пожаловать в наш скромный кинотеатр!
--Я тебе покажу кинотеатр, я тебе такое кино покажу! – скрипя зубами, сказал декан. Но видно, что от сердца отлегло – нацистов на факультете не было. Он обвёл грозным взглядом собравшихся, и приказал:
 – Разойтись по комнатам, буду проверять санитарно-гигиеническое состояние. Ресторан «Элефант» мгновенно опустел. Мы вышли, обсудили ситуацию и единогласно решили –лучше спустить это дело на тормозах и не подымать шума. А то потом мы же и виноватыми окажемся. За недостаточную воспитательную работу в лучшем случае, а то и вообще за политическую близорукость и потерю бдительности. Немного успокоились и зашли в соседнюю комнату. Только я закрыл дверь, как на коридоре раздались автоматные очереди, им ответила артиллерия – натурально! Я Вам отвечаю. Потом загудели самолёты и стали рваться бомбы. Честно сказать сначала – я подумал – война. Но потом решил—в центре Минска – нет, это галлюцинации… Просто я сошёл с ума. Другого объяснения собственным ощущениям у меня не было. Посмотрел на коллег, вижу – им тоже нездоровится. Массовый психоз? Лица белые, глаза безумные. Мы выскочили на коридор. И увидели мелькнувшего в дверном проёме блока силуэт с кассетным магнитофоном. Стрельба и бомбёжка прекратилась так же внезапно, как и началась. Декан сделал спринт с высокого старта в наивной надежде поймать наглого шутника. Мы естественно поспешили за ним. Неожиданно декан растянулся во весь рост, и мы как кегли посыпались на него. Никто, правда особо не ушибся. Но оказалось, что упали мы вовсе не случайно. На полу была разлито постное масло. Чистый Булгаков. Хорошо, что турникета с трамваем не было. Мой новый парадный костюм был пропитан маслом и грязью, которая тут же намертво прилипла к нему. Я даже не пытался вытереться. Остальные выглядели не лучше. Зато пол, натёртый и отшлифованный нашими костюмами, празднично сиял. На декана мы старались не смотреть.  «Соберите студентов…» – сказал он отрешённым треснувшим голосом человека пережившего авиакатастрофу и разом потерявшего всех близких. Мы туго соображали после обстрела, погони и внезапного падения, поэтому не сразу поняли, что от нас требуется-- никто не двинулся с места. «Быстро-о-о!» – закричал декан так, что я стал беспокоиться за его здоровье. Я с Панкратовым обошли все комнаты, и минуты через три студенты собрались на общей кухне. Лица виноватые, смотрят в пол. Но чувствуется, только выйдем, будут ржать, как дикие мустанги.
Декан стал в центр кухни, принял позу Бонапарта и твёрдо сказал:
-- Кто это сделал?—стало так тихо что было слышно как растут ногти.
--Или тот, кто это сделал, признается или выселю весь блок из общежития! – торжественно поклялся декан, ноздри его раздувались, глаза сверкали. Не было ни каких сомнений, что он сдержит своё обещание, чего бы ему это не стоило. После долгой, мучительной паузы вперёд вышел Слуцкий.
--Зачем? – прошипел декан. Зачем ты это сделал? Валера посмотрел на него невинными глазами и говорит:
--Вот вы такие все серьёзные, измученные ответственной работой… Я просто хотел напомнить вам что когда-то и вы были студентами… Клянусь, он так это сказал, что лично у меня вся злость прошла моментально. Я, действительно, вспомнил студенческие годы… Нет, так как он я, конечно, не шутил… но… Не знаю, что думал и чувствовал декан, однако позволил Панкратову увести себя. В дверях он обернулся и сказал:
-- Слуцкий – доедай сало и вали домой. Ты своё обучение закончил. Потом повернулся ко мне – Готовь хлопца на отчисление... 
--Как же его не выгнали?– удивилась Лидочка.
--Я просил за него, Панкратов, да много кто. Валерка хороший парень. И заметив удивлённый взгляд Лидии Павловны, добавил – Нет, на самом деле. Но это, кстати, не помогло. И через неделю после происшествия я принёс на подпись декану приказ об отчислении. Дверь полуоткрыта, я постучал для приличия, и, не дожидаясь разрешения, вошёл. Вижу, стоит Толик Кохно, весь красный взъерошенный, лица на нём нет. А декан и говорит:
 -- Полюбуйтесь на этого клоуна. Вот кто масло разлил. Слуцкий на себя вину взял потому, как Кохно два хвоста имеет, и его, дескать, выгонят без разговоров. А Валерка учится нормально, и они друзья… Сухой докурил сигарету. В итоге Слуцкого оставили, потому что он масло не разливал. А Кохно-- потому что искренне раскаивался и убивался… Вот такая история… Так что вы – подвёл итог Сухой -- отделались лёгким испугом.
Лидочка облегчённо улыбнулась. Действительно всё познаётся в сравнении. Она не валялась на полу в постном масле, её даже не бомбили. Из-за какой-то таблички – столько волнений и тревог. Неожиданно Лидочка  вспомнила слова мужа : «Надо проще смотреть на вещи» и вдруг впервые осознала, что он имел в виду. Она придумывает, то чего нет, свою собственную интерпретацию событий  считает истинной  реальностью и потом переживает действительно по настоящему. А ведь табличка – это только табличка….
Постепенно собирались преподаватели. Они шли, размахивая руками, и на ходу обсуждали подробности проверки. Очевидно, у них тоже не обошлось без небольших сюрпризов. Сухой заговорщицки подмигнул, Лидии Павловне, и сказал:
—Напомните, как-нибудь при случае – я вам расскажу, как Слуцкий в туалете на новый год двери снял, и про диспетчерскую…
   
                Продолжение следует...