Седина в бороду

«Сорок восемь», - с грустью подумал Лев Петрович, разглядывая свое отражение в зеркале. Его небольшой животик рос с каждым годом. Поначалу он не обращал на него внимания. Подумаешь, небольшое брюшко. А оно все росло. И вот теперь напоминало арбуз средних размеров, доставлявший ему некоторые хлопоты при передвижении. Его мучила отдышка, если приходилось подниматься больше десяти ступеней. Все чаще по утрам не было времени и охоты бриться. Он предпочитал подольше посидеть перед телевизором, посмотреть новости и потянуть свой утренний кофе с сигаретами. Уже пять лет Лев Петрович не чувствовал себя мужчиной и дабы хоть как-то компенсировать это в собственных глазах, он флиртовал с официантками, продавщицами, кондукторшами - с теми, кто был ниже него по образованию и социальному положению настолько, что внимание солидного мужчины в костюме, им льстило. Авдотья Николаевна – жена Льва Петровича, - румяная полная женщина, всегда веселая, готовая расхохотаться над чем угодно, не обращала внимания на откровенный флирт мужа. Льва Петровича это раздражало, ему казалось, что она делает это с тем же бараньим упрямством, с каким каждый вечер (в независимости от дня недели, усталости, от чего бы то ни было) накручивала свои короткие тусклые волосы на бигуди. Розовощекость жены, ее хохот, по-деревенски громкий, тоже раздражали Льва Петровича, хотя он прекрасно помнил, что полюбил свою жену много лет назад именно за эту детскую непосредственность.
Стоя в коридоре, Лев Петрович подслушивал, как его шестнадцатилетний сын Артём разговаривает с друзьями. Они пили пиво. Приносили его в квартиру не украдкой, а с позволения Льва Петровича. За это, к удовольствию Льва Петровича, в компании сына его называли «нормальным мужиком». Они часто играли в игру «Я никогда не…». Кто-то начинал с невинного «я никогда не водила машину». Те, кто водил, загибали палец. Другие продолжали: «я никогда не прыгал с парашютом», «я никогда не лазила по деревьям», «я никогда не летал на самолете», «я никогда не пил водку». Под громкое улюлюканье кто-то из парней загнул палец после « я никогда не носила розовых трусов». Кто быстрее загнет десять пальцев – тот проигрывает и выполняет какое-нибудь желание. Находясь по другую сторону двери, Лев Петрович играл с друзьями сына в эту нехитрую игру. Он всегда выигрывал. В свои сорок восемь он поведал меньше, чем шестнадцатилетние сосунки. Это не походило на выигрыш.
- Пап, - сказал как-то Артем, - мы с друзьями в августе дикарями поедем в Анапу. Поспрашивай, может, у кого-нибудь из твоих знакомых есть палатка?
Лев Петрович с подозрением взглянул на сына, уж не издевается ли тот. 
Круг общения Льва Петровича сводился к его коллегам, а поскольку он занимал высокую должность заместителя начальника областной статистики, то общался в основном с подчиненными, прибывая в полной уверенности, что его вид, должность и само название органа, в котором он работает, наводит на людей священный трепет и вызывает непреодолимое подсознательное чувство почтения. Льву Петровичу даже казалось, что в младших классах, когда его сын Артем то и дело заполнял анкеты с  местом работы и должностью  родителей, он с некоторым благоговением выводил длинные непонятные слова «Территориальный орган Федеральной службы государственной статистики».
- Дети всегда испытывают уважение ко всему взрослому, чего не понимают, - прокомментировал Артем, - когда они вырастают и понимают все о чем говорится, оказывается, что это не достойно уважения.
Такое отношение сына приводило Льва Петровича в недоумение. Ставило под сомнение все его пятнадцать лет работы. Когда он устраивался в комитет, Артему был годик. Через десять лет он дослужился до заместителя. Он был уверен, что будет примером для сына. Он–то сам не мог гордиться своим отцом, который всю жизнь работал шофером в колхозе. Разговаривать с сыном было все равно, что объяснять какому-нибудь туземцу, зачем нужен холодильник и утюг.
Один раз Лев Петрович все-таки сорвался.
- Что в тебе вообще вызывает уважение?! Дырки в лице или рисунки на руках?
- Мне нравится, как я живу, - спокойно ответил Артем, - нравится делать дырки в лице и рисунки на руках. Ты мне должен доказывать правильность своего образа жизни. Я-то тебя изменить не пытаюсь. Это тебя все что-то не устраивает.
- Да не хочу я тебя менять! Но немного твоего уважения я заслужил.
Льву Петровичу нужен был отдых. После пятнадцати лет безупречной работы, ему впервые стало тошно от отчетов и постоянно звонящего телефона. Он стал играть сам с собой в игру «я никогда не»: «Я никогда не ездил на море дикарем, я никогда не спал в палатке. Мне, по сути, никогда не было шестнадцати. В шестнадцать я уехал из деревни в областной центр, поступил в университет на экономический факультет. Я поднялся на много ступеней выше своих родителей по социальной лестнице. Разве это шестнадцать? Артему через год поступать в университет, а он еще не знает, кем хочет быть. Он даже не знает, хочет ли вообще куда-то поступать. У него на плече татуировка, напоминающая корявого человечка, нарисованного первоклассником, а все его планы на будущее – это поездка на море и дырка в языке. Наверно, таким и нужно быть в шестнадцать.» Лев Петрович жил как работал: строил планы на несколько лет вперед, знал, что будет завтра и через год. Смотрел по выходным телевизор, читал по вечерам газеты, пил водку по праздникам. «Вот доживу до пенсии, - думал он, - и уйду на заслуженный покой.» А что будет на этом заслуженном покое? Он засядет в кресло чуть глубже, будет ходит чуть медленнее, будет читать меньше разделов в газете.
Была пятница. Лев Петрович написал заявление об отпуске за свой счет на всю следующую неделю, положил его на стол, как всегда отсутствующему начальнику отдела кадров, предупредил секретаршу о том, что пошел в отдел городской статистики и пошел покупать снаряжение для поездки. Он купил палатку, котелок, рюкзак, пенку, спальный мешок и даже надувной матрас – так посоветовал продавец. Вещи Лев Петрович оставил в камере хранения на вокзале. Он все продумал: в понедельник в Москве конференция по переписи населения, но он выедет в субботу, чтобы отоспаться после поезда в воскресенье. Выходило неплохо.
- Вам повезло, - сказала кассирша, продававшая Льву Петровичу билеты, - на субботу есть купейный нижнее до Москвы, и из Москвы до Анапы на воскресенье.
«Вот как оказывается бывает, - подумал Лев Петрович, - когда не планируешь, все выходит само собой. Я, оказывается, счастливчик.»
Всю субботу – до вечернего поезда – Лев Петрович был как на иголках, чувствовал себя как выпускница перед балом. Он давно уже только строил планы, а потому забыл, что такое предчувствие  - сладостное трепетное ожидание неизвестного. Он едва мог его вынести. Он приехал на вокзал за час до отправления поезда. Было странно и страшно не иметь представления о том, как пройдет вся следующая неделя. Лев Петрович в ожидании поезда пил дрянной кофе из пластикового стаканчика и ему становилось все страшнее. Ему захотелось пойти домой и привычно пойти в понедельник на работу, увидеть завтра утром жену в бигудях. Это было так привычно и безопасно, не предвещало ничего из ряда вон выходящего. Ехать куда-то одному с палаткой… Как такая дикость вообще пришла ему в голову?
Льву Петровичу позвонил сын:
- Пап, привет.
- Привет.
- Ты чего мне не сказал, что в Москву едешь?
- Ты об этом не знаешь, потому что опять не ночевал дома.
- Да ладно, ну че ты, пап. Не начинай. Я тебе вот о чем хотел попросить.
Серебряное кольцо с черепом? Да этот ребенок знает, о чем можно попросить родителей.
- Магазин от вокзала, конечно, далековато, но у тебя же все равно все воскресенье свободно.
- Ты совсем совесть потерял.
- Да ладно тебе, пап. Купи, а? И удачи тебе на твоем симпозиуме зануд.
Лев Петрович должен поехать, чтобы доказать что-то важное. Не сыну, который даже не узнает, куда ездил его отец на самом деле, он должен доказать себе. Он все еще может сказать жене и сыну, что конференцию отменили. Что он скажет себе?
Лев Петрович ждал посадки на платформе возле уже прибывшего поезда. Его внимание привлекли несколько молодых людей. Они громко разговаривали, курили, пили пиво из трехлитровой пластиковой бутылки, выглядели вызывающе: выбритые виски и цветные волосы, неуложенные к поезду в ирокез. Они словно провоцировали осуждающие взгляды окружающих. «Куда катиться молодежь», - читалось  во взгляде каждого, смотрящего на них. Лев Петрович впервые понял, что они думают о том, куда катится весь мир с его стремлением к стабильности и благосостоянию, неспособностью шагнуть в сторону от протоптанной дороги, сделать сегодня непохожим на вчера. И что это Лев Петрович так разволновался, словно ввязался в какую-то безумную авантюру? Он всего лишь едет на море на несколько дней. Отчего этот маленький шаг стал для него событием, на которое едва хватало решительности? Куда девалась та решительность, с которой он управлял десятком людей?
Голова Льва Петровича стала свинцовой от досаждавших мыслей. Он чувствовал от этого физическую усталость и, как только проводница выдала белье, застелил кровать и заснул крепким сном.
В Москве Лев Петрович купил кольцо сыну, поел пельменей в кафе недалеко от вокзала и, залив пельмени двумя кружками пива пошел к поезду, на который уже началась посадка.

Наконец, Лев Петрович прибыл на море. Ему понадобилось несколько часов, чтобы добраться до места, про которое рассказал таксист. Он часто делал привалы, купался. Когда Лев Петрович увидел большой камень с надписью «Оставь одежду всяк сюда входящий» - он понял, что пришел. С пяточка, окруженного зарослями можжевельника,  съезжала немолодая пара. Мужчина любезно помог Льву Петровичу поставить палатку. Место хорошее – несколько метров до пляжа.
Лев Петрович пил купленное по дороге дешевое южное вино, рассматривая проходящих по тропинку недалеко от его палатки. Он засмотрелся на девушку, тоненькую, бледную. Длинные золотистые волосы. В легком сарафанчике. Как она отличалась от толстых голых теток, которых Лев Петрович видел в этот день немало. Девушка шла к морю.
Она возвратилась через час, немного грустная, задумчивая. И, не глядя под ноги споткнулась о вылезший из-под земли корень, недалеко от палатки Льва Петровича. Она схватилась за ногу.
- Позвольте, я вам помогу,  - Лев Петрович приобнял девушку за талию, желая помочь ей дойти до бревна, которое он использовал в качестве скамейки.
Девушка испуганно посмотрела на него, отшатнулась и, прихрамывая, почти побежала по тропинке в глубину леса.
Первая ночь прошла тяжело. Лев Петрович несколько часов ворочался в палатке, не мог заснуть. Было слишком тихо и слишком громко одновременно. Без постоянного фона моторов, все звуки казались громкими: шорохи от бегающих кошек, снующих туда-сюда енотов, пение под гитару, доносящееся с пляжа. Впервые за много лет Лев Петрович был совершенно один. Общество самого себя с непривычки было мучительно. Похоже на то, как Лев Петрович бросал курить. Хотелось, что-то наконец сделать, чтобы это прекратилось. И курить захотелось.  И посмотреть телевизор. Наконец, Лев Петрович выпил еще пару стаканов вина и уснул.
Лев Петрович умывался, когда девушка проходила мимо.
- Доброе утро, - сказала она, подарив ему лучезарную улыбку.
- Доброе, - ответил Лев Петрович так же приветливо.
Когда через полчаса, искупавшись, девушка шла обратно, Лев Петрович наслаждался утренним кофе.
- Составите мне компанию? – Лев Петрович приподнял граненный стакан с кофе.
- Спасибо, не откажусь, - казалось, девушка искренне рада, что не обидела Льва Петровича накануне вечером своим поведением, пытаясь компенсировать вчерашнюю враждебную реакцию сегодняшним добродушием.
Лев Петрович жестом предложил ей сесть на бревно.
- Вам черный?
- Да, пожалуйста, без сахара.
- Хорошо. Молока у меня нет.
Девушка улыбнулась.
- Давайте знакомиться, - предложил Лев Петрович, протягивая девушке стакан с кофе, - меня зовут Лев Петрович.
- Катя, - представилась девушка и протянула свою тонкую ручку для рукопожатия.
Лев Петрович пожал руку по-дружески крепко, не задержав в своей руке маленькую ладошку более, чем то требовало приличие, чтобы опять не вспугнуть девушку.
- Вы один отдыхаете?
- Да, решил: а почему бы с палаткой не выбраться на море, - Лев Петрович и сам почти верил, что решение о поездке далось ему легко.
- Как здорово! Знаете, люди вашего возраста, - девушка запнулась, - я имею ввиду люди постарше, не молодежь, редко решаются дикарями куда-то поехать, еще и в одиночестве. Здорово!..  Хотите, я вам почитаю, что вчера у моря написала?
- С удовольствие послушаю, Катенька.
- Рокот моря, стрекот цикад, - начала Катя, дрожащим от волнения голосом, - пожелание «с добрым утром!» в любое время суток, бой тамтама. Эти звуки заглушают тиканье часов, которое в городе слышно, несмотря на непрекращающийся гул машин, автобусов, цоканье каблуков молоденьких девушек, деловых женщин и толстух-домохозяек, шарканье тряпичной обуви старушек и поношенных сандалий стариков, шуршание, создаваемое силой трения между дорогими ботинками бизнесменов и асфальтом. Несмотря на? Нет. Напротив. Прислушиваясь к звукам города слышишь как необратимо шагает вперед секундная стрелка, подгоняя минутную, которая в свою очередь гонит вперед часовую. Прислушайся… здесь ритм твоей жизни отбивает море. Оно молчит о вечности, которая была до нас и останется после. Что могли сказать о море Айвазовский или Хемингуэй? Максимум из того, что может сказать человек о море. Но это ничтожно мало. В своей беспомощности остается только молчать. И этим молчанием хоть на чуть-чуть приблизиться к тайне моря. Ибо море молчит о том, о чем человек пытается сказать веками.
Только дочитав, Катя осмелилась посмотреть на Льва Петровича:
- Как вам?
- Я, Катенька, владею небольшой типографией и по долгу службы много начинающих авторов читаю, хоть я и не издатель, ко мне часто обращаются за протекцией. Не многие из начинающих пишут так же живо и свежо как вы.
- Как здорово! И вы знаете, настоящих писателей?
- Нескольких знаю.
Девушка спохватилась.
- Извините, мне надо идти, меня там на завтрак ждут. Было очень интересно с вами поговорить. Большое спасибо за кофе.
Вечером Катя пришла в сопровождении молодого человека.
- Это и есть твой издатель? – спросил мускулистый высокий парень.
- Владелец типографии, - поправила Катя.
- Сергей.
- Лев Петрович.
Сергей сжал руку так, что Лев Петрович несколько изменился в лице от боли, но уже наступившая ранняя южная темнота все скрыла. Сергею Лев Петрович понравился гораздо меньше, чем Кате, а потому он предпочел держать его поближе к себе и пригласил провести вечер в их компании.
Лев Петрович был остроумен, рассказал истории про чиновничий произвол, с которым приходится сталкивается его типографии и маленький издательствам. На вопрос о знакомых писателях многозначительно отвечал:
- Давай без имен, я бы не хотел в самом деле, ну зачем.

Несмотря на большое количество выпитого вина, Лев Петрович утром чувствовал себя прекрасно. Выпил большую кружку крепкого кофе с шестью ложками сахара и, прихватив с собой бутылку вина, отправился к вчерашней компании. Среди деревьев он увидел Сергея. Лев Петрович остановился довольно далеко от него, но он говорил так громко, что все было слышно.
- Этот старый козлина не просто так сюда один приехал! Клеился к Кате. Я начищу ему морду, если еще раз к ней подойдет!
- Если ты не забыл – ты с ней еще не встречаешься, - пытался вразумить его друг, которого Лев Петрович поначалу не заметил за деревом.
- Это наши женщины и не хрен к ним лезть!
Лев Петрович развернулся и побрел к своей палатке. Завтра вечером поезд. Лев Петрович решил оставшиеся сутки ни о чем не переживать, еще немного поплавать, еще немного поваляться на солнце, еще немного попить вина. День так и прошел:  Лев Петрович не видел никого из вчерашней своей компании.
Вечером пришла расстроенная Катя.
- У вас осталось вино?
Лев Петрович налил вина себе и Кате. Она пила быстро, молча и ни разу не посмотрела на Льва Петровича. Он начал понимать в чем дело: Кате пришлось выслушать от Сергея все то, что он случайно услышал днем. По непонятной Льву Петровичу женской логике, Катя пришла сюда, чтобы воплотить в жизнь худшие подозрения влюбленного в нее Сережи.
Чувствовавший себя вчера настоящим мачо, Лев Петрович разволновался, ладони вспотели и он сам стал налегать на вино не меньше Кати. Когда вино у Льва Петровича закончилось, Катя была сильно пьяна. Она немного придвинулась к нему и нерешительно коснулась рукой щетины, уже напоминавшей бороду. И резко, будто наконец набравшись решительности, впилась губами в рот Льва Петровича.
- Ах ты, ****ь, старый кобелина! – из кустов выбежал запыхавшийся Сережа.
Он отдернул Катю за руку. Она упала с бревна. Лев Петрович не успел опомниться, как получил по лицу огромным кулаком, как было обещано еще утром. Кулак был крепкий: Лев Петрович очнулся только утром. Кратковременная потеря сознания незаметно перешла в сон. Не такой уж свинцовой была голова от мыслей. На этот раз он даже не мог оторвать ее от земли. Левый глаз не открывался, после ночи на сырой земле поясницу простреливало. Лев Петрович с грустью подумал, что кофе ему не поможет.
По тропинке проходил мальчик.
- Мороженое! Мороженое! – кричал он во все горло.
- Ох ж ты, - ругнулся Лев Петрович глухим голосом, - мальчик, а пиво у тебя есть?
- Конечно, дядя. Сто рублей банка.
- У тебя цены как в ресторане.
- Не хотите – не берите, - повысил мальчик голос.
- Тише, тише,  давай три.
Лев Петрович пил пиво, вспоминая все, что произошло с ним за последнюю неделю. Поездка на море, вечер в молодой компании, Катин поцелуй. Он представлял, как приедет домой и отдаст сыну кольцо и палатку. Он вспоминал все, что произошло с ним за последние сорок восемь лет, и не понимал, что же заставило его с грустью думать о своем возрасте.