Белое над серым

--
 Огромное спасибо -  Соне Никольской, Сергею Полярному и Утомленной Солнцем. Вся эта миниатюра под их чуткой редакцией получила новую жизнь. И учит меня грамотно излагать мои воспоминания.
---
В горных ущельях чернеет быстро. Даже снежные шапки их величества сереют от беспомощности света перед  наступающей ночью. А днем, когда жара, смешавшись с пылью, угнетает каждую клетку организма и притупляет чувства, эти пики из снега кажутся заоблачными далями, они притягивают тебя, показывая свое бесспорное превосходство.
 
  По воскресеньям большинство наших солдат в полуденные минуты отдыха, если нет приказа «Коробочки у подъезда», мирно сидят возле дощатых модулей, пишут письма своим возлюбленным, читают последние новости, жуют, смеются, балагурят, устремляя любопытные взгляды на проходящих мимо женщин, которые неожиданно появляются в образе Татьяны Лариной, словно перед Онегиным. Посмотрят они на эту,  уже порядком надоевшую красоту – белого над серым,  а  потом спрячутся в свои «коробочки», где мысль каждого потянет за собой по только ему ведомой дорожке.

  Люся всегда появлялась внезапно,  как будто  опускалась на облаке с горных  вершин – в обтягивающей юбке с разрезом сзади, в блузке из местного  магазинчика, вся раскрасневшаяся и возбужденная от вечно палящего солнца. И лучики,  играя на ее  традиционно красной помаде, ставили солдат перед выбором –  дописывать письма подругам, или скользить раздевающим взглядом по необычайно упругому телу, «внедряясь» дальше под её глубокое декольте, почти в самое солнечное сплетение. Она как гремучая ртуть под непрестанным наблюдением бойцов, несла в себе мощный заряд, от которого наши детонаторы приходили в полную боевую готовность.

  И в этот раз, Люся появилась в белоснежном одеянии, с синими тенями на веках, накрашенная ярко красной помадой и не к месту обутая в изящные белые туфельки, показывая нам  все  входы и выходы по тайным  тропам, ведущих к ней от расположения богатого воображения, огрубевших на войне солдат. Она ступала по этой пыли, как ангел. Так и хотелось протянуть ей руку и произнести: "Люся, вы само совершенство. Если бы я был поэтом, то посвятил бы вам поэму  о кристальной чистоте вашего чарующего образа!"

  Люся притягивала к себе не только нас,  наполненных воспаленными фантазиями от чрезмерного  воздержания, но и, очевидно, взгляд снайпера за  далеким перевалом, наблюдавшим картину, достойную кисти художника.

  Время от времени в раскаленном воздухе  поднималась пыль, и не находя место своей дислокации, долго летала в этом раскаленном воздухе,  любуясь  Люсей и ее белым нарядом.

Умер ветер, белоснежные пики гор, как острые кинжалы обманчиво покоились в ножнах,  и в глубине  ущелий между валунами было так же тихо, как в чистилище. 
  «Дурной знак!» - воскликнул кто-то из саперов.

  Так бывает только в самом страшном сне. Бежишь, кричишь, беспомощно размахиваешь руками, а все напрасно!  Твои сигналы не доходят до того, кому все это обращено.  И ты чувствуешь себя, словно в мешке, но еще одна попытка, и может тогда,  ты вырвешься на волю…

  Внезапно, как будто снежная лавина, обрушивается на тебя взрыв, врезаясь  с пронзительным свистом реактивного  летящего снаряда. Поначалу приглушенный, он   доносится, как из самой преисподней, преодолевая все ступени ада, идет вверх, к  пересечению подножия горы, неудержимо нарастая силой,  приближается к ППД.

  Все прячутся  кто куда,  пытаясь найти  хотя бы самое небольшое  укрытие, предвкушая всю неизбежность случившегося. Падая в пыль, прикрыв голову руками, ребята, не дыша, замирают перед звуком смерти.  Один молодой лейтенант, так же наблюдавший сцену ослепляющего появления Люси,  в последний момент, после истошного крика "Ложись!", сорвался с бетонного пола и  нелепо перевалился за парапет  агитационного щита "Боевой путь части».
 
 «Кто не успел... тот опоздал».- гласит истина, где опоздание равносильно смерти.

  Белая голубка мира,  Люся, упав  в объятия грунта, всегда, покорно лежащего у её ног, подняла огромное облако пыли, под покровом которого она затаилась, как мышь, и  желала поскорее покинуть  этот ад.

  А где-то там, далеко, Татьяны Ларины в своих белоснежных платьицах, разгуливали по Китай городу, одаривая молоденьких офицеров лучезарностью, думали о предстоящих романтичных встречах под луной; о том, как сольются их речи с шепотом луны под звуки последних отъезжающих в депо трамваев.

  На земле под налетом  отвратительной пыли, виднелся  едва уловимый контур былой белоснежности Люси. Её породистое  тела с  крепкими ногами, тем не менее не пострадало, только  губная помада потеряла свой изумительный блеск, и светлый образ потерял свою былую привлекательность, напоминая жалкое подобие всех светлых образов, доставшихся нам в наследство от русской литературы.

  Люся,  гордо поднялась, низвергнутая по воле случая с пьедестала почестей. Она,  как молния, ослепила воинскую часть своим ярким светом. Оглушила, как гром, площадной бранью потайное ущелье со снайпером, горы, тропинки,  солдат, офицеров,  правителей, писателей  образов Лариных и Ростовых, и всю  мировую литературу.  Даже не стерев пыль, перемешанную с косметикой, не поправив волосы, не одернув платья, она с высоко поднятой головой гордо зашагала к модулю женского общежития, напоследок, обведя своим гневным  взглядом все это - отряхивающееся и улыбающееся.