Танки на крышах. Ч. 2. Гл. 11в

                11 в

      Всю свою сознательную жизнь я провел среди людей самых различных  национальностей. В Узбекистан меня привезли родители, когда мне было 6 лет. В школьные годы я сталкивался только с дурацкими проявлениями национализма, когда узбекские пацанята, завидев меня, идущего через их махаллю*, вежливо и с улыбками  здоровались со мной на русском языке, но стоило пройти дальше, и в спину мне летели камни. Не ведая в те годы о существовании педагогики и воспитания, как наук, я реагировал на это, как на баловство, мелкое хулиганство, а иногда и отвечал тем же, если доставалось больно.
-------------------------------------------------
         * - Городской жилой район из нескольких кварталов.

      В институте мне с первых дней отчетливо дали понять, что между нами есть огромная разница, и что здесь, в этой республике, я являюсь человеком второго, а может быть и последнего сорта. Моего ума никогда не хватало, чтобы понять такую разницу между нациями. Любая из них всегда вызывала во мне огромный интерес, потому что имела свою историю, свою мифологию, культуру, искусство. Знакомство с этим делает богаче, мудрее, а познание доставляет радость. Разумеется, встречалось порой и то, что было мне не по вкусу, что не резонировало с моей душой, с чем был не согласен.
      Мне, например, не нравится японский и китайский театры. Мне не по нутру китайская же и чукотская народная музыка, как впрочем, и музыка большинства наших северных народов. Я никогда не соглашусь с национальной традицией некоторых народов избивать и есть собак. Мне не нравится русское пьянство, украинское жлобство, молдавское или чукотское  тугодумие, рождающее десятки, если не сотни, анекдотов, кавказский «духаризм», который они называют гордостью. Я не верю арабам, поющим свои редкие по мелодичности песни о дивных глазах восточных красавиц и в то же время практикующим с этими красавицами анальный секс. Кроме того, они еще имеют и по нескольку жен. По Корану им разрешено иметь четыре. О какой «большой любви» здесь может идти речь? О каких двух из восьми глаз они распевают? Я и узбекским, не менее красивым, песням не верю. И по тем же причинам, и еще потому, что много раз видел, в кого они превращают женщин, после того, как те становятся их женами. По их убеждениям, женщина создана из смеси грязи с ослиной мочой, поэтому полноправным человеком быть не может. Кто же тогда все они сами, если рождены женщинами? Кому же тогда посвящали они свою лирику? Кто, в таком случае, их дети?
      А еще не нравится «камень за пазухой». Даже в пределах одной семьи они не хранят искренности. Взрослые дети, обзаведясь своими семьями, начинают негласную «разведку»: кто и сколько потратил на помощь родителям, кто, что и за сколько купил для себя, для семьи. Все друг за другом следят, чтобы было «по справедливости». Если кто-то «перегнул», начинаются свары внутри каждой семьи, провоцируемые, как правило, женами-завистницами. Сам лидирующий «пузырится», поглядывая на остальных свысока. Но когда все собираются вместе на какое-то торжество, более дружной и сплоченной семьи не существует. Сами узбеки шутят по такому поводу: «Каждому узбеку надо иметь палку. Так удобней ковыряться в чужой жопе, не пачкая рук».
      Все это, и еще очень многое, никак не подходит моей натуре. Я всегда говорил об этом честно, ничего не утаивая. Но никогда не отвергал, не высмеивал, не лез со своими советами и не пытался кого-то в чем-то переубедить. Иными словами – не «пер бульдозером». Если с этим живет народ, значит так для него лучше. Но сам от этого страдал: «Я такой хороший, такой интернациональный, а меня не любят. За что?».
      Однажды, еще на первом курсе, один из преподавателей спросил меня, нравится ли мне узбекская музыка, которая в тот момент гремела из радиоприемника, включенного чуть ли не на полную мощь. Я честно ответил, что не нравится, что она мне не по вкусу. Не вся, а та, конкретная. Кроме того, я вообще не люблю никакой громкой музыки. Мне не простили этого «нет» до последнего дня моего пребывания в том институте.
   - Вы неправильно понимаете национальную политику, - сказал мне как-то один начальственный «прыщик».
      Это было ответом на мое замечание о необходимости выбирать членов студенческого актива не по заранее заготовленному списку, составленному на основе национальной принадлежности, а по деловым качествам и в результате открытого голосования. Впрочем, такое в те годы практиковалось на всех уровнях и во всех сферах по всему Союзу, и национальность тут вообще ни при чем. Ты застал то время, знаешь об этом, да?
   - Да, я помню разговоры среди студентов, - сказал Джексон. - Мы, как иностранцы в Союзе, на такие собрания не ходили, нам это было ни к чему. Но такое и у нас в те годы было. А кое-где и до сих пор.
   - Ну вот. Я же говорю, что национальность к этому никакого отношения не имеет. Подобных проявлений «малого национализма» в Узбекистане было очень много. Но в советские времена это еще как-то «замазывалось», а вот когда республика обрела «независимость» и превратилась в государство, на поверхность тут же выплеснулся грубый, яростный, демонстративный национализм во всех его проявлениях. Причем, направлен он был именно на русскую часть населения. К людям других национальностей, проживающим на территории Узбекистана, отношение практически не изменилось. Пострадали лишь турки - месхетинцы и приграничные киргизы, но и те, и другие были виноваты сами, и национальный вопрос там был «сбоку». А вот русских стали ненавидеть именно как русских. Простой рабочий люд я ввиду не имею, им вражда никогда не была нужна. Но и они не кидались на защиту, даже если видели проявление махрового национализма. Себе дороже. Большинство моих бывших друзей превратилось в молчаливых свидетелей. А некоторые скрывать свои чувства и не собирались и в одночасье превратились в высокомерных «индюков», при любом удобном случае подчеркивавших свое внезапно обретенное превосходство: «Езжай в свою Россию, там и командуй». Очень многие «забыли» русский язык. А за незнание узбекского стали снимать с должностей многолетних руководителей, которых до этого только награждали.
      Вопрос государственного языка вообще стал чуть ли не основным в антирусском движении. В советские времена по всей стране все официальные документы велись на русском языке. Свои языки для этого сохраняли только прибалтийские и некоторые кавказские республики. В Узбекистане всерьез изучали коренной язык, естественно, сами узбеки, добровольцы-лингвисты, любители-полиглоты и те, кто в силу различных обстоятельств, пребывал большую часть времени в среде с преимуществом местного населения. Для них это, понятно, было необходимостью.
      Сразу после провозглашения независимости, государственным был конституционно декларирован только один язык – узбекский. Казалось бы, все правильно:  своя страна – свой язык. Но в терминологии всех отраслей возникла такая путаница, что у своих она тут же стала тупиком, а у «чужих» - трагедией личной жизни и предметом двусмысленных шуток, потому как знание русским человеком узбекского языка практически ничего не меняло тоже. Главными  оставались фамилия, имя и то же самое «выражение лица».
   - А книги, учебники? - удивился Джексон.
   - Все до поры - до времени оставалось на русском языке. Художественная литература и научные монографии и по сей день. Но очень многое с прилавков исчезло. А фундаментальные труды потом постепенно перевели на узбекский, но издали уже под другим авторством. Во всяком случае – медицинские. Если бы истинные авторы знали об этом, они могли бы недурно навариться на судебных исках.
   - Но это же крайне мало! Как можно изучать целую науку по одному единственному учебнику? - Джексон даже голос повысил.
   - Вот то-то и оно. Я и раньше почти безошибочно определял степень образованности человека по его умению говорить без акцента. Это было прямым свидетельством начитанности.
      В те годы я преподавал хирургию. У меня было много иностранных студентов, большинство – из Индии. Они были крайне удивлены такой языковой политикой Узбекистана.
   -«Как же так? - говорили они. - Индия стала «независимой» больше, чем полвека назад. У нас до сих пор два государственных языка: хинди и английский. Все учебники и монографии на английском. И это никто не собирается отменять. Потому что это и невозможно, и неразумно. Используя английский язык, сама Индия ничего не потеряла».
      Не будем вдаваться в категорию разумности, не нам судить. Но вывод напрашивается сам собой: для Узбекистана, по-видимому, ничего невозможного нет. Самые нетерпеливые подвижники языковой кампании продолжают форсировать полный отказ от русского языка немедленно, с завтрашнего дня, с понедельника, со следующего месяца, с 1 января, каждый раз меняя только год.               
   - Наш первый президент тоже сделал похожую глупость, - вставил Джексон. -  Он ненавидел белых, поэтому провозгласил единственным государственным языком суахили, оставив возможность получать образование на английском. Но поскольку даже среднее образование получают относительно немногие, большинство населения или полуграмотные люди, или люди с очень поверхностными профессиональными знаниями. А на суахили говорит только Танзания, часть населения Кении и Уганды. Никому другому в мире он не нужен.
   - Ну вот видишь. Так уж получилось в истории человечества, что благодаря политикам, межгосударственным языком в Мире стал английский. Почему же надо это отвергать? Никто же давно не вспоминает, что цифрами все пользуются арабскими. Даже Израиль. Некоторые славянские народы, в частности – моя Россия, используют кириллицу, родившуюся на основе греческого алфавита, а в русском языке очень много иностранных слов. 
      Можно провести аналогию со спортом: бокс родился в Англии, борьба – во Франции, хоккей – в Канаде. Кунг-фу, каратэ, дзю-до, айки-до, тайский бокс и таэквон-до тоже распространились на весь мир. Ни один народ, пользующийся всем этим, не потерял своего лица. То же самое и с языком. Я вообще за то, чтоб на Земле существовал всего один язык. И совершенно неважно, какой это будет язык. Главное, чтобы люди могли свободно объясняться и понимать друг друга. Очень многое стало бы добрей. Свой родной язык каждый народ может оставить себе, как национальное достояние, как средство внутреннего общения, и никто и никогда покушаться на это не будет. Но ко всему этому мы тоже вернемся немного позже.
      К нашей основной теме мне вспоминается один мрачный эпизод. Если я правильно запомнил, это было весной 1968 года. На центральном стадионе «Пахтакор» в Ташкенте сразу после окончания матча с московским «Спартаком» вспыхнуло «стихийное» восстание узбекских националистов. Были развернуты огромные, заранее заготовленные  транспаранты: «Русские, вон из Узбекистана!». Это могло перерасти в очень серьезный межнациональный конфликт, потому что население Ташкента в те годы более, чем на 36% состояло из представителей не узбекской национальности, и основная часть из этой цифры была русской. Но большого конфликта не допустили, демонстрантов «разогнали». Не сразу. Поскольку русских в узбекской милиции всегда были единицы, прежде позволили бунтарям «оторваться» на избиении сначала зрителей, а потом и прохожих вокруг стадиона. Разумеется, не всех, а только тех, кто «мордой не вышел». Женщин насиловали коллективно. Мужчин били по 5-10 на одного, чтоб без осечки, наверняка. Кое-кого «завалить» не успели. Пришла директива сверху, и участников попросили мирно разойтись по домам. Кураж как ветром сдуло, и улицы быстро опустели, не считая тех, кто остался лежать. Чувствовалась основательная подготовка и очень умело организованное руководство. Возможно, были даже и репетиции.
      В печать, как это было всегда в советские годы, не просочилось ничего, за исключением коротенькой заметки в колонке происшествий, опубликованной наутро, о том, что накануне на стадионе немногочисленной группой пьяных хулиганов был спровоцирован инцидент, закончившийся дракой. Силами нашей доблестной милиции вся группа была быстро обезврежена, скандал локализован и погашен, зачинщики задержаны, и вновь наведен порядок. Виновные получили по 15 суток, чем с сегодняшнего дня и заняты на улицах города. Этакий маленький бытовой пустячок и не более. Слово «национальность» в этой заметке не было упомянуто ни разу.
      Все остальное переходило из уст в уста, и только шепотом, потому что даже за разговор об этом можно было попасть на собеседование в КГБ. Я попал, потому что всю жизнь был за гласность. Неприятное учреждение, но мне тогда было очень интересно, почему только «русские – вон!», и вызывали ли туда на беседу хоть кого-то из участников или тех, кто все это организовал? Голову на отсечение даю, что нет, потому что «пешка», она и есть – пешка, а организаторы, которым не хватало власти, и которые мечтали освободиться от «русского ига», сидели тогда в очень высоких креслах. Может быть, даже и в том неприятном учреждении.
      Всю жизнь я был противником замалчивания подобных трагедий. Ведь за разговорами можно многое узнать и о собеседнике, и о себе, можно объяснить свои позиции, узнать претензии к себе самому со стороны других людей. А объяснившись, лучше понять друг друга и погасить в зародыше практически любой конфликт. Через двадцать два года я однажды попробовал устроить диспут на тему межнациональных отношений в учреждении, которым тогда руководил. Разговор, как и следовало ожидать, получился очень живым, но его прервали. Кому-то всегда нужно, чтобы напряжение оставалось.
      После той «спортивной» истории я стал задавать и своим однокурсникам, и другим студентам – узбекам, чисто риторический вопрос: «Какая национальность лучше – русские или узбеки?». Надо было видеть их лица, на которых отражалась яростная борьба эмоций. У кого-то недоумение, у большинства – ненависть, желание высказать все, чему научили, у единиц – нежелание обидеть. Большинство уклончиво и не менее риторически отвечало: «для русских – русские, для нас – узбеки». И тогда я задавал второй вопрос, ради которого, собственно, и придумал этот мини-референдум: «А какая разница?». Ни от одного из опрошенных ответа я не получил.
      Я тогда заканчивал свою «анкету» совершенно искренним пожеланием: «Пусть пройдет 500 лет для того, чтобы на Земле перемешались все нации. Нашим далеким потомкам будет бесконечно стыдно за нас, сегодняшних, но тогда уже не будет этой дурацкой борьбы за главенство, за приоритет».
      Боже, каким наивным я был! Да для того, чтобы перемешались все нации, при нашем сегодняшнем менталитете мало и 5 тысяч лет. Но даже если человечество и превратится когда-то в однорасовых метисов, никто не будет заливаться краской стыда – спишут на нашу дикость или просто за давностью. А соперничество, конфликты и вражда не исчезнут, ибо к их возникновению сама по себе национальность никакого отношения не имеет. Национальные черты характера, о каких бы нациях ни шла речь, никогда не пересекаются насмерть. Вражды на национальной почве всегда можно избежать, но вся беда в том, что она кому-то позарез нужна. Кому? По юридическому определению – «ищи, кому выгодно».