Лялин переулок Часть 3

П.П. ее ожиданий не обманул: совсем чуть-чуть хрестоматийности – в аккуратном излете воротника, в многотрудной тщательности прически, в четко вылепленной, жестковатой линии губ; и, странным антиподом к этому облику – грустная, выразительная глубина глаз. На Лялю при этом он едва взглянул, очевидно, предпочитая смотреть внутрь самого себя. «Действительно, будет непросто», - отметила она, невольно начиная по-кошачьи вкрадчиво подстраиваться под его меланхоличные жесты и неожиданно отчетливую, парадоксально безыскусную речь.
 
Собеседник вскоре умолк, предоставив слово женщине, при этом слушал он феноменально: абсолютно молча, с отрешенностью и неподвижностью грубо сработанного каменного изваяния, не давая ни шанса на подсказку, на флюид, и только блики в печальных глазах выдавали эффект присутствия. Ляля, в свою очередь, ясно чувствовала, что он все же ведет диалог с ней – вот так, одними глазами.

 Говорила она долго и вдохновенно – об истории московского купечества, о русском модерне, о судьбах эмиграции, о чудесном стиле, вновь актуальном,  о возможности творить в духе самого здания. П.П. молчал, и, когда Ляля сделала очередной вдох-паузу, подбирая краски для эффектной концовки, он мягко опустил на чайный столик свои несоразмерно большие руки.

«Милая, - сказал он очень внятно, - спасибо, ничего из этого нам с тобой не понадобится. Сначала поедешь в Китай.»

П.П. раскрыл перед Лялей пресловутую «большую кожаную папку», в которой было собрано все для предстоящей поездки: фото местности, многочисленные буклеты, путеводители, ваучеры, страховые бланки,приглашения, копии страничек Лялиного загранпаспорта (Ксю?!!!), билеты – другая жизнь, кем-то продуманная, кем-то обещанная…

«Мне нужно все, как там, как у них, - пояснил  «непредсказуемый» П.П. – Поедешь-посмотришь. Мне без этого здесь очень плохо».

Последняя фраза и сломала возмущенную Лялю. У этого странного человека в Южной провинции Китая осталась семья  – жена и сын, остался любимый дом. А он жил «здесь», и это было незыблемо, не просто как успешный, самостоятельно взращенный бизнес, а как дело всей жизни, без которого не мыслишь ничего. Все, что требовалось от Ляли – это именно «воссоздание» - иного, абсолютно незнакомого мира. Но - отнюдь -  не банальное копирование.

«Мне уже делали здесь Китай, - предупредил он ее вопрос, - но, как видишь, не сложилось. Декорация вышла, пустая и вульгарная, красные тряпочки, красные столбы, драконы. Чуть не задохнулся во всем этом. Но ты-то уж сложишь как надо». И, чуть помолчав: «Пожалуйста, только без…» «Излишеств», - не удержавшись, подсказала Ляля. П.П. посмотрел на этот раз очень внимательно. И просто кивнул. Ляля поняла, что, собственно, это и есть итог сегодняшней встречи. И что она поехала бы -  в любом случае.

«Какие проблемы? – заливисто смеялась трижды прощенная Ксю – Строптивую Асю – боюсь, я за ней не угляжу - под присмотр папочки, у него как раз удачно подворачивается командировка… в Россию.» И, словно собираясь прогнать набежавшее на Лялино лицо хмурое облако, щелкнула пальцами. «А Сонечку я возьму на себя, в крайнем случае няня посмотрит за обоими. Ведь  сейчас что самое главное в твоей загадочной судьбе? Свежий ветер! Только крышу слегка придерживай…»

…Улыбчивую, веселую девушку за стойкой посетители называли Джейн. Маленькая забегаловка в самом сердце Куньмина мерно гудела. Запах душистого перца и имбиря, яркие цветовые мазки, звуковые отрывки: телефонные звонки и мелодии, разговоры, смех, звяканье посуды, щелканье палочек – людно и шумно, как и в любое другое время суток, по-настоящему плотно, даже тесно – и в этом чувствовалась какая-то сумасшедшая энергетика жизни, ее квинтэссенция, сгусток, будто что-то все время неистово кипело в небольшом сосуде. «Привыкай, - на прощание говорила Ксю, - к сокращению личного пространства. И по возможности абстрагируйся от красных фонариков из мятой бумаги». Ляля огляделась: пока ни одного.
 
Джейн, с забавными хвостиками, в застегнутой на все пуговицы клетчатой рубашонке, ловко орудовала лопатками, шумовками, щипцами, в огромных воках помешивалось поджаренное кусочками нечто. Всерьез страдающая многолетней кофеманией Ляля маленькими глоточками пила подлинный юньнаньский чай; насыщенный и невероятно душистый настой давал нотку привяленных фруктов и чуть заметной, обволакивающе-дымной горечи. Вокруг беспрерывно мелькали жизнерадостные лица, совершенно разные, вопреки общепринятому клише – подытожил взгляд, привыкший подмечать детали; пространство действительно сокращалось, а время пульсировало, и в цепи Гонконг-Женьшень-Куньмин-Дали-Лицзян, дальше только  граница с Тибетом – наметилась золотая середина. Или  заслуженная пауза.

Буквально на следующий день, в пору наступления Цинн Мин, праздника первого чая, праздника чистоты, ясности и новых проявлений жизни, Ляля увидела те самые туманные озера, которые заранее разглядела в чайном настое. Ей постепенно открывалось «забытое королевство», что «к югу от облаков», и это были причудливые скалы «каменного леса», поющие, как птицы, и сами птицы, и рыбы, и их отражения в воде, и их образы в небе – облака, и кружевные, почти потерявшие искомый цвет, и оттого еще более прекрасные - обветшалые крыши пагод, легко уходящие в плотный туман – только едва уловимая глазом линия, замкнувшаяся в иероглиф, «серое на сером», и никакого цветового крика, никаких излишеств, только растаявший над озером вздох…

Перед ней разворачивался зачарованный мир Поднебесной – и здесь было глубоко, под этим небом, и была загадка, и в этом месте словно томилась чья-то заколдованная душа. «Павел Петрович» - подумала Ляля. В Лицзяне она должна была встретиться с его сыном.

-  Здравствуйте, Иван. ( Я где-то видела этого юношу)

 - Здравствуйте, Ла Ли Са. ( Наверное, мы знакомы – и уже тысячу лет)…


- Видите, Ла Ли Са, эти позолоченные рельефы? Оформление такой «арматурой» - европейский шик, сделано на западный манер.

- Постойте, Иван, здесь же во всем - символы модерна. Я знала, конечно, о моде на «шинуазри» начала прошлого века, но… этот легко читаемый мотив волны… и все эти прихотливые линии… как близок Восток!

- Да, Ла Ли Са.

- И решетчатые окна, и гнутые карнизы, и маленькие ящики мебели…

- Да. Да.

- Более того, все эти изысканные, спокойные шелка с  почти незаметным узором?


Словно оживший «Портрет китайца» - строгий воротник, строгая, четкая линия губ, не по возрасту мудрые раскосые глаза, густые брови – широко и открыто улыбнулся ей в ответ.

- Но это же все – наше.

- Ваше, ваше. Кокаинницы – из Шанхая. Филигрань. Кресло – из Харбина. Это столица русской эмиграции. Есть еще табакерка – кость, лак, коралл…


Ляля осторожно взяла в руки почти черный резной флакон, увенчанный коралловой «шапочкой».

- Тут феи небесные, что искупались в молоке и танцуют, подсвеченные луной…

- А здесь, на дворцовом фонаре – жанровая сценка: видите – беседка, разговор, из-за большого камня выглядывают фигурки, и на траве, смотрите – одинокая, прекрасная и печальная… Как Вы, Ла Ли Са.


- Я не совсем понимаю твой английский.

- Можно учить китайский. Он передаст больше чувств.

- А как же, в таком случае, овладеть китайской грамотой?

- Да, это сложный путь. Но настоящая «китайская грамота» - русский.

-  Мне нравится твой юмор. И все-таки ты похож на отца. Ты был когда-нибудь в России?

- Нет. Моя Россия – здесь. Она со мной, она меня окружает – та, прежняя, начала   прошлого века. А у вас там ее, наверное, уже нет.

- У меня есть. Я даже предложила ее твоему отцу. Но он не взял.

- Почему?

- Он хотел Китай. Не «китайский стиль», а именно Китай. Подлинное, дух, понимаешь? Здесь он сумел что-то разгадать и полюбить.

- Удивительно. Он ищет Китай в России, а я – Россию в Китае…

Засыпая, Ляля думала: «Тебя нет. Нет на моей карте. И быть не может». На самом деле Малый Ивановский переулок, конечно, имел место. Причем неподалеку от Петропавловского. Но абсолютно ненужная здесь карта Москвы осталась в Москве.