Посвящается тебе гл 1 Жили-были Иван да Марья у са

В 1949 году 10 мая в городе Рига,  в военном городке Болдерай в семье военного радиотехника родилась светловолосая большеглазая девочка. Назвали её Алевтиной, Алей. Она была третьим ребёнком, первых, братишку и сестрёнку, забрал к себе боженька.  Уж её родители берегли, как зеницу ока. Денег не хватало. Маша после родов превратилась в тень. Чтобы прекратить полуголодное существование, надо было идти на работу. Дочке нашли няню. Однажды Маша вернулась с работы пораньше и увидела жуткую для нее картину: няня сидела на кухне в нетрезвом состоянии, а малышка в позе зародыша находилась в ее широкой юбке, как в гамаке, вместо того, чтобы гулять на улице и дышать свежим воздухом.
Вид полупустой довольно просторной кухни с плитой и стулом навсегда останется в памяти Али. Почти полгода она наблюдала его из подола длинной юбки няни, сидевшей часами на стуле и тихо поющей песни на незнакомом языке. Дальше в памяти провал до весны 53 года. Мама склонилась к маленькому приемнику, слушает и плачет.
- Мама, почему ты плачешь?
- Сталин умер, доченька… что теперь с нами будет?
Ничего страшного не случилось. Даже наоборот. Отца, как лучшего специалиста радиотехника направили в командировку в Китай! С семьей!
Могилки брата и сестры Аля тоже  очень хорошо помнила. Ей шёл четвертый год,  когда она с мамой и папой пришли к ним в последний раз попрощаться. Аля не помнит, чтобы это было кладбище. Только две могилки с крестами, на могилке удивительные зелёные розочки. Маленькие и побольше, они сидели в песке, тесно прижавшись друг к другу. Последующие голодные времена семья пережила за границей, с августа 53-го по декабрь 55-го года. 

Воспоминание о Китае. Детская память избирательна, образы её яркие и незабываемые.

Аля помнит разноцветный сказочный Пекин, сияющий по вечерам морем электрических огней, так только раз в году сияла в прошлой жизни елка. Помнит дом в пустыне с огромной верандой, несколько семей специалистов. Это было в Мукдене, скажет мама и удивится: неужели помнишь? Помнила. Как забыть раненого огромного орла, которого мужчины принесли с охоты и демонстрировали перед верандой размах его крыльев.
Здесь она обожгла ноги о раскаленный песок, выбежав после полуденного сна к папе, игравшему с друзьями на спортивной площадке в городки. Ступни покрылись огромными волдырями, переполох был страшный. Визг девочки ещё страшней.
Потом жили в Урумчи, там было больше семей. Мамы часто собирались на чаепития и на примерку платьев, а дети исследовали территорию. 

Все китайцы носили одинаковую одежду защитного цвета и жили в бараках недалеко от такого же барака с русскими специалистами. Китайские малыши носили штанишки с разрезом сзади, когда они хотели пописать или покакать, то приседали, разрез расходился, и все было тип-топ. Это изобретение потрясало. Одинаковая одежда защитного цвета в не зависимости от пола была введена законом, чтобы никто не выделялся из общего братства, чтобы исключить зависть в многомиллионной стране, вступившей на путь построения коммунизма.
В некоторых семьях хранились одежды из прошлой жизни. Под строжайшим секретом жёны советских специалистов совершали экскурсии в такие дома. Им показывали колодки,  которые одевали на ноги девочек, дабы они оставались такими же маленькими всю оставшуюся жизнь, а потом демонстрировали уродливый результат. Он ужасал. Восхищал нежнейший шёлк спрятанных женских одежд. Разговоров хватало на долгое время.
Сами они просто зарывались в красивейших материалах, особенно шифонах, атласах и панбархатах разнообразной расцветки, и шили, шили платья. Покупали обувь из змеиной кожи, китайские шубы, кожаные плащи, детские вещи. Вывозить можно было только это, деньги исключались. 
   
Третье место службы было самым красивым, в пригороде Пекина. Там мамы варили варенье в саду возле дома, аромат которого Аля помнит до сих пор. В полдень все валились спать на облитый водой пол в удивительно красивой китайской фазенде: было невыносимо жарко. Очень боялись скорпионов и тарантулов. Питались в столовых и очень хорошо. Не хотела кушать только она.

В Китае родители, наконец, наелись. Было очень обидно, что дочка, страдающая малокровием, часто болеющая от перемены климата, ничего не хотела есть. Алю даже пытались заставить есть силой, она жутко орала, а родители ругались.
 
Отец появлялся по вечерам и в любую погоду катал любимую дочку на самолете. Им служил маленький с провисшим сидением старый стул, в который она проваливалась наполовину. Отец поднимал её выше головы и, жутко завывая, бегал по длинному коридору. Это было счастье. Мама читала ей красочно иллюстрированные детские книжки, всех существующих на тот момент писателей и учила  шить платья куклам.
Были и наказания. Оригинальные. Алю сажали на стул в конце длинного коридора, и не было наказания страшней для очень подвижного ребёнка.

В 1955 году произошел разрыв дружеских отношений между Мао и Хрущевым. Всех советских специалистов, одарив необыкновенными экскурсиями и подарками, проводили на вечно голодающую Родину.

Пекин. Площадь Тяньаньмэнь. Праздник Дракона – советская делегация сидит в ложах рядом с правительством, а внизу идет представление: огромный извивающийся Дракон с огненной пастью пытается кого-то съесть.
Знаменитый исторический Музей не произвел на Алю никакого впечатления, хотя мама постоянно шептала: посмотри и запомни. Ей больше запомнились горы, по которым их сопровождал экскурсовод, – огромные, величиной с дом, валуны, средние и маленькие, чистые от дождя и теплые, нагретые солнышком, все притягивали, как магнит. Очень хотелось прижаться к ним и остаться в таком положении навсегда. До сих пор она испытывает необъяснимую тягу к любым отшлифованным временем огромным камням.

Семья вернулась в Ригу. Их домик был занят, пришлось временно пожить в общежитии. После сладкой жизни это не показалось раем. Деньги кончались, а работу и жильё не предоставляли. Скинул бы он со своего плеча шикарное кожаное пальто и подарил начальнику, а его жене панбархатное платье, и кончились бы его мучения. Но отец никогда не мог и никогда не сможет в дальнейшей жизни давать взятки. Поэтому в мае 1955 года Ивана Ильича, как одного из двадцати тысяч добровольцев, откликнувшихся на призыв  Партии, отправили на подъем сельского хозяйства, укрепление отстающих колхозов руководящими кадрами. Так одного из лучших технарей по установке радаров в аэропортах лишили любимой профессии. Он боролся за неё почти год, стучался во все двери… потом устал и сдался, став «добровольцем». Да и Малая Родина потянула к себе: луга, сады, подсобное хозяйство, и может быть, деревня укрепит хилое здоровье дочери.

Болела Аля постоянно: по дороге в Китай пришлось задержаться в Москве, она схватила какой-то вирус и пролежала в больнице, казалось, вечность. Её кроватка стояла одна в маленькой приемной у печки, Аля лежала одна, радостью была даже врач или сестра со шприцем. В поезде неделю никому не давала спать - болели зубы, уже в Китае замотались по  госпиталям. Однажды пришлось лететь на военном самолете, болтанка была страшная, они с мамой пластом лежали на лавке, их выворачивало наизнанку. Изнанка дурно пахла и лилась потоком от кабины до хвоста. 

О решении папы уехать в деревню, мама узнала по радио: «Молодые коммунисты уезжают поднимать колхозы… Иванов, Сидоров, Макаренко…» 
- Папа решил похоронить нас в деревне. Колхоз – это тюрьма, из которой не выберешься! – плакала мама.
В те времена колхоз на самом деле был  тюрьмой, из которой просто так не выпускали. Только отличники могли рассчитывать на учебу в вузе, и то только после решения правления колхоза.  Впервые мама с папой поругались.
- Ни за что! – кричала мама, – Развод!
- Там земля усыпана яблоками! – кричал отец.
Может быть, папа и дождался бы своего места под солнцем, будь он решительней и бесстрашней… мама уговаривала папу дать кому-то что-то, после чего она впервы увидела своего папу взбешённым.
- Ты думаешь, что говоришь,- почему то зашипел он, - в тюрьму меня толкаешь!
- Тюрьма не так страшна, как колхоз! – тихо ответила мама и заплакала.
Что это за такой страшный колхоз, куда их скоро повезёт папа, подумала Аля и тоже заплакала. Однажды папа вернулся очень поздно, был очень возбуждён и напуган. На него напали бандиты, он их победил и отобрал какую-то вещь, которую назвал кастетом.
- Всё! Терпение моё лопнуло. Хорошо, что документы отбил. Представляешь волынку с их восстановлением?

И они поехали в деревню. Летом. Это был очень хитрый папин ход. Заехали к маминой родне в Ряжский район. К тому времени сняли с должности секретаря райкома, старшего маминого брата Александра, он, однако, не грустил - при Сталине посадили бы. Вместе с бабушкой жил средний брат Николай, который только выбивался в люди, со своей женой Нюрой и тремя девочками погодками. Всех одарили подарками: отрезами дорогой ткани.

Аля, повзрослев, так и не поняла до конца, почему вернувшись из такой успешной командировки, у её семьи не было денег, чтобы купить приличный дом в той же деревне. Мама объясняла, что деньги можно было вывезти только в небольшом количестве, поэтому на остальные приходилось покупать самое ценное, что можно было купить в Китае: ткани, столовое серебро, золотые вещи (ограничено), шубы искусственные, кожаные пальто, обувь, платья. А на родине продажа вещей каралась законом, в комиссионках без знакомств давали минимальную цену. Аля помнит, как мама рвалась что-то продать на каком-то черном рынке, но папа бурно протестовал.
- Твои подъёмные покроют только дорогу, здесь в Риге это можно ещё сделать, а в деревне никогда! На что жить будем? – так часто папа с мамой никогда не ругались.

В гостях у бабушки Мани Але очень понравилось играть с сестрами. У них был собственный домик-землянка, там было все для игры в дочки-матери. Такой домик стал мечтой на всем протяжении её детства. Родители уехали к папиной родне, оставив дочку в жарких объятиях бабушки.

Марию очаровала родина мужа: две рыбных речушки, заливные луга, колосистые поля, лес, и она сдалась. С этого момента заканчивается извилистый путь Ивана и Марии. Будь отец половчей и посмелей, то устроился бы в Риге или Ленинграде. Мамины родственники могли устроить работу в Люберцах в аэропорту, надо было только подождать свободной вакансии. Совсем иной была бы судьба их семьи. Повзрослев, Аля почти  до конца жизни не могла простить отцу его выбор, потому что пробиваться в люди во взрослой жизни пришлось самой. Это было во все времена нелегко. Запись в дневниках начнётся с воспоминаний.