Яблочный сок

Сегодня соседи по коммуналке варили яблоки. Да ещё и Гельку угостили: предложили, и, не дождавшись ответа, поставили на стол. Гелька прореагировала неадекватно: 
- Да пошли вы на ***... Со своими яблоками.

Соседи опешили. Ведь не ругались практически никогда. Они же не знали, что запах яблок - маленькая и страшная Гелькина тайна, которую она не откроет им до конца жизни. Коммунальной дружбы не бывает: все эти мило улыбающиеся люди  сдадут тебя при первом же удобном случае. Лишняя комнатка не помешает.   

Тётя Лида пожала плечами: 
- Иди, Ангелиночка, поспи. Бледненькая ты какая-то сегодня.

Мутить свои варенья-соленья тётя Лида закончила ещё до полуночи. Но Гелька не спала: всё бегала курить в парадную. Когда она вышла встречать рассвет с очередной сигаретой, вниз по лестнице метнулась испуганная тень. 

Гелька пригляделась. На подоконнике валялась смятая закопчённая пивная банка, несколько бумажек и использованная "машина". 

Гельку такое зло взяло... Она крикнула вслед тени:
- "Кухню" свою прибери, ****ь!

Тень остановилась. Обернулась. Робкие, неловкие движения. Бледное точёное лицо.

- Извините, девушка. А Вы знаете, что у Вас фигура кариатиды? Поднимите руки... Вот уж не знал, что кариатиды матом ругаются.

«Кариатида» вспыхнула: 
- Не зарься на чужое. Я сказала: пошёл и прибрал!
- Я не зарюсь. Просто констатирую.
И тут у Ангелины вырвалось:
- Про тебя, между прочим, Блок писал. А ты тут, как животное, гадишь.

Подумала про себя: "Пусть знает, что я тоже не тупа".

Парень выпал в осадок:
- Какой Блок?! 
- Такой. Александр Александрович. Ночь, улица, фонарь, аптека. "Машину"-то, небось, не в автосалоне брал.

Ценитель красоты кариатид суетливо наводил порядок на подоконнике. Стёр даже не свои следы: заботливо прибрал пепел от сигарет, оставленный жильцами. Заявил по ходу действий:
- Блок, кстати, мой любимый поэт. Я лепил скульптурную группу по его "Двенадцати". 
- Из ханки?
- Нет, - (грустная улыбка). - Из гипса.
- Когда?
- Уже в прошлой жизни. В которой учился на скульптора.
- Так вот откуда страсть к кариатидам... Доучился?
- Да... А сама-то что не спишь?
- Соседи яблоки варили.  А тут ещё ты.
-Ааа, ну-ну, ясненько. У нас одна на фиалки так реагирует. Видеть не может даже те, что без запаха - комнатные. 
- Сколько поставил-то, обормот?
- Кубик.
- Не маловато тебе? 
- Это догон.
- Хорошенькие догоны в пять утра. Мне тебя жалко, детка.
- Самой надо? Заметь, я не спрашиваю, хочешь ли. Если что - мне тут всё равно не хватит. А тебе в самый раз. Но только если надо. Ну, в общем, ты поняла...

Витиевато. Интеллигент, побрал бы его чёрт с этим предложеньицем.
- Мне нельзя. Погоди. Сейчас. - Гелька юркнула в спасительную дверь квартиры. Уйдёт - уйдёт. Так будет лучше. За спиной она услышала:

- Мне нельзя, но я сейчас. Женская логика...

Взгляда она, к счастью, не видела. Похоже, знаток и сердцеед. Или был таковым. В прошлой жизни.

Гелька вернулась. "Баяны" у неё ещё оставались. Она вынесла неразорванную обойму. Мол, забирай. Парень вскрыл одну упаковочку, улыбнулся:
- Ммм, какая струна... Баха играть! 
- Дурак.
Дурак молча вздохнул. Потом осведомился:
- Ну, что?  Надо? Или я добью себе.

Гелька взяла у него "машину". Стояла, вертела в руках.  Пять лет ремиссии... Затверженный маршрут, как у автобуса в рейсе: дом-работа-дом. Свеженький ремонт, кредитная машина, деньги, айпадик и айфончик, куча тряпья. Зависть новых подружек. Старые сказали: "Ты превращаешься в офисного работника" и канули. Да, она и сама стала ловить себя на том, что подобострастно заглядывает людям в глаза и общается умильным, угодливым тоном: "Минуточку... Прошу прощения за ожидание... К сожалению..." Этот тон был ей противен, но он уже въелся настолько, что невозможно было себя от него отучить. Она подсела на него. К тому же, приходилось бы  постоянно перестраиваться. И механизм перестроения непременно бы дал осечку. 

Мужчинки такие же умильные, суетливые и мелкие. Офисные. Не того калибра. За эти пять лет она так и не нашла своего.

Серенькая, скучая жизнь. Корпоративчики, Египты, боулинги, аквапарки. Но это не адреналин. Подчёркнутая вежливость окружающих. Но это не искренность. Также как и забота соседки по коммуналке. Сытое благополучие и уверенность. Но это болото.

И надо ж было подорваться так глупо: на каких-то яблоках.
Это же немыслимо.

Она держала на ладони шприц и словно взвешивала что-то. Пять лет. Почти две тысячи дней, текущих до ужаса мерно. Минутная стрелка перескакивает на следующее деление ровно через 60 секунд. А раньше она  то замирала, то неслась, как сумасшедшая. Это было нервно, но интересно.

Собеседника уже хорошо накрывало. Но он из-за собственной воздушной стены подал далёкий голос:
- Ну? Ты как?..
Она отмахнулась от него, как от наваждения:
- Уйди!.. - Швырнула "баян" на подоконник и опрометью бросилась в "укрытие". Дверь отчаянно хлопнула. Минут через десять, в лёгкой не по погоде, старенькой куртке ветром вылетела на улицу. "Скульптор", чтобы не палиться, отошёл повыше - на чердачный этаж. Он был уже "не здесь". Она решила не ломать ему кайф. 

*** 

Потревоженный ветер, куда ты летишь? На юго-восток, в Хрустальный переулок. Там лица и тени, звуки и краски, там - терпкий запах Былого... Ещё не яблочный, но…  Хотя бы просто постоять, не входить. А если решиться, войти? Никто, наверное, и не узнает уже...

Узкие улочки. Знакомые и незнакомые:  в первый раз она рассматривает их без сюрреального налёта. Она не видела их двадцатую часть столетия. Пять лет она сознательно избегала этих мест, и даже когда ехала мимо на маршрутке, всегда закрывала глаза. Как же тут всё изменилось! Вместо старинных домов понаставили уродов-стекляшек, скверы убиты парковками. На них стоят одинаковые машины, к которым спешат одинаковые клерки. Такие же, как она сама... Одежда,  фасады - строжайший дресс-код. А там, на Хрустальном - пёстрый мир. Но почему-то Гельке кажется, что вход туда навсегда закрыт.

Некогда изящный профиль переулка неузнаваем. Стекляшка, вторая... Однако, не всё так жутко: в глубине переулка сохранились привычные дома. Но что это? На месте изысканного особнячка зияет чёрная дыра. Провал, огороженный синим забором. Вокруг витает ещё не осевшая пыль - дом, похоже, снесли совсем недавно. На стене соседнего, примыкающего здания - огромная тень, след исчезнувшей постройки. Падающие лучи солнца делают её антрацитовой - как тени в Хиросиме или граффити в Припяти. Гелька до боли в глазах вглядывается в солнечную темноту. И в самом её центре-эпицентре, ровно посередине, на уровне третьего этажа, видит наиболее тёмный  сгусток, размером и очертаниями напоминающий сидящую человеческую фигуру.  "Это я... - испуганно шепчет Гелька. - Это я... Со своей гитарой... Это же наш флэт..." 

Она медленно отводит взгляд. Перед глазами ещё долго стоит чёрное на чёрном. Она не видит больше ничего, и вслепую несётся назад по переулку. Прочь отсюда, чтобы не вернуться уже никогда.  Куда дальше? Домой? Нет, на Крузенштерна.  Как прежде, по каналу. Пешком.

***

На Крузенштерна ничего не изменилось, кроме вывесок.  Вирус "индустриализации" ещё не затронул этот район. И всё-таки деревья подросли, фасады "обветрились"... Здесь  она тоже не была пять лет. А где же ты, Геля, вообще была-то? За тонированным стеклом своего клеркомобильчика, где ничего, по сути, не видела? Когда-то вы бродили по городу всю ночь, видели лабиринты переулков, дома и мосты. Вы жили в этом городе, опасной, но полной жизнью. Порою как в тумане, но ты помнишь каждый день. А что было потом? Ты можешь вспомнить последующие годы по отдельности? Нет? Неужели они вылетели из памяти, эти пять лет? Почти две тысячи дней... Или это было один день длиной в двадцатую часть столетия? Стрелка двигалась мерно-мерно, но минуты всё же слились. Вот и стали Вы тенью на стене, старший менеджер Ангелина Сергеевна…   

Дом на углу Крузенштерна и Венецианской был цел. Однако во дворе всё оказалось иначе. Некогда уютный дворик напоминал декорации к фильму про Великую Отечественную войну. Все три флигеля стояли заброшенными. Хлопали на ветру сорванные листы кровельной жести, по стенам змеились трещины, в битых окнах свинцовой стылой водой стояло небо.  Проникнуть внутрь оказалось уже невозможно: все двери были наглухо заколочены. Гелька тихо  подошла к стене левого флигеля, за которой когда-то кипела, искрилась и двигалась её жизнь.

Подошла - и отпрянула. За погибающей стеной, примерно на уровне второго этажа, раздавался плотный звук водопада. Жилконтора, срезав трубы, не законсервировала систему водоснабжения.  Здание заливало изнутри - вода уже точила фундамент и разливалась по асфальту. Такая ситуация грозила скорым обрушением. Гелька опрометью кинулась оттуда.   

В Мраморный переулок она уже не пошла, хотя, он был совсем рядом. Её дико тянуло туда: ведь, собственно, там-то она и подсела "на систему". Но как тянуло, так и отворачивало. Она знала, что там произошло спустя примерно год после её исчезновения. Селента выпала из окна прямо в день своего восемнадцатилетия. Во время собственного квартирника. Вышла курить на лестницу: видимо, решила побыть одна. Села на подоконник, с него-то её и сдуло. Скорая с ментами записали "суицид", но кто знает: случайно ли, намеренно?  Маленькая, лёгкая девочка Селента. Могло и сдуть... Но, с другой стороны, тот, кто боится, что может быть такое, опасно не садится...

О том, что произошло с Селентой, Гелька узнала из телевизора. Случай был нашумевший и прошёл по всем новостям. 

За Селенту Гелька (в тусовке Гелла)  все эти годы ощущала вину. Они были подругами, Гелла чувствовала её и знала, что, если бы была рядом, то смогла бы её удержать.   

Мёртвую Селенту увезут в далёкую Ялту, откуда она, оказывается, была родом. Потом, года через три, на её переломанных косточках и крови построят огромный, уродливый торговый комплекс. Гелька даст себе зарок никогда не заходить туда. Сколько в этом городе мест-ран, куда ходить уже больно? Сколько их будет ещё?

А ещё через два года, осенним вечером, на кухне будут варить яблоки. Той же ночью, под утро, в Гелькину парадную придёт скульптор-наркоман. Придёт и уйдёт - исчезнет бесследно: он просто не запомнил этот дом. Гелька будет его ждать: одну ночь, другую, третью... Потом извинится перед соседкой тётей Лидой, попробует её варева. А после вгонит в вену десять кубов воздуха. Не теофедрина, нет. Обычного колкого воздуха ноябрьского рассвета. Вгонит и сядет на подоконник раскрытого окна. По ту сторону.  Чтобы, если не сработает, то сдуло...

Просыпающиеся соседи сквозь двери костьми почувствуют холод. Выйдут, чтобы закрыть окно и увидят красивую, мраморно-мёртвую Гельку. Молоденький патологоанатом изрядно удивится, констатировав, что вместо крови в её венах течёт яблочный сок. Это будет первый случай в его практике.

Darky©, 1998, 2011 (набор, доводка).