На самом краешке советской империи. Окончание

Мне довелось наблюдать стыковку парома с железнодорожным полотном на острове. В тот раз море было совершенно спокойным. Всё прошло быстро и как-то буднично. Побывал я и в единственном городском музее фауны моря.

В моём дневнике зафиксирован только сам факт посещения музея и приводится короткое описание каких-то диковинных рыб и других обитателей дальневосточных морей. Думаю, нет смысла воспроизводить здесь те давнишние записи.

Примерно в часе езды от санатория на высоте около 800 метров находилось великолепное горное озеро «Верхнее». Оно расположено в кратере давно потухшего вулкана и имеет почти правильную круглую форму.

 Чуть ниже в долине расположился небольшой уютный городок Чехов, названный так в честь великого писателя, который побывал в этих краях в конце 19 века. В один из выходных я почти целый день провел на озере. Купалися, загорал, в общем, неплохо отдохнул.
 
Дорога к озеру имела бетонное покрытие и по большей части была прорублена в скалах. Ширина её местами не превышала четырёх-пяти метров. Тем не менее движение было двусторонним. Для разъезда встречного транспорта в скалах имелись специально вырубленные для этой цели ниши.
 
С одной стороны дороги находилась отвесная стена горной гряды, с другой - крутой обрыв и где-то метров на триста ниже синела гладь Татарского пролива, переходящего в Японское море.

Шофер всё время прижимал наш автобус к каменной стене, но всё равно было жутковато поглядывать в противоположную сторону, где за крутым откосом далеко внизу шумело море. Вдоль наружной кромки дороги имелись редкие бетонные столбики, но большой уверенности они не придавали.

В 1945 году при освобождении южного Сахалина японцы оказали жестокое сопротивление Красной Армии. В этих местах шли тяжёлые бои. Рассказывали, что японских камикадзе приковывали цепями к скале в разъездных нишах, и они стояли там насмерть до последнего патрона. Объездных путей не было, так что порой приходилось палить из корабельных орудий, чтобы «успокоить» японских фанатиков.
   
Самым красивым и живописным участком дороги, несомненно, являлся Чеховский перевал. В этом месте дорога резко отворачивала вглубь острова в сторону озера «Верхнее», расположенного на самом гребне западно-сахалинского хребта.

Затем она плавно спускалась в долину по направлению к городу Чехов. С перевала открывалась великолепная панорама просторной долины, окружённой густым ожерельем пихтовых лесов. Этот прекрасный вид я зафиксировал на фотоплёнке, но, к сожалению, фотографии затерялись.

Побывал в городке Чехов. Он и в самом деле оказался уютным, но никаких достопримечательностей в нём не обнаружил. Даже музея писателя не нашёл. Зато необычно красивой была дорога. Японцы построили её вдоль западного побережья Сахалина ещё в двадцатые годы, когда им принадлежал весь остров.

    В самом санатории время тоже проходило весело и интересно. В смысле развлечений я пользовался всеми благами, положенными отдыхающему люду. Почти каждый день в кинозале здравницы показывали относительно свежие фильмы. По вечерам танцы под эстрадно-духовой оркестр.  На первых этажах всех корпусов были установлены большие бильярдные столы. Имелся и настольный теннис. Так что было чем заняться в непогожие дни.
В санатории я познакомился с капитаном большого рыболовецкого траулера. Звали его Виктор Васильевич. Мы иногда играли в бильярд. Однако в виду большой разницы в квалификации, это занятие, похоже, не доставляло ему особого удовольствия. Тем не менее, Виктор Васильевич терпеливо обучал меня игре.

 Более охотно он ходил со мной на пляж. Это был уже далеко немолодой человек. Крепко сбитый. Настоящий морской волк. Просоленный штормами. Он много плавал и повидал собственными глазами. Побывал в самых отдалённых уголках мира. Естественно, ему было что рассказать, а мне послушать.

Конечно, разница в возрасте, вероятно, не позволяла Виктору Васильевичу  сильно откровенничать. Да и несмотря на Хрущёвскую оттепель, не все еще тогда осмеливались позволять себе такое. Но капитан рассказывал. И о странах, где довелось побывать, и кое-что из того как там народ живёт.

К своему удивлению в этих пограничных местах, для въезда в которые требовалась справка о лояльности из ОВИРа, я обнаружил массу живущих здесь корейцев. Подавляющее большинство из них советского гражданства не имело. Но и как мне объяснили, нелегалами их тоже не считали.

Оказывается накануне Второй мировой войны  их завезли сюда японцы. На момент освобождения южного Сахалина Красной армией на острове проживало около 25 тысяч корейцев. Естественно, все они имели японское гражданство.

 После подписания акта о безоговорочной капитуляции, японцы перебрались на родину. А вот корейцы на родину ухать не смогли. Точнее, им не позволила советская власть. Дело в том, что почти все это иностранное население прибыло на остров из южных областей Кореи.

Ну, а по понятным политическим соображениям товарищ Сталин, разумеется, не мог согласиться на возвращение корейцев в Южную Корею. Как известно в те годы с этой страной никаких отношений у Советского Союза не было, и даже не предвиделось.

Корейцам разрешили остаться на острове. Но даже в 1961 году, когда я там находился, они состояли в каком-то очень странном статусе. Эти несчастные люди трудились за мизерную зарплату в местах, где некоренные советские островитяне, аборигенов к тому времени уже извели почти начисто, работать не желали.
 
Примерно в 50-ти километрах от нашего санатория  находились карьеры, где добывался уголь открытым способом. Как-то с завхозом санатория я побывал в этих местах. Пока хозяйственник улаживал какие-то свои служебные дела, успел пообщался с одним из представителей корейской диаспоры на Сахалине.

Я встретил его у конторки карьерного начальства. Он сидел на деревянной скамейке и курил одну папиросу за другой. Это был невысокий крепкий мужчина лет пятидесяти. Всё лицо его было испещрено угольной пылью. Глаза слезились. Хотя уголь добывался здесь не в шахтах, выглядел мужик как настоящий шахтёр. По крайней мере, именно такими я их видел в советских кинофильмах.

Мы перебросились парой слов. По-русски шахтёр говорил очень плохо. С тяжёлым акцентом. Точно даже не могу сказать каким. Толи корейским, толи японским. С большим трудом подбирал нужные слова. При этом вёл себя как-то неестественно. Всё время смотрел вниз. Себе под ноги. Иногда кореец поворачивал голову в мою сторону. Однако взгляд его влажных глаз был каким-то отвлечённый, рассеянным. Он явно скользил мимо меня.

Мужчина, вероятно, почувствовал моё некоторое замешательство, и тут же развеял его. Признался, что уже давно практически ничего не видит. Но работать на карьере продолжает. Чем он занимался, я уточнить не решился.

Это признание меня малость смутило. Минут пять мы молча сидели на скамейке. Потом незрячий шахтёр меня выручил. Вдруг неожиданно проронил: «Пивком не угостишь?». Я хоть и не очень любил тогда этот напиток с удовольствием согласился.

Мужчина встал и к моему удивлению довольно уверенно без всякой палочки зашагал рядом со мной в направлении двухэтажного деревянного барака, где находилась местная харчевня. Оказалось, что какие-то силуэты он различал.

Вот там-то за тремя кружками пива, к которому в те годы подавали на Сахалине замечательные кусочки балыка горбуши, мой новый сахалинский знакомый и поведал мне горькую историю жизни. Своей, и многих тысяч своих корейских собратьев.

Всё услышанное от этого нечастного инвалида, оказалось для меня тогда новостью необыкновенной. Но что намного печальнее, за все последующие сорок лет моей жизни в стране Советов из официальных источников об этой страшной трагедии сахалинских корейцев я так  ни строчки и не прочитал.

 Честно признаться, в послевоенном почти полностью разрушенном Минске народу тоже пришлось туго. Но то, что рассказал слепой кореец, не шло ни в какое сравнение с нашей действительно нелёгкой в те годы  жизнью. Даже спустя 15 лет после безоговорочной капитуляции Японии корейцы на Сахалине жили, полагаю, не намного лучше, чем герои романа В.Пикуля «Каторга».

Почти 30 тысяч сахалинских корейцев оказались в безбрежной советской империи на положении изгоев. Их буквально бросили на произвол судьбы три государства. Даже можно сказать четыре: СССР, Япония и Корея, северная и южная. СССР своими гражданами их не признал.

Это означало, что на них не распространялись даже те минимальные блага, положенные тогда советскому гражданину. Но что выглядело изощрённым кощунством, им в законодательном порядке категорически было запрещено репатриироваться на свою историческую родину.

Немного охмелев от выпитого, вдобавок к пиву последовал ещё стаканчик какого-то дрянного винца, мой собеседник стал на редкость откровенным. Собственно, привирать то и в трезвом виде ему было незачем. Так что узнал я порядочно.

Вернувшись в санаторий, аккуратно занёс  в дневник услышанную историю. И надо же, эти записи сохранились до сих пор. Пересказывать всё, разумеется, смысла нет. Да и слишком громоздко. Но пару слов о том, случайно встреченном  на Сахалине, знакомом всё-таки скажу. Тем более, насколько я осведомлён, так называемая проблема сахалинских корейцев уже третьего и даже четвёртого поколения до сих пор в России не решена.

Скорее всего, слепого шахтёра уже давно нет в живых. Ну а если Господь милостив, то сегодня тому мужичку уже за 100 лет. Так вот он был из первого поколения сахалинских корейцев.

Молодым двадцатилетним парнем ещё в 1932 году приехал из какой-то южнокорейской деревушки на остров Сахалин. На японскую его половину. Приехал по вербовке на пару лет. Надеялся подзаработать деньжат. А вот вышло так, что ничего не заработал, и застрял на чужбине, похоже, на всю жизнь. По меньшей мере, до 1961 года там прожил. 
   
По рассказам тётки, до восьмидесятых годов прожившей на Сахалине, даже в брежневские времена корейцы оставались «лицами без гражданства». Они продолжали испытывать различные социальные ограничения. Явные, т.е. узаконенные, и негласные.

К примеру, должны были обращаться в ОВИР за разрешением всякий раз, когда хотели выехать за пределы острова. Многие профессии были для них недоступны. Да и чисто национально-бытовых проблем у невольных изгнанников хватало.

Не все намерения удалось мне реализовать при посещении Сахалина. Больше всего я сожалел об упущенной возможности прокатиться по острову при помощи «автостопа». Был в наше время такой способ передвижения.

 Массовик санатория подал мне эту идею. Даже предложил специальную карточку, при помощи которой я бы мог останавливать попутные машины. Однако тётка отговорила. Пообещала взамен поездку в Биробиджан, административный центр автономной еврейской области. Там у неё жила какая-то давнишняя фронтовая подруга. Но узнать, как живут автономные евреи в СССР, мне не довелось. Что там не сложилось с отпуском.

Приближался конец летних каникул, а с ним и окончание моего чудесного отдыха. Мне предложили продлить каникулы посредством медицинской справки, но я отказался. Прошёл почти месяц моего пребывания на Сахалине и, откровенно говоря, я соскучился по дому. Да и не хотелось пропускать занятия в институте.

Перед отъездом два дня я провел в Южно-Сахалинске. Это самый большой город на Сахалине. Однако ничего особо интересного в его архитектуре тогда я не обнаружил. Обычный современный город. Единственно, что меня поразило так это невероятное изобилие рыбы и других даров моря.

Свежая, солёная, копчёная кета и горбуша, балыки продавалась в многочисленных магазинах и киосках. На каждом углу женщины торговали креветками и огромными вареными крабами. Создавалось впечатление, что рыба является основным продуктом питания сахалинцев.
 
В Минск возвращался с почти неподъёмным грузом. Чемодан был набит рыбой, а рюкзак – уникальным шиповником. До Хабаровска опять летел на стареньком ИЛ-14. Зато в Москву - беспосадочным рейсом на только что поступившем в эксплуатацию лайнере ТУ-114.

Из Хабаровска мы вылетели за полночь по местному времени. Преодолев восемь часовых поясов, наш самолёт приземлились в Москве, когда там уже тоже было темно. Создавалось ложное впечатление, что перемещались мы только в пространстве, но не во времени.
 
Поздним вечером 31 августа 1961 года я вернулся домой. Почти месячное путешествие на самый край советской земли успешно завершилось. К сожалению, сахалинские записи были не столь подробны, как того бы хотелось теперь. Кое-что, конечно, упустил. Не всё удалось припомнить, но о главном, надеюсь, всё-таки рассказал.

После окончания института, работая на минском тракторном заводе, я по служебным делам объездил почти весь Союз, но так далеко уже никогда не забирался. Скажу больше. С тех пор прошло ровно полвека, но тот личный рекорд на дальность перелёта мной так и не перекрыт, хоть полетал  я не мало и на бывшей и на новой родине.