Стереотипы

Заслышав трель звонка, откладываю книжку в сторону.
– Вот и папа пришел! – поясняю пятилетней дочке в ответ на ее протяжное: «А дальше?..»
Мы вместе радостно выскакиваем в коридор. На ходу кидаю взгляд в зеркало. Легким движением рук привожу волосы в пушистое, слегка растрепанное, по моему мнению, соблазнительное состояние. Одергиваю футболку, втягиваю живот. Олицетворяю себя с Анджелиной Джоли, встречающей очередного героя очередного фильма и при этом надеюсь увидеть своего собственного Бреда Пита.
Но вместо ожидаемого мужа передо мной на лестничной площадке оказывается совершенно незнакомый мужчина. В грязной рваной мешковатой куртке, в неопределенного цвета не то шароварах, не то брюках, в раздолбанных кроссовках, похожих на клоунские ботинки. Весь серо-коричнево-черный, всклокоченный, неприятно пахнущий, отталкивающий своим видом и угрюмым выражением лица. «Бомж» – первое, что приходит в голову. И хочется сразу отойти, отгородиться, сжать створки раковины, прикрывающие пусть и не респектабельный, но достаточно комфортный личный мирок. Не видеть, не слышать и вообще не знать, что существуют подобные личности.
А он произносит тихо, умоляюще, почти скороговоркой:
– У вас не найдется что-нибудь поесть?
– Нет, – стремительно отвечаю я, даже не вдумываясь в смысл слов, и захлопываю дверь.
– Мама, кто это? – спрашивает за спиной дочка.
– Не знаю.
– А чего он хотел?
Вопрос повисает в воздухе.
Да, собственно, чего он хотел?.. Чтобы его приютили?.. Нет. Это было бы, наверное, совсем глупо и нагло, если бы бездомный просился переночевать в первую попавшуюся квартиру. Я так понимаю, что для этого есть приюты. Церковь, в конце концов… Денег он клянчил?.. Нет. Значит, бутылка ему не нужна. На выпивку я бы и не дала ни за что… Чего-то требовал? Угрожал?... Нет. Он попросил есть. Он голоден. И что я?..
Рассуждая чуть ли не вслух, прохожу в кухню, оглядываюсь. В духовке на противне лежат румяные куски курицы. И картофельное пюре приготовлено для семейного ужина. Вот оно сверху на плите, завернутое в газету и полотенце, чтобы не остыло. На столе рядом с красиво выставленными приборами разместились два салатника. В одном – овощи, в другом – рис с крабовыми палочками. Нарезанный хлеб под салфеткой, оливки в маленькой плошке. Не замысловато, но это не для гостей. Это для себя. Скорей всего, немного больше, чем будет съедено. На всякий случай.
– Какой именно случай?! – обрываю я собственный поток мыслей. – Не тот ли самый?!
Неужели мне жалко куска курицы и ломтя хлеба?! Ведь мне не надо было приглашать сомнительного типа к столу, он этого не просил. Я могла положить еду в пластиковую коробочку, вынести на лестницу. У меня даже вилки пластмассовые есть, остались с лета, с пикника.
Что со мной?! Где мой разум?! Где душа?! Засалены «Чрезвычайными происшествиями», отшлифованы «Экстренными вызовами», припудрены Андреем Малаховым и Глебом Пьяных?.. Стыдно стало до слез. В горле встал ком. Грудь сжал железный обруч. Анджелина Джоли, мать твою!!!
Мысленно даю себе пощечину. Отвлекаюсь от терзаний, начинаю соображать. Мы живем на втором этаже. Над нами – еще три. Вряд ли мужчина постучался только к нам. Наверняка, он сначала позвонил в первую квартиру. Отказали, двинулся дальше и вверх. Сколько времени прошло с тех пор, как я дала ему от ворот поворот?.. Минуты две-три. Он не мог успеть покинуть подъезд. Стоит сейчас где-то над нами и ждет вердикта следующих засаленных, отшлифованных и припудренных моих соседей по дому. Хорошо, если найдется хоть один, кто отзовется. Хорошо. Но и моя помощь не будет лишней. Если уж задумалась, должна исполнить.
– Мама, что-то случилось?
Испуганный голос дочки, наблюдающей за моими метаниями, подстегивает к решительным действиям.
– Зайка, не переживай. Я сейчас, – произношу как можно ласковее и выскакиваю на лестницу. ¬– Эй, вы еще здесь? – спрашиваю осторожно.
Голос гулко отражается от стен. В ответ тишина, даже шороха не слышно. Наверное, напугала бедолагу. Сейчас решит, что я собираюсь ругаться и вызывать милицию. Надо подняться и поговорить, как бы ни было страшно и неудобно. Иду, ступенька за ступенькой… На третьем этаже никого… На четвертом тоже... И на пятом ни души… Куда он мог подеваться?! Спускаюсь, выглядываю на улицу. Не видно его ни рядом с подъездом, ни в отдалении. Что это значит?.. Ушел?.. Успел?.. Пока я мучилась сомнениями, боролось со стереотипами в собственном сознании.
А может, нашелся кто-то более милосердный, чем я?! Не только отозвался, но и впустил чужака, каким бы он ни был, в свой теплый, уютный мир?! Предоставил свою ванную, усадил в свое кресло, кормит из своей тарелки?! Поэтому-то я его нигде и не вижу.
Удивительно, но это предположение вызывает во мне не радость за голодного и обделенного, а зависть и разочарование. Зависть по отношению к тому, кто оказался человечнее меня, смелее, добрее, гуманнее. Разочарование, что я уже ничего не могу исправить, не имею шанса оправдаться и реабилитироваться. Хоть вой.
Возвращаюсь домой, как будто придавленная бетонной плитой. Сдерживая собственные слезы, успокаиваю готовую заплакать дочку:
– Все хорошо, Зайка. Видишь, я быстро. Сейчас и папа придет. Будем ужинать.
При упоминании об ужине, вдруг понимаю, что ничего не смогу взять в рот. Не смогу отделаться от ощущения, что это не мая порция, не моя доля. Чтобы хоть как-то унять совесть, хватаю коробочку, складываю в нее мясо и опять выбегаю из квартиры. Ноги несут меня на улицу. Останавливаюсь на крыльце, озираюсь. Метрах в десяти от меня на газоне сидит серая собака. Мохнатая шерсть торчит во все стороны колтунами. Грязная, неухоженная, чем-то напоминающая того самого типа, из-за которого я теперь не могу найти себе места. Обращаюсь мысленно к нему, говорю заискивающе собаке:
– Иди сюда! На!
Ставлю коробочку на асфальт. Наблюдаю, как пес подбегает с опаской, поджав хвост, обнюхивает неожиданную подачку, вгрызается зубами и стремительно уносится прочь. Тяжело вздыхаю и думаю, искупила ли я этим свою вину? И смогу ли я в следующий раз удержаться от стереотипа в оценке происходящего и в собственной реакции?