Бумажная жизнь

«Я раскрашивал небо как мог
Оно было белым, как белый день»
Д.Арбенина


Город, в котором я живу с недавних пор, полон высоток. На него по ночам падает небо, а люди никогда не спят. И этот город манит совершенно не огнями, а чувством, что именно здесь все будет так, как должно было быть всегда. Город, который не соблазняет, и не  зовет запретами. Я бы мог сказать, что это город возможностей, желаний, да пожалуй, много чего, только я этого ничего не знаю. В одной из такой бетонной высотки я и живу. И если стоять возле нее и высоко-высоко задрать голову верх, то будет казаться, что мое квартира это вовсе и не квартира, а скворечник и он раскачивается на ветру под самым небом. Мне и самому так иногда кажется, что я раскачиваюсь в этих стенах и когда-нибудь непременно упаду на этот город. Но пока я только стою у окна и смотрю на то, что так долго меня тянуло.

Мне нравится стоять у окна и смотреть на город. Я представляю, что я выхожу в город, и также как тысячи людей, просто иду по улицам. Либо совершенно беззаботно, вальяжно расшагивая, или же бежать по своим каким-то немыслимо важным делам. Иногда я думаю о том, что мог бы ходить на пляж, брать с собой огромную пляжную сумку, набив ее разными жизненно-необходимыми мелочами,  и идти к морю. Постелить коврик и провалятся целый день, засыпая и просыпаясь. А после пройтись по берегу, спугнуть пару-тройку толстых чаек и зайти в какой-нибудь прибрежный паб и заказать себе просто огромный стакан свежевыжетого апельсинового сока.

Мне нравится жизнь, можно даже сказать, что я по-настоящему влюблен в жизнь. Только это какая-то совсем юношеская влюбленность и совсем глупая. Это когда первые свидания и нелепый лепет, потупившийся взор и бессонные ночи, а после один промах и хочется жизнь под снос, и бежать, бежать, бежать до тех пор, пока больше никогда не увидишь ту, в кого так влюблен.

Своего прошлого я практически не помню. Если только что-то из детства, из совсем раннего. Вспоминаются в основном запахи и ощущения. Реже вспоминается что-то конкретное. В детский сад я практически и не ходил. Как сейчас помнится, как я с него сломя голову бежал. Или держался за железные прутья забора и клялся матери в чем угодно, лишь бы она меня не отводила в сад. А после я оставался дома и представлял, что же сейчас происходит в детском саду без меня. Мне нравилось там, но я не могу туда ходить. Это было сильнее меня, я не могу дать этому какое-то конкретное объяснение. Но я любил мечтать об этом. Я строил целые истории в голове, после я стал их записывать. А когда мне отец подарил карандаши, то я стал все это рисовать. У меня появился целый мир, целый параллельный мир этому. Только он был намного ярче и лучше настоящего мира. Я мог в нем находится целыми сутками, и иногда мне даже казалось, что сны мои проходят именно в этом мире.

Родители относились к моим фантазиям вполне лояльно, но только до тех пор, пока мой возраст позволял это. С возрастом мои фантазии не изменялись, но становилось сложнее жить. И поэтому чаще я бывал в своем другом мире.

Четче стали выявляется картины, что жизнь идет через боль, в людях появлялись разочарования. Появились долгожданные приобретения и в итоге потери. И снова боль, которая присутствовала практически везде. И рамки, которые больно врезались в тело. Может, не хватало смелости, может, не хватало силы, а может просто не хватало желания.
Появился шорох бумаг, а после купюр, но именно отсутствие этого шороха перекрывал дороги и открывал дороги в другой мой мир.

В основном все сводилось к тому, что я всегда что-то должен. Но самым главным итогом всех их высказываний было то, что я должен жить. Мать чаще стала плакать, отец перестал со мной разговаривать.

А ведь так хотелось жизни, нарисованной легкой кистью. Совершенно ровной, и совсем без боли. Белой и чистой. И самому нужно быть белым и без единого пятна. А моя память все тыкала в меня моими же пятнами, желтыми и темными, и такими въевшимися.

Далее было много чего, но видимо я всю жизнь так яростно хотел это забыть, что все же наконец-то у меня это получилось, и я обрел совершенно белую жизнь. Это мой белый лист, моя жизнь без прошлого и будущего. У меня есть настоящее и все возможные и невозможные краски этого мира.

Я рисовал себе совершенно другую жизнь. Свою и неповторимую. Я набрасывал неумелые наброски, доводя их со временем до полноценных сюжетов. Я писал историю своих новых друзей и знал, где именно я встречу свою настоящую любовь. И любовь этой женщины была самой взаправдешней, от чего мое сердце не могло успокоиться днями напролет, и сердце бешено грохотало от одного звука ее имени. Я уносился в далекие путешествия,  в страны, которые я никогда не смогу увидеть из своего окна.

И да, я обрел счастье. Оно совсем настоящее, здесь..у меня в руках..во мне..И я любим..и я люблю..

Я стоял, облокотившись спиной к стене и пил горячее кофе, слегка подувая на него. Рассматривал стены своей квартиры, которые были изрисованные сюжетами моей жизни. Это были стены моей жизни, стены моей памяти, по ним я мог вспомнить где и когда я когда окунался. Я шел по улочкам своего города в огромной соломенной шляпе, как в дверном замке повернулся ключ. Дверь открылась, и вошел человек, который сдает мне эту квартиру, а за ним еще пару людей. Немного опешив, я хотел вначале возмутится, а после заметил, что эти люди совершенно меня не замечают. Хозяин квартиры нащупал включатель и включил свет, слегка прищурился и пропустил людей вперед. Люди зашли в комнату и стали ее рассматривать. А потом спросили, кто здесь до этого жил. Я замер от ужаса и вдавился в стенку, продолжая слушать разговор. На что хозяин ответил, что здесь довольно таки давно никто не жил, не считая юношу, который прожил здесь совсем не долго. Недели две, ну максимум месяц. А потом как-то странно пропал, так же как и появился. Также не забыл добавить, что юноша ему не оплатил квартиру и оставил после себя много бумаги, исписанной, изрисованной и просто чистой. При этом заметил, что молодой человек был весьма своевольный, после чего он указал пальцем в меня и сказал, что до сих пор возмущается, а порой удивляется как он смог на обоях оставить после себя такой четкий нарисованный контур своего тела..даже с чашкой в руках, ведь к нему никто не разу не заходил, что бы ему помочь с этим рисунком.  А бумагу он не стал трогать, так как желающих на эту поднебесную не было, да и думал, что может все же этот юноша вернется.
Мое кофе стало тихо проливаться через чашку, через бумажную чашку, а после чашка просто развалилась на мокрую бумагу у меня в руках. Я посмотрел на лужу у себя в ногах, но и лужи там не было, а лишь коричневые лохмотья рванной бумаги..

..