Тени теней Целая половина

Либо дура,
Либо рыба просто не клюет

Сорока
 

Поздняя осень. В плохо отапливаемой мансарде на полу сидит девушка. На ней тонкая белая хлопчатобумажная рубашка. Она смотрит через мутное окно на густые утренние тучи. Рядом на полу слабым огнем бьет огарок желтой свечи. Часы глухо пробили семь. Она улыбнулась уголками рта и слизнула кончиком языка с искусанной губы кровь. Час назад, склонившись над разбитой раковиной, она умывала лицо молоком. Молоко холодом затекало за воротник рубашки, а она все повторяла в голове, что надо быть белой, надо быть чистой.

Сейчас во рту только сладковатый привкус собственной крови, а в небе тяжелые питерские тучи. Тучи отражением дышали в ее совершенно фиолетовых и совершенно потерянных глазах. Все как в немом кино: движения, мимика, морщины, а в крике тишина, только музыка водевиля не прекращает играть.

Часы пробили семь, и она улыбнулась девушке, вышедшей на балкончик дома, находившего напротив ее окна.  Девушка облокотилась на перила и улыбнулась в ответ фиолетовым глазам. На ней была оранжевая майка, а в руках она держала апельсин. Она стала счищать с него кожицу и выкидывать за балкон. Еще раз улыбнулась глазам за стеклом и зашла к себе в квартиру.

Часы отсчитали ровно восемь и в дверь позвонили. На пороге стояла она. Вместо оранжевой майке на ней была надет грубый свитер и длинная юбка, а в руках она держала апельсин. Заходя ко мне в квартиру, она на ходу засунула мне в руку апельсин, и не оборачиваясь заговорила, - «Ты просто не представляешь, как она любит апельсины. Везде эти апельсины», - она повернулась ко мне лицом и состряпала смешную недовольную улыбку. Я рассмеялась. «А моя любит молоко, - улыбнулась я, - но это же не так и важно, да?». «Да, да, молоко и апельсины», - она посмотрела на меня и мы засмеялись.

Я заварила крепкий чай и мы расселись с чашками на полу. Лучи солнца согревали комнату, но было все так же холодно. Мы грели руки о чашки с чаем и строили планы на день.

Ее зовут Любовь. Пожалуй, это единственное что-то общее между нами, как и всеми, кто живет в этом городе. В городе, где живет своей жизнью любовь каждого человека.  Но называю я ее Лета, так как в ней одно солнце, забвение и полет. Она же называла меня Виолета - за мои фиолетовые глаза. Она произносила мое имя на испанский манер, при это забавно и томно щурив глаза. Может, нас свели вместе наши имена, а может не только.

Она уперлась локтями в коленки, и, не отрываясь от окна, спросила меня, - «Ты уже встречала свою половинку?». «Да, - я запнулась и добавила, - видела». Лета взглянула на меня, и, улыбнувшись, спросила, - «Не понравилась?». Я молчала и ловила в чашке чая пальцами чаинки. Лета продолжала улыбаться и смотреть на меня. «Не то что бы не понравилась, - продолжая вылавливать чаинки, - просто как-то сложно представить ее своей половинкой». Лета ухмыльнулась - «А я свою, наверное, никогда не найду, - она поджала губы и напела тихим голосом, - Моя половина знай, найти тебя не могу».

Часы пробили семь, и я ждала Лету на ее балкончике. Она не вышла. Не вышла она и не следующий день. Пять месяцев  ее не было дома. Я не знала где ее искать. На ум приходили различные мысли и одна, которую я прятала глубже всех.

Через четыре дня, как исчезла Лета, ко мне в дверь постучала она. Любовь. Она никак не представилась. И мне не хотелось ее никак называть. Я знала, что это она и все сходилось.  У нее были теплые карие глаза и бритый затылок. Небольшая грудь и шорты до колен. Она была совсем мальчиком. Для меня она была мальчиком и моей половинкой. Которая совсем мне не подходила.

Мы много с ней гуляли по городу. Иногда днями не вылазивали из постели, только если на еду и душ. Моя комната была увешана воздушными всевозможного цвета шарами. Ее любимыми воздушными шарами. По утрам она любила с подоконника пускать мыльные пузыри. А я уже с утра наливала себе в стакан крепкий алкоголь и смотрела на окно напротив.

Она любила море. Ей не хватало в нашем городе моря, и мы взяли билеты на лайнер. Билеты на лайнер по морям-океанам. Она хотела надышаться морем и солью, пропустить их через свои жабры. Мы должны были проехать более чем по десяти крупным портам, ну и конечно же, по мелким.

Она привозила мне различные подарки со всем уголков земли. Она своими поступками и действиями выдергивала, как какой-то коврик, землю у меня из под ног.  И даже от ее взгляда земля плыла куда-то далеко и совсем без меня.

В августе мы поехали на ее родину – маленький городок под Ригой. Она возила меня на своей машине по ночным улицам города с непонятным названием. На пути одной такой ночной дороги мы встретили небольшую церковь. В ней мы и обвенчались.

Лета появилась так же внезапно, как и исчезла. Лета пришла с осенью. С разницей лишь в том, что ее я, в отличии от осени, невыносимо ждала. Она как обычно при входе в мою квартиру всунула мне в ладонь апельсин. Я смотрела на нее, и мне казалось, что что-то с нее выпало, просто выкатилось и разбилось. Что-то невероятно важное.

Она оглядела мою комнату ,и, приподняв подбородок в сторону одного из многочисленных воздушных шаров, спросила меня, - «Что это?». «Да так,- я замялась, - она приходила». «И» , - спросила она, подняв высоко брови. «Просто, - ответила я, - шары любит, - это как молоко и апельсины». Лета глухо засмеялась.

С Летой хотелось всегда раздеться и лечь рядом. Просто лежать. Даже не прикасаясь друг к другу. А просто чувствовать друг друга каждой клеточкой тела. Только чакры зачахли. И все пошло трещинами.

Я подошла к Лете и обняла ее за плечи со спины. Я первый раз прикоснулась к ней так близко. Раньше мы соприкасались только ладонями, иногда плечами при ходьбе. «Я по тебе соскучилась», - сказала я ей куда-то в пряди темных волос. «Тебе никогда не казалось, что слово «соскучилось» похоже на «S.O.S» , - спросила она. Я улыбнулась только губами и ответила, - «может, тогда ты все же спасешь мою душу..и свою».

Лета сидела на качали, и вертела в руке апельсин. Она слабо раскачивалась и говорила в такт скрипу качели. Говорила, что нашла ее. Что видела ее много раз. Что представляла ее совсем другой. Как ты, например, так и сказала, что как я. От этого у меня внутри все надорвалось и с грохотом полетело в глаза темной пеленой, я глотнула зависший ком в горле, и продолжала ее слушать. Сказала, что видела ее в кафе при аэропорте. Позже они ехали вместе в лифте, еще она встречала ее на улицах города несколько раз. Пару раз она видела ее прогуливающей по крыше, счастливую и с воздушными шарами в руке..

Лета не останавливалась и продолжала говорить. Говорила, что чувствует себя тенью. Тенью тени. Все спрашивала меня, догадывалась ли ее половина, что она вообще есть. Теребила апельсин и говорила о том, что считается, для того что бы быть целой, настоящей, то необходимо найти половину. Непременно свою половину, и никак не другую, лишь свою. Вот должно быть не как у нас, так и сказала, не как у нас: что ты не моя, и я не твоя. Но она мне, моя половина, сказала, что она и так целая – целая половина. А я.. а я теперь осталась тенью. Ее тенью. Тенью тени. Но она не говорила мне, что она, которую, я считала своей половиной, твоя половина. Виолета, она твоя половина..и моя..

Мне невыносимо хотелось остановить эти качели, остановить ее и ее слова. Но она была как религиозный фанатик. Говорила и говорила. Говорила, что мы не можем смешивать половинки, что мы не можем быть вместе, что этим самым мы пойдем против Бога. А я была готова пойти против всего, и против Бога тоже. Но я не могла пойти против нее.

Когда-то, когда мы гуляли с ней по городу и смотрели на влюбленные половинки, которые сидели на скамейках, или целовались за углами дома, она мне сказала о том, что наши с ней дороги очень близки, но они как-то не переплетаются и совсем не сходятся. Она на это обычно тупила взгляд, а потом пыталась улыбнуться и сменить тему. И мне часто вспоминалось, как она взъерошивала своей ладонью мой короткий затылок и говорила, что мы обязательно будем счастливы.

Она все говорила о том, что это большая путаница. Что Бог совершенно все напутал. Перепутал половинки и кому-то ее просто недодал, но он, обязательно все исправит, так и говорила, что исправит, что обязательно. Она крутила в руке апельсин и плакала.
Лету увезли в больницу тогда, когда часы пробили семь. В восемь ее апельсинное сердце остановилось. В ровно восемь остановилось и мое сердце.

..