Неюбилей

Вот и сорок семь ****ых лет стукнуло. Френды поздравляют, некоторые сочувствуют, кто-то советует не грустить - все мимо. Я просто злюсь. Сорок ****ь семь, папаша, и хули тут грустить, мальчик, что ли. Радоваться этому тоже - народ веселить. "С днюхой тебя, папаша!" "О, я так рад, что стал старым козлом, дочка! Это круто!"

А вся ***ня началась в детстве, с неправильной организации детских праздников. Никто же не объяснил, что... Что? А нихуя никто ничего не объяснил! Сомнения у меня стали закрадываться в семь лет. Я так ждал этого возраста, потому что можно было идти в школу.

А я очень хотел пойти в школу, потому что любил читать. Я хотел в школе набраться ума и пообщаться с умными и интересными людьми. Думал, что там мы будем обсуждать прочитанные книги.

А читать я начал в 5 лет. Причем самостоятельно. Нет, правда. Выспрашивал у взрослых, что означают эти буквы, и как их читать. И очень огорчался, что меня не взяли в первый класс по возрасту.

А потом мне стало уже СЕМЬ лет! Между прочим это ровно сорок лет назад, начало семидесятых. И на следующий год, первого сентября, я по****ил в школу. Когда я возвращался домой, с ранцем, одетый в школьную форму, я ненавидел все: ****ую школу, ебаный ранец и ебаную форму. Я также люто ненавидел парты, доски, на которых писали мелом, звонок на урок, всех учительниц, необходимость поднимать руку, чтобы тебе разрешили открыть рот, указки, каждую минуту из сорока пяти каждого урока, торжественную линейку, чернильные ручки, ебаные тетрадки и тупые учебники, а особенно этот инструмент для разрушения мозга - ебучий Букварь. "Ба! Да школа, оказывается, заповедник для дебилов! Причем буйных, поэтому их заставляют сидеть в позе замороженных уёбков, чтобы они не разбежались", - понял я истину, которую от меня тщетельно скрывали.

И началась каторга. Десять лет ****остраданий. Первый год был потерян особенно бездарно. Ебучего Букваря им было мало, так они придумали еще одно средство мозгоебания - прописи. С какого-то *** считалось, что палочки и крючочки надо рисовать одинаковыми, буковки связывать друг с другом одной непрерывной линией, и прочая подобная поебень. Заметим, что пишущие машинки были изобретены уже лет сто как. Так и учили бы, говнюки, сразу печатать на машинке, а не выводить эти мерзкие чернильные линии! Обсосы, короче.

И вот я стал ждать семнадцати, чтобы радостная школьная пора закончилась бы нахуй. Дни рождения, однако, случались трагически редко, но все-таки случались. Я думал, что мне надо взрослеть как можно быстрее. Это же так прикольно – быть взрослым: ходишь себе, командуешь: «сделай то, сделай се». А самое главное – не надо ходить в эту ****ую школу!

У взрослых были и другие ништяки. Им можно было пользоваться своей писькой по прямому назначению. Они могли ходить, держа руки в карманах. Они могли нагло дымить в лицо табачным дымом и кривить лицо при всех, занюхивая водку черным хлебом. И хоть бы слово им кто сказал! И каждый год приближал меня к блаженному состоянию, когда я, выпив стопарь водки и занюхав ее хлебом, спокойно закурю и, подойдя сзади к грудасткой студентке педучилища, засажу ей по самые помидоры с чувством глубокого удовлетворения. В этом было что-то привлекательное, маскулинно-мачистское и, в то же время, невыразимо сладкое, как вкус пломбира за 20 копеек.

И так продолжалось довольно долго. Я ждал дня рождения, чтобы поставить новую зарубку на прикладе того ружья, из которого я надеялся наконец подстрелить свою мужскую удачу. Пока в один прекрасный момент мне в голову не стала закрадываться мыслишка. Сначала только тень мыслишки, смутное подозрение, мимолетное неясное ощущения. И вдруг – ***к! – и ты понимаешь, что наступает уже полный ****ец по жизни.

Я заметил это в сорок, когда любовница сказала мне, что у меня заметный такой животик. И правда, я увидал его. Какого *** я не знал об этом? Почему никто мне не сказал? Ни бывшая жена, ни один из знакомых – никто! И вдруг на тебе правду жизни – вырос живот. И ведь есть он – сучонок, спрятался, притаился, рос и наливался, вы****ок! И так по всем направлениям, куда ни сунься, за что ни возьмись. Где-то прячется очередная грустно выглядящая правда, чтобы выскочить в один правдооткрывательный момент и съездить тебе по яйцам или поддых, или по почкам, а ты стоишь охуевший и видишь себя в своем воображении резвым юнцом, у которого еще все впереди, а хуй там.

Поэтому меня удивляет желание многих как-то особо разухабисто и многолюдно отмечать свои юбилеи. Женщины в этом отношении житейски умнее и практически никогда не заостряют внимание на своем возрасте. В отличие от отдельных выдающихся долбоебов, закатывающих грандиозные банкеты, в ознаменование того факта, что они оставили в прошлом большую и лучшую часть своей долбоебской жизни. Или не долбоебской – это зависит от точки зрения. Или я просто завидую, что кто-то может собрать кучу народа, припершегося на халявную выпивку и закуску.

Впрочем, время юбилеев как общенародной движухи, кажется, сходит на нет. А может просто не многие успевают к сорока пяти накопить достаточно сил, средств и интереса к общественной жизни, чтобы тратить на свой день рождения половину годовой зарплаты. А до семидесяти пяти вообще редко кто сейчас доживает. А те, кто может это себе позволить, входит в золотой процент (ну, или три процента, какая нахуй разница) и проводит свои юбилеи на Ривьере, припарковав там свою яхту, в окружении длинноногих ****ей, пидарасов из шоу-бизнеса и прочей нечисти.

Короче, дни рождения хороши только одним – это один из немногих поводов убедиться, что ты еще жив. В этот день сверяешь свои ощущения с космическими величинами – орбитами, прецессиями и прочими астрономическими величинами. Букашка на второсортной планетке сделала еще один оборот вокруг заштатной звездочки. Ну и хули, что букашка растеряла свои жвалы и усики уменьшились на пару члеников? Она все еще вглядывается в звездное небо, ожидая наступления полного, абсолютного и безграничного СЧАСТЬЯ.