Крестьянский вопрос. быль

                Посвящается Г.Юнину,
                Человеку, выступающему
                Против разоблачения «культа личности»

     В то утро Мёдынька Чушкин встал рано. Солнце ещё не взошло, и лишь кое-где сквозь  клочья
тумана проглядывали крыши домов и верхушки деревьев, да над ближайшим к  конюшне старым
осокорем горела голубым одна из последних звёзд. Мокрая от росы трава пригибалась к земле,
роса выпала столь обильная, что даже тропинка была сырой и тёмной.
     Одёрнув на плечах ватник, Мёдынька полез в карман за кисетом. Сделав самокрутку из «Известий» недельной давности, он сладко затянулся и только после этого протёр глаза.
     «Эх, травы-то  ноне какие…» - подумал он, и сердце его сжалось, но дальше этого мысли не шли, и, по стариковской привычке чуть сутулясь, Мёдынька  зашагал к  селу…
       Медынькой его прозвали ещё в детстве, за то, что он, мальчишка из беднейшей чувашской семьи, очень любил мёд. Эта любовь его раз чуть и не погубила : он полез к дуплу диких пчёл, а мимо шёл местный охотник. Услышав шевеление, он, думая что в ветках медвежонок, выстрелил наугад картечью… Вот и ходил Медынька потом всю жизнь хромая, да ещё прозвище получил, и так оно крепко ему пристало, что даже имя вскоре забылось…Был бы женат, так хоть жена знала бы, а то ведь бобылём всю жизнь прожил, да так и состарился Мёдынькой.
     Теперь ему уже за 60 было. Всю жизнь конюхом, а потом уж сторожем при старых лошадях в колхозе состоял. Так и спал в конюшне на тулупе да охапке сена…Он и сам забыл теперь, был ли у него когда-нибудь свой дом, но характером отличался незлобивым, тихий – и люди терпели при себе этого старика, не делавшего никому плохого, часто не замечая его: и так привыкли.
     Да вот беда: остался Мёдынька без работы,Была весна сорок шестого года, и лошадей в колхозе не осталось ни одной, ни старых, ни молодых.Где-то дальше на запад лежали их кости вперемежку с остовами танков, пушек, машин, могильными холмиками :всё отдали люди Победе. И только после встал вопрос: сеять надо, а лошадей нет. Был до войны в колхозе трактор, да и его взяли в армию, наверно, и он  гнил где-нибудь так же, искорёженный снарядом или бомбой, и кто знает, где упал колхозный тракторист Митя Лазарев, в каком танке на Курской дуге сгорел – и даже похоронки не пришло на него матери, у которой из семерых детей вернулся один, и тот без ноги…
     Вот сегодня и должны были на колхозном собрании решать собрании решать вопрос о севе. Все потихоньку собирались к клубу – бывшей огромной церкви, и даже Мёдынька приковылял сюда, потому что любил лошадей и надеялся, что хоть к севу-то парочку обязательно должны прислать из района…
     Уже второй час говорили, сменяя друг друга, председатель, агроном, важный представитель из города, просто люди… Была директива, и даже выступление в «Правде» товарища Сталина, что сев надо провести в кратчайшие сроки и «подручными средствами». Дым стоял коромыслом, от него  у менее привычных баб начали болеть головы, хоть за войну и многие из них закурили тоже -и они начали по одной-две протискиваться к выходу.
     Кто знает, не задень одна из них мирно дремавшего в уголку Мёдыньку., может, и не произошла бы вся эта история, но роковое случилось – и брошенный из сна, где бродили  по лугу три гладких упитанных коня, в дым зала Мёдынька услышал :
    -….Вот и товарищ Сталин говорит нам : управляйтесь подручными средствами.
Поэтому предлагаю всем, у кого скотина, телушки да коровы есть, непременно под наряд их ставить, потому лошадей нет и не будет…Вообще лошадей нет, а к следующему году трактор новый обещают…
   То ли спросонья, то ли от дыма, но Мёдынька вскочил и неожиданно громко и горячо, на весь зал, начал говорить, помогая себе руками:
-Я.это, конечно,сторож.Но все мы тут знаем, чай, что  за корова  с телушки будет, коли пахать на ней. А  вот уж товарищ Сталин бы сам телушку вырастил, да посмотрел бы я на него, как он под наряд её  стал бы ставить….А по той грязи, что сейчас – погубим  всю скотину зараз, и на молоко ребятам не  останется….
Распушился старик первый раз в жизни. А на следующее утро исчез. Ну, все поняли, куда исчез, да говорить об этом не принято было. И погоревать –то некому, да и забот хватает…Забыли, в общем.
   А он вот вернулся лет через пять. Живой, здоровый и помолодел вроде. Ходил по селу, показывал всем новый ватник,  новую шапку, ботинки и штаны – всё «первый срок» - и хвалился. Дескать, вот только в лагере и жизнь-то хорошую узнал: -…А спал я на кровати, с подушкой и одеялом, и даже простыня была.Кормили каждый день три раза, одёжу дали вот,ну, а работа…да я и тут не меньше работал, а с тех харчей –то вон растолстел даже…
/Его на старости лет определили при лагерной больнице истопником и уборщиком, там он и пробыл все эти годы/.
     Прознал про те речи местный опер, Тонышев ,вызвал Медыньку к себе и побеседовал:
-Ты,Чушкин,-говорит,-это мне брось! Опять за антисоветскую агитацию взялся. А то ведь я тебя враз опять отправить могу, только уже без простыней да подушек…
     1985 г.