Эссе флотского бытия Часть 2

Подвахтенным от мест отойти*
* Флотское наставление «Командные слова»

«Сват» был убежден, что самая зловредная категория матросов это оповестители. Если в три ночи в дверь стучат ногой – ничего страшного. У пьяного механика с четвертого этажа закончились сигареты. А вот если стучат вежливо – все … «звездец». Оповеститель. Лучше открыть сразу и не мучиться. Ведь он, обучен часами царапать дверь и душу своей жертвы, пока не получит роспись в карточке оповещения. И обязательно с указанием времени твоей капитуляции. А как еще Родина узнает, во сколько ты услышал её призыв?
Менять теплую постель на темную ночь очень не хотелось.
– Может он за «Вованом»? – надеялся «Сват», закрыв голову одеялом. Но даже сюда, в уютную темноту проникало – тук… тук… тук… . Потом пауза и снова– тук… тук… тук… .
Это в них, оповестителей, переселяются души инквизиторов, палачей и гестаповцев.
«Вован» под своим одеялом думал также. Оба офицера, как  участники соревнования по синхронному плаванию, нашарили тапки под кроватью, вдели в них свои ласты и прошаркали в коридор… .
Мучитель был мал. Бескозырка с ушами. Веснушки и сумка противогаза ниже колен. Но дело знал, недокормыш сумчатый.
– Вот здесь роспись и время, тащ…лей.

Родине в эту ночь, в первую послепраздничную ночь захотелось сразу двух. И «Вована» и «Свата». Наскоро умывшись и одевшись воины – тихоокеанцы пошли на сверхурочную защиту морских рубежей Отчизны.

… Стоящий на стрёме вахтенный у трапа тремя звонками оповестил экипаж о прибытии командира корабля. Дежурный, с измятой во сне правой щекой, громко и с гордостью известил, что в отсутствие командира ничего не сгорело, не утонуло и не взорвалось. Будто это была его личная заслуга.

А корабль в это время пока еще мирно спал. Люди в три яруса под синими плафонами дежурного освещения. Механизмы – в темноте боевых постов и отсеков. При этом, и люди, и металл издавали звуки. Звуки спящего корабля. Кто-то храпел. Гудели трансформаторы. Трое старшин варили брагу и негромко бубнили о гражданской жизни. Камбузный наряд чистил картошку и тоже бубнил. Швартовы жаловались на свою напряженную судьбу, а ленивые волны плюхались в темноте кормового подзора. В гальюне журчала вода.
– «Тихо струиться вода в гальюне, служба на тральщике нравится мне» – вспомнился «Свату» флотский фольклор.
А еще запахи. Они как и звуки формируют особый, самобытный корабельный мир. Густой отвар нагретого железа, окрашенного в шаровый цвет, красные и белые трафареты нитро и кузбаслака. И соляр – один из основных компонентов корабельной палитры. Пять тысяч лошадей пахнут на флоте соляркой и человеческим потом. Камбуз, столовая команды, кают-компания и гарсонка так же делегируют свои запахи. Запахи кислого борща и еще чего-то съедобного. Море тоже имеет свое Генконсульство в этом королевстве – немного грустные запахи прелых водорослей и йода.

Как-то зимой «Сват» пришел домой засветло. У жены был день рождения и он, прикинувшись простывшим, оставил корабль на помощника. Не застав её дома, «Сват» накрыл стол нехитрой снедью, выставил бутылку венгерского вермута, торт и сел ждать. Чтобы встреча была сюрпризной, спрятал шинель, шапку и ботинки. Так вот, первое, что он услышал от вошедшей в квартиру жены
– Выходи, подлый трус! Супруга по запаху вычислила его засаду…

–Тащ кмандир, к нам комдив – доложил дежурный. «Вован», как взвод морпехоты, протопал по офицерскому коридору, влетел в каюту и деловито плюхнулся в кресло.

Еще с училища «Сват» заметил, что все командирские инициативы «Вован» начинал с «Так»
– «Так. Встречаешь лодку с боевой. Держи приказ – там координаты района ожидания, точка всплытия. Сопровождаешь немытых до входа в губу. На траверзе Маячного ждешь другую единичку. Уже из базы. Сопровождаешь ее в Саранную на дифферентовку. Затыкаешь вход в бухту. Ждешь. После дифферентовки сопровождаешь ее до нырка. Я в бригаду. Буду через час. Доложишь по людям, запасам и железу. Если чего не будет – убью! После доклада – «Приготовление к бою - походу. График полуторачасовой».
Задача на выход была поставлена разом, без пауз. Как смыв унитаза. Вован выдохнул её и вылетел из каюты. «Сват» вздохнул и поднялся на ходовой мостик.

* * *
Дежурный по кораблю почтительно сопровождал командира с дистанцией один метр на курсовом 135° правого борта.
– Значит так. Помоху, штурмана и меха - всех на верх. Потом к оперативному. Возьмешь карту погоды и метеопрогноз. Вахтенный журнал заполнишь до последнего события. Все. Вспорхнул и полетел!
Светильник над командирским креслом создавал уютный полумрак, в котором таился детально знакомый мир. Пока спящий. Но чутко. Огоньки «каштана», аппаратуры связи и других дежурных приборов жили своей дежурной жизнью, готовые взбудоражить корабль звонками боевой тревоги, наполнить его топотом тяжелых прогар по железу, пусковым возмущением главных дизелей, сизым газовыхлопом со сморканием воды из контуров охлаждения, а также ненормативной лексикой по «громкой»… Но пока было тихо.
– Тащ комдир – мичман налимом вскользнул в ходовую сквозь тяжелую дверь внешнего конура: «Офицеров разбудил. Вот карта погоды. Комдив прислал с рассыльным. Вахтенный журнал заполнил на момент вашего прибытия».
– Молодец. Журнал сюда. Свободен.
Непостижимым образом мичмана в ходовой не стало. Без движения воздуха и звука. В качестве доказательства своей реальности дежурный по кораблю оставил вахтенный журнал.
Истертая по углам обложка из синего дермантина, бирка под плексом на заклепочках. Витиеватый шрифт дембельского альбома с чайкой, якорем и флагом ВМФ СССР. Внутри этой красоты хранилось жизнеописание морского тральщика за последние 46 суток.
Еще с лейтенантского малолетства «Сват» всосал с молоком заботливых старших товарищей сагу о вахтенном журнале.
Нам не нужна хроника героического эпоса: «… пробоина в машинном отделении ниже ватерлинии». Или – «пожар в погребе артбоезапаса.» Лучше скучно и рутинно:
«00.00…  Корабль стоит у пирса № 2. Отдан правый якорь. На клюзе 75 метров. Заведены два кормовых швартова…, … боеготовность повседневная…, запасы…и т.д.
07.15…   Прибыл командир корабля…»

* * *
В этом месте сделаем стоп – кадр, а сами последуем по извилинам сватовской памяти в безмятежное курсантское прошлое. В 1973 год, когда он вместе с «Вованом» и сотоварищами стажировались после четвертого курса в бригаде противолодочных кораблей. В той самой, что грозила седьмому флоту ВМС США из залива Стрелок и бухты Абрек… Ну там, ещё недалеко поселок Тихоокеанский.
Да, да – Техас по – простому. Вспомнили? Молодца!
Снижаемся дальше. Сделали круг над горой Большой Иосиф. Входим по глиссаде на посадку. По курсу будка силикатного кирпича. Это КПП. Красная табличка «Войсковая часть…» Матрос с красной повязкой. Это вахта. Мичман с синей. Это дежурный. Не задерживаемся. Проходим! Комель пирса. Идем дальше. Слева грозные СКР 159 проекта. Корабли третьего ранга. Им названия не положены – только бортовые номера, любовно прорисованные славянской вязью на брезентовых отвесах по трапам. Один из таких трапов ведет на ют, где построены наши курсанты…
Старпом, которого за глаза называли «Тревога», мотается вдоль строя и натирает курсантам мозги, как Алладин свою лампу.  «… Это вахтенный журнал! Документ строгой отчетности! Гриф «Секретно». Заполняется вахтенным офицером в море, дежурным по кораблю – в базе. Хранится вечно…» - в этом месте старпом поднимает журнал вверх и смотрит в сторону неба. Курсанты тоже закатывают глаза – обряд приобщения язычников к истинной вере. Даже безбожный вахтенный у трапа перестает ковырять в носу. Благоговейная тишина. Курсанты и Вечность. А между ними – «Тревога», с вахтенным журналом, торжественно вознесенным к небу, как крест Проповедника…
– … И этот …. изгадил журнал своими погаными грабками!!! – внезапный не формативный рык старпома поднял в воздух стаю бакланов. Грешник у трапа поняв, что опять наступила будничная рутина, продолжил изыскание в носу, а по курсантскому строю прошла легкая судорога.
Старпом не уточнял, кто «этот», изгадивший Священное писание, полагая, что имя злодея известно всему оскорбленному Человечеству.

А этим «инкогнито» оказался улыбчивый лейтенант, забритый на флот по окончанию Новосибирского электротехнического института. В личности его притаились две необычайности. Малозначительные на первый взгляд, они, как два айсберга, представляли навигационную опасность для всяких там Титаников. Во-первых, странное сочетание имени и фамилии – Кирилл Мефодьев. Во-вторых – постоянная улыбка. При этом Кирилл не был идиотом, которому пообещали мороженное. Создавая его природа чуть-чуть приподняла  краешки пухлых губ и слегка прищурила уголки глаз. Это и определило пожизненную  и загадочную улыбку на лице Кирилла – или Будда, или Джоконда. Воспитатели в детском саду, учителя в школе, преподаватели в институте – представляете, сколько людей корёжило свою психику об эту нарисованную улыбку?!
На одном курсе с Кириллом училась дочь военкома. Еще абитуриенткой девочка была знаменита своей гиперсексуальностью. В течение пяти лет её половые влечения на гормональном уровне пугали всех институтских мужчин – от лаборанта до ректора. Ну а студенты, всех курсов и факультетов, были для жрицы любви просто ритуальным кормом. Непонятно, как при такой сексуальной девиации дщерь военкома забеременела только на пятом курсе. Непонятно и то, что из десятков вероятных кандидатов, девочка обвинила в отцовстве одного Кирилла.
Щербато улыбаясь, военком пообещал юноше трехкомнатную квартиру и первую модель «Жигулей». Нежелание родниться воспринял терпеливо и два часа рассуждал о мужском долге, нравственности и отцовстве… Педагогическая поэма прервалась внезапно. В папе что-то лопнуло!.. Взрывной волной Кирилла швырнуло на Тихоокеанский флот, а над воронкой ещё долго стоял военкомовский крик – «На галеры !.. Он еще улыбается!!!».

Два года общего режима в бригаде противолодочных кораблей начались для юноши трудно. Каждое утро … , в 8-00 построение на подъем флага, политзанятия, занятия по специальности, проворачивание механизмов, собрания, подведение итогов, разбор учений, раздача взысканий… .
А где фортепьяно в кают – компании? Вестовой в белой крахмальной «голландке». Усы нафабрены и подкручены. Выправка гвардейская. А на серебряном подносе бокал мадеры. Где?! Где подвиг, наконец? Дымы японцев на горизонте, залпы главных калибров, недолет чужих снарядов, попадания своих?!...
Эй! Где вы Пикуль, Колбасьев, Соболев! Вы чё … ?!
И ещё он понял, что на флоте страшнее крольчихи от военкома это улыбка от Леонардо.
Что должен испытывать воинский начальник, когда в ответ на его дисциплинарные потуги, багровое лицо и ненормативную лексику подчиненный молча улыбается с тибетской мудростью? Правильно – начальник чувствует себя идиотом. А чем громче он начальствует, тем глупее себя чувствует.
Как показала практика, психика командиров истощалась, примерно за месяц. После чего у них срабатывал инстинкт самосохранения. Кадровик уносил домой банки со спиртом, а лейтенант Мефодьев переводился на другой корабль. За три месяца службы в списке жертв лейтенанта уже состоял старпом 141 СКРа и замполит с «Орловского комсомольца». В центре третьей звездочки на фюзеляже Кирилла стал проявляться мученический профиль «Тревоги».
– «Товарищ командир! Павел Алексеевич! – молил старпом. У меня семья, матери в деревне помогать надо… Черт с ней, с карьерой… Но ведь в психушку могу попасть! А если не вылечат?! Кем работать? Учебным пособием на кафедре психиатрии? Разрешите списать двадцать килограмм спирта.
– Почему двадцать? За перевод Мефодьева десять берут.
– Поднялась цена, товарищ командир. Прямо биржа сингапурская. Кадровик меньше, чем за пятнадцать и слушать не будет… А пять – политотдел запросил. Так что –  канистра… Я уже и договорился. Особисту за свой счет пару пузырей поставлю, чтоб доложил по ихней линии – нельзя, мол, Мефодьеву на корабле постоянной готовности… да и стрельбы скоро на приз Главкома…
– Добро, старпом. Бери спирт – здоровье дороже. Кстати, ты заметил, что летёха со схода постоянно перегаром фонит? Дай команду дежурным отмечать в вахтенном журнале его пьянки. Если спирта не хватит, представим в штаб и политотдел выписки из вахтенного – дата, время, лейтенант Мефодьев прибыл на корабль пьяный…
– Есть, товарищ командир. Гениально!
Старпом побежал исполнять злодейство, а командир иезуитски улыбался ему вслед …

И вот однажды случилось так, что дежурным по кораблю поставить было некого. Только Мефодьев. Старпом вертел список офицеров и мичманов целый час. Не-ко-го! Хоть сам становись… . Инструктировал он летёху долго – знание корабельного Устава, командных слов, устройства корабля, действия по аварийной, пожарной, боевой… вплоть до действий в ситуации «Человек за бортом». Надо же! Знает, студент! Может же, когда захочет… .
Ночью старпом спал в полглаза. Дважды проверял ДВС. Улыбчивый лейтенант службу нес исправно, но тревога в душе оставалась.
Утром пришел командир, подняли флаг, развели личный состав по работам, «Тревогу» подхватила и понесла корабельная служба с Мефодьевым в центре этого плавдурдома. Лейтенант четко отрабатывал все вводные – разводил вахту, снимал пробу на камбузе, отправлял личный состав на работы и даже проявляя разумную инициативу, сам же доводил её до положительного результата.
Вечером старпом поделился своей тихой радостью – «Товарищ командир, Мефодьев – то встал на путь… вроде…» Надежды прибавил замполит – «Я тоже заметил, Алексеич… . Сегодня проверил конспекты по марксистко-ленинской… . У него все работы законспектированы. И XXIV съезд, и первоисточники, и речь Члена Венного Совета…».
Стук в дверь и четкое – «Прошу разрешения…» прервали замовы трели.
Мефодьев с новым дежурным по кораблю замерли у входа в каюту и вскинули ладони к фуражкам – «Товарищ капитан – лейтенант! Лейтенант Мефодьев дежурство по кораблю сдал! Лейтенант Кожемяко дежурство по кораблю принял! Замечаний нет». При этом, выпускник гражданского ВУЗа (на флотском слэнге – «Пиджак»), выгодно отличался от кадрового Кожемяки. Китель подогнан, снаряжение с пистолетом не топорщит его. Погоны не измяты. Выправка отменная... Красавец! А то, что улыбка хитрая, так это лицо такое, от природы.
Удовлетворенно хмыкнув, командир принял от дежурного вахтенный журнал. Пролистал его, готовясь утвердить своей подписью смену часовых у Вечного огня корабельной службы. Глаза скользили по красивому подчерку Мефодьева и знакомым фразам: «Широта…, долгота…, время…, корабль стоит у пирса №3…, боеготовность повседневная…, запасы…, произведен развод …». Сознание зацепило что-то инородное для вахтенного журнала… .
Командир вчитался и начал багроветь. Каллиграфическим подчерком в журнале было отмечено: «07.15. Прибыл командир корабля. «Трезвый». А дальше обыденно – «08.00. Произведен подъем военно-морского флага…»
Не отрывая взгляда от слова «Трезвый», командир засвистел через ноздри, будто всасывая кокаин. Только он и эта летёха знали причину командирского свиста. При этом летёха загадочно улыбался, а военком, в далеком Новосибирске, испытал вдруг резкое угрызение совести… .
– Старший помощник, вахтенный журнал заполнен с ошибками. Ошибки устранить. Виновных наказать. Срок – к подъему флага. Командир говорил тихо, но с металлом в голосе, не поднимая головы. Ему не хотелось видеть улыбчивую физиономию Мефодьева.
Здесь ошибку допустил старпом. Он две недели не был на берегу, и в мыслях о предстоящем сходе, просто не заметил командирского гнева. Пролистав журнал, «Тревога» не нашел в нем крамолы. Похвалил лейтенанта за аккуратный почерк и удовлетворился объяснением Мефодьева:
- Да, там одно слово исправить… .
– Давай исправляй, утром доложишь.
Через десять минут лейтенант доложил старпому об устранении командирского замечания и запросил добро на сход. Старпом добро дал.

В утренней текучке «Тревога» о журнале забыл, но на вопрос командира – устранено ли замечание – бодро ответил:
- Так точно!
Рассыльный принес журнал, и командир побагровел снова.
– Самое хреновое, старпом, что слабоумие зеленкой не лечится.
– Вы о ком, товарищ командир?
– О тебе, дружище. О тебе!... .
Улыбчивый летёха старпома не обманул. Замечание было устранено. Крамольная фраза теперь выглядела следующим образом: «07.15. Прибыл командир корабля». Далее слово «Трезвый» было аккуратно, под линеечку зачеркнуто. Справа вверху стояла цифра 1, а внизу страницы сноска – «1) записано ошибочно».
На этот раз носом засвистел старпом. Приведя психику в относительно рабочее состояние, он оторвал взгляд от вахтенного журнала. Из глаз «Тревоги» высыпались монеты твердого курса – «Есть! Так точно! Сгною…» Растерянность, печаль и обида плавали в зрачках лейтенанта, но улыбка не сходила с его лица.
– Знаете, товарищ командир… не хотел говорить – да чего уж … он, ко мне ночью приходит…
Командир в это момент прикуривал. Остолбенел и поджег зажигалкой усы… .
– Да ты что?!. Ты понимаешь?!
– Павел Алексеевич! Это не то, что вы подумали… Он приходит ко мне во сне… Уже во сне достает… На той неделе снилось. Я Акопяна грелку жрать заставляю. Ну, когда ему в грелке чачу из Раздана прислали. Помните? А этот стоит на пирсе и улыбается… И вдруг я с Акопяном вместе грелку стал грызть. Плачу и ем… , а он улыбается. Вчера на сходе был. До двух часов с женой успокоиться не могли. Так вот, только уснул … он! Стоит в дверях и улыбка ехидная на губах! А рядом с ним военком с дочкой. Она в шинели, а военком в женском, розовом халате. Губы накрашенны и сигарета с длинным мундштуком… И этот, улыбчивый: «Познакомьтесь, будем дружить… семьями!»
Командир слушал весь этот бред и думал – признаться старпому или утаить – сегодня ему тоже приснился Мефодьев:
… Конференц – зал штаба флота. Полный. Командующий с трибуны комментирует вахтенный журнал СКРа 131 «… Командир, в журнале заполнено 96 листов, отражающих 35 суток боевой подготовки. За этот период вы только один раз прибыли на корабль трезвым. Что случилось? Кончились деньги? Спирт?.. Стоп! Все в норме. Ничего у вас не кончалось. Запись сделана ошибочно. Вы что, хроник? Боюсь, мы поспешили с академией и званием капитана 3 ранга…»
При этих словах командующего на огромном портрете Брежнева стали происходить некоторые изменения. Сначала кольчуга из орденов стала сжиматься до размера значка. Комсомольского. Затем погоны. Мохнатые огромные пауки маршальских звезд превратились в маленькие кляксочки, разделенные просветом, что означало звание лейтенанта. Но это не всё… Гораздо интереснее была антропологическая реконструкция. Просевшая в плечи голова старца вздрогнула и поползла вверх. Возникла шея. Бульдожьи брыдлы генсековых щек превратились в хорошо очерченные скулы, бликующие молодой здоровой кожей. Скорбный старческий рот стал улыбаться, седая грива волос сменилась уставной короткой стрижкой. Дольше всех сопротивлялась глазасто-бровастая группировка. Но сдалась и она. Вместо Верховного Главкомандующего с портрета улыбался лейтенант Мефодьев. Ну чисто Дориан Грэй! Только ехидный. Смотрел на потного командира и улыбался… .
Командир решил, что гуманнее скрыть от старпома ночные визиты летёхи по чужим головам. Но меры принять незамедлительно.
– Знаешь, старпом, спирт мы получим только послезавтра. Но ждать не надо. Беги по соседям. Бери в долг. Соглашайся на любые проценты. А вахтенный журнал надо просто переписать. Сколько листов заполнено? Девяносто шесть? Вот всё и переписать. И завтра, к подъему флага доложить.

На следующее утро «Тревога» обходил корабль, возбуждая дежурно-вахтенную службу. В машинном отделении, за трапом, в ранце пенообразователя он обнаружил брагу. В это время по «громкой» прозвучало три звонка. Прибыл командир корабля. Экзекуция над старшиной была перенесена. «Тревога» заспешил наверх, а приговоренный с брагой в руках семенил в кильватере. В ожидании репрессий его лицо приобрело грустно - лошадиное выражение. Вылитый Филиппов в роли шведского посла в комедии  «Иван Васильевич меняет профессию».
– Здравия желаю, товарищ командир!
– И тебе здравия, старпом. Позор в вахтенном журнале смыл? Спирт назанимал? Летёху извел?
– Все указания вчера отдал. Исполнение сейчас проверю.
– Я сам проверю. Так, а это, что это за лошадь с пенообразователем?
– Старшина первой статьи Копытин, товарищ командир – четко доложил «шведский посол», истомленный предчувствием репрессий. Брага в бачке пенообразователя предательски воняла, но командиру было уже не до неё.
– Так, поставь эту лохань, я посторожу, Метнись за дежурным, вахтенным журналом и лейтенантом Мефодьевым. Вперед, летняя Олимпиада началась… .
Первое место завоевал дежурный. Серебро разделили Мефодьев и вахтенный журнал.
Командир полистал журнал, набычил взгляд и как вчера грозно засвистел носом. Старпом, заглянув в записи, создал с командиром зловещий дуэт двух кобр, исполняющих танец Смерти с раздутыми капюшонами.
Журнал, новый, неизмятый, аккуратно прошитый и скрепленный печатью секретчика был заполнен каллиграфическим почерком Мефодьева. С первого листа по девяносто шестой. 35 суток, судя по журналу, лейтенант, как забытый полк, бессменно нес то ходовую вахту, то дежурство…
«Гвозди бы делать из этих людей, крепче бы не было в мире гвоздей!»

– Старпом, водевиль с вахтенным журналом идет уже третьи сутки. Мне вчера наш особист пересказал два акта: «Прелестно, Павел Алексеевич! Браво!.. Ждем-с продолжения!...» – и хохочет… Театрал. А услышал он эту историю от особиста 201 бригады. Ты врубаешься?! Уже Владивосток рукоплещет нашему бенефицианту… Не морщи репу, старпом. Бенефициант не матерное слово. Это автор водевиля. Постановщик. Знаешь, как его зовут? Правильно – Мефодьев! А знаешь, кто мы с тобой в его постановке? Правильно! Два придурка, танцующие канкан… Ноги задираем, задницами крутим, а флот хохочет. Как выясняется – вторые сутки. И ждут третьего акта. Сегодня утром Мефодьев его дописал – девяносто шесть листов. Всю ночь работал. Так вот! Я канкан люблю смотреть. А посмешищем на весь Тихоокеанский флот быть не хочу. Особенно, если в первых рядах Командующий со своим штабом. Они отхочут своё, да и напомнят, зачем на шинелях разрезы сзади. Посему!.. Тихо, без истерик, поручи курсантам переписать журнал разными почерками и ручками. Все! Занавес! Калоши в гардеробе! Пиво в буфете! Кстати, чего там Копытин тоскует у меня под дверью?
– Брага, товарищ командир. В ранце пенообразователя…
– Вот на Копытине и тренируйся. Мефодьев не твой вес…
– Есть! Разрешите идти?
Старпом вылетел из командирской каюты и напал на Копытина, выпустив когти. Ну, прямо как коршун на хомячка. Из коридора доносилось хлопанье крыльев и попискивание старшины.
– Брага!...
– Никак нет, тащ…
– Что я брагу не знаю?... Провонял весь пароход!... Пей!
– Я не пью пенообразователь, тащ…
– Дай сюда…
Командир поморщился и хотел было разогнать этот птичий базар, но крики внезапно стихли сами по себе. Правда, через минуту дверь командирской каюты распахнулась и в неё влетел старпом… Командир опешил. Изо рта «Тревоги» хлопьями валила пена, а из глаз слезы. Несчастный бормотнул «Прошу добро», отчего пена пошла сильней. Схватил графин, подскочил к умывальнику и стал полоскать рот. Пена повалила обильно. В коридоре корчились от смеха дежурный, старшина отделения трюмных с лошадиной фамилией и рожей. А Мефодьев улыбался. Загадочно и грустно…
В этом месте следует пояснить, что в качестве средств для подавления локальных очагов возгорания на кораблях применяются пеногенераторы. Это такой ранец с маслянистой жидкостью, к которому подводится пожарный рукав. При соединении с водой раствор активно превращается в пену, которая и тушит огонь. Ну, типа, большая шампунь. Именно её и глотнул старпом, утверждая, что это брага.
И когда только успели подменить пенообразователь. Помните, в «Джентльменах удачи» Краморов пускал пузыри? Так – то пузыри, а здесь багровый стокилограммовый огнетушитель в погонах c выпученными глазами… Водевиль достиг кульминации!

* * *
Старпом окутанный ореолам радужных пузырей бился в судорогах конвульсий и силился достойно завершить старпомовский монолог соответствующим глаголом-связкой.
Судороги старшего помощника мини зеркально отражали концепцию флотской службы.
Стоят корабли у пирса. Неподвижны и почти молчаливы - изредка горнист проиграет очередной сигнал или дежурный разъяснит по «громкой» кому и где построиться, и в какой форме одежды …. . Стучат пишущие машинки писарей в штабе бригады. Боцкоманды колотят ржавчину. Офицеры штаба рисуют на склейках ватмана и картах красно – синие стрелки возможного направления удара и отражения контрудара вероятного противника, выполняя установка вышестояшего командования: «Горячку пороть не надо, но к утру – чтобы было! …».
И вдруг мирный, рутинный ритм БП и ПП нарушает: «Корабль к бою – походу приготовить!». Понеслось! Это Генеральный штаб скомандовал Главному штабу ВМФ. ГШ ВМФ, через девять часовых поясов, отрепетует эту команду штабу Тихоокеанского флота. Тот, в свою очередь – эскадре или флотилии, а та – на бригаду, бригада - дивизиону … . Все так знакомо и напоминает троганье железнодорожного состава. Лязг сцепок и волна рывков от вагона к вагону по синусоидальной кривой и с нарастающей амплитудой.
Так вот, главная фигура на конце этой кривой – старпом. Именно его пинки и глаголы-связки преодолевают инерцию застоя.
А наш старпом в ленивых не значился. Мотивировал к службе офицеров, мичманов и старшин. Поштучно. Матросы же, как неопытные молодые тараканы, попадали под старпомов тапок всем скопом – отделениями и даже командами.
При этом, в дисциплинарную практику старпома было прочно вплетено свинцовое емкое слово. Утробно угрожающие звуки «Ё-ё-ё …!», как посвист нагайки, обрывались энергичным ударом – « .... бть!!!». И ставили точки в конце стандартного перечня репрессий: «Офицерам сход отменяю « …! » А ты «дедуля» у меня сто дней до приказа в гальюне дослужишь. Трое суток гауптвахты « …!».
В дивизионе, каждый, от самого чумазого трюмного до командиров кораблей знали, что комендант гарнизона, он же – хозяин гауптвахты, старпомов земляк с 131-го. Двадцать лет назад эти два хлопчика из села Недогарки, что под Кременчугом воровали вместе колхозные гарбузы и принцип землячества сохранили на службе. Старпомы с соседних кораблей за спиртовой «бакшиш» периодически выравнивали кривую дисциплинарной практики, а для ленивых моряков эта пастораль оборачивалась бедой. Поскольку в резерве у нашего тандема всегда находилась отдельная изолированная «жилплощадь» минимум на трое суток!
Упомянутый глагол-связка намертво заякорился в сознании старпома после казалось бы ничего не значащего эпизода.
Как-то начальник политотдела привез в гарнизон артистов. То-ли из Барабинска, то-ли из Улан-Уде. Но женщин, уж точно, в этом музыкально - танцевальном вертепе было больше половины.
Артисты уже неделю выступали перед моряками - тихоокеанцами, в местном матросском клубе. Каждый концерт заканчивался ужином, причем обильным. Было все: и стол, и сердца, и графины. За неделю гастролей спирт напроч включился в обмен веществ творческих организмов. Оттого и пели они задорнее, и хохотали громче, и не боялись уже всяких там пушек, трапов и сотен сексуально озабоченных глаз.
Во время очередного концерта доложить о готовности военных моряков смотреть на мускулистые ноги танцевальной группы солисток ВИА поручено было нашему старпому:
«Смиррна-а! Товарищ капитан первого ранга! Личный состав бригады противолодочных кораблей на концерт собран! Старший помощник командира СКР - 131 капитан-лейтенант Овсеенко – « … !»
Начпо опешив, досадливо прищурил правый глаз, а левый скосил на артистов - может не заметили? И сделал непроизвольную паузу. Не прокатило. Бравым офицером с такой забавной фамилией заинтересовалась молоденькая солистка ансамбля.
Начпо не дал еще команды «Вольно». И в этой гробовой тишине солистка игриво спросила хрипловатым голосом: «Простите, товарищ офицер, у вас что двойная фамилия?»
«Никак нет, мадам. – нашелся старпом – « … !» это глагол». И тут же пошарил глазами по ее груди и бедрам. А что вы хотите, если даже в корабельном уставе отмечено - частое пребывание на берегу не совместимо с должностью старшего помощника.
«Вольно!» - спохватился начальник политотдела и концерт начался.
Продолжение было уже в кают-компании. Артистов рассадили таким образом, что мужчины ансамбля оказались за одним столом, а женщины - чередуясь с офицерами за другим.
После первых тостов - за флот и прекрасных дам - ожили динамики корабельной трансляции. Щелчок тумблера «каштана», писк фонящего микрофона и металлический голос дежурного по кораблю известили: «Увольняемым на берег приготовиться к построению на юте. Форма одежды номер два».
Подав команду, дежурный не выключил «каштан». Ну забыл. Это позволило всему кораблю и кают-компании, в том числе, послушать любопытный диалог дежурной службы: «Говорят старпом сегодня в клубе прикололся - доложил начпо - капитан-лейтенант Овсеенко – « … !» А эта блонда подумала, что у него двойная фамилия, типа Римский - Корсаков. Ну флотская династия... с царского флота... Укатайка, полная... А старпом молодчага, нашелся – « … !» это глагол говорит а сам раздевает её глазами... А баба ничего... Ух! Как бы я удивил ее Тихоокеанским флотом!... ».
Замерев с рюмками в руках, артисты слушали этот диалог дежурного по кораблю и дежурного по низам. Кубрики, каюты, боевые посты хохотали, свистели, улюлюкали как индейцы. А старпом опережая собственный визг, вылетел из кают-компании и гремя по коридору, с вилкой в руке на перевес целился ею в тонкую цыплячью шею дежурного.
В этот момент дежурный бросил взгляд на «каштан» и похолодел. Фишка «циркуляр» стояла в положении «ВКЛ». Он на автомате выключил «циркуляр». И тут как торнадо в дежурную рубку ворвался старпом. С установкой вырубить эту чертову трансляцию, он резко повернул флажок и ... врубил её снова.
Ну что, козлы похотливые ... « … !»... В целинную роту обоих! Казахские степи « … !»... Овец удивлять Тихоокеанским флотом... « … !»
Радиоконцерт продолжался бы и дальше, но старпом вдруг заметил, что дежурный странно косит глазами и тычет пальцем в «каштан». Проклятый «циркуляр» старпом выключал уже с хрустом...
Вот с того субботнего вечера звонкое погоняло « … !» стало неизменным спутником нашего старпома.

* * *
Но вернемся на ют, где старпом негодовал над испорченным вахтенным журналом.
«Короче! В журнале заполнено 96 листов. И этот… « …!» он вновь засвистел ноздрями, но быстро подавил в себе приступ бешенства … - весь журнал заполнил одним почерком.
Переписать! Че-ре-ду-ясь! Разными почерками, разными ручками».

* * *
… Повспоминав курсантские эпизоды, «Сват» хихикнул, подошел к штурманскому столу и раскатал навигационные карты – Авачинская губа с подходами, бухты Саранная и Жировая, район ожидания ПЛ… Метео… Так, наши курсы по границе района. Ветер в правый борт, на обратном галсе строго в левый. Дует устойчиво с океана вторые сутки. Волну поднял неслабую. Значит бортовая качка будет на полную амплитуду. Пока дождемся всплытия лодки поваляет. Всё крепить по штормовому и не забыть бы про камбуз. В сентябре на кока съехал лагун с кипящим борщом и «Сват» за вареные гениталии матроса отгреб по полной выговор от комбига. Вкрутую.
Вскоре в ходовую стянулись вызванные офицеры.
– Ну что, воины – тихоокеанцы, поздравляю вас с годовщиной Октябрьской революции. В 5.00 выходим в море на защиту её завоеваний… Штурман, вот координаты района, где будем ждать лодку с боевой службы. Ходим галсами по южной границе. Курсы 90°-270°. Делай прокладку в начало первого галса.
Помощник, ходить будем лагом к волне. 3-4 балла бортовой качки. Все крепить по штормовому. Обойдешь корабль лично. Горячий обед не позднее прибытия в район. Потом будет валять по-взрослому, а яйца от комбрига я уже пробовал. И распиши ходовую вахту… Запасы, личный состав, состояние матчасти, доклады от «бычков» через полчаса…

– Отдать кормовой правого борта… . Сброшенный с кнехта швартов, анакондой прозмеился в темной воде, вполз на палубу и успокоился на вьюшке.

Отвязались от земли – подумалось «Свату».
– Обе машины вперед малый… . Под кормой вскипела вода. Корабль секунду, вторую, третью дрожал, оставаясь неподвижным, а потом, едва заметно, заскользил вперед… .
– Стоп машины… Вытягиваясь по якорьцепи из тесного пенала соседних кораблей, «Сват» смотрел в четыре глаза. Проход кормы по правому борту, расстояние до левого соседа, кранцы со шкафута на ют… . По «громкой» бубнил баковый: «На клюзе 40 метров, на клюзе 35, на клюзе … , якорь чист… ».
Корма прошла форштевни соседей. Теперь внимание по курсу … «Руль прямо, обе – вперед малый. Право – пять… Рулевой – одерживай … Руль прямо!».
– Легли на кормовой створ, товарищ командир.
– Штурман доклад принял. Следи за правым створом. В точке поворота – намекни…
Поймали створы с правого борта, укатились влево, потом ещё влево и легли на выход из губы …
– Рулевой, курс 163°… Штурман, скорость пять узлов. Расчет времени до Маячного…
В полумраке ходовой рубки команды отдавались приглушенно и также приглушенно следовали доклады. А зачем кричать? Каждый знает, что делать. Сват и кораблем – то командовал в домашних тапках. Это если на борту не было комбрига…
Корабль отряхивал с себя пыль, чтобы натереться солью. Занудность суточных дежурств сменилась четырехчасовым графиком ходовых вахт, боевых смен и тревог – другая среда обитания, другой образ жизни, другие циклы…
И, вообще, корабельная самобытность заслуживает специального исследования.
Вот самолет, допустим. Включил – улетел. Прилетел – выключил. И ждет себе в ангаре или капонире. И каши не просит.
А корабль не выключить Как саданули ему шампанским по скуле на заводском стапеле … С днём рождения, дружок! Вживили экипаж – так и ожил он бродяга железная. Одушевился. И живет до самой смерти своей корабельной.
Может внезапной – взрыв, пожар, торпеда, да мало – ли …
Может медленной – в консервации, как больной в коме.
И жизни у кораблей разные. Ну как у людей, ей богу!.. Из судеб людских, из фатума их общего и корабельная судьба слагается. Наберут пацанов в матросы, доверят какому-нибудь пиджаку-лейтенанту моряков из них стругать, он и стругает – чурки ведь! А корабль, ни папу Карло, ни Буратино за хозяев не признаёт – то короткое в высокочастотном блоке с возгоранием того, что по всем законам физики гореть не может, то море через лишние дырки отсеки пополняет.
Пожар, короче, в публичном доме во время наводнения. На таком корабле всем плохо. Даже кок в офицерский компот плюнуть готов.… Не сложилась судьба у корабля! Обречен!
А Сват как – то встроился. Возникло в нем что – то такое, что примеряло железо и людей, делало их сожительство комфортным. Если такой термин вообще применим на флоте…

Тральщик покидал спокойную воду и начинал подхлюпывать на килевой качке. Небо светлело, обозначились берега и Три Брата на траверзе левого борта.
– Сигнальщик! Доложить количество кекуров по левому борту…
Молодой матрос, курносый и большеглазый, пугливо таращился в проплывающий берег.… Первый выход в море.
– Сынок, ты видишь вон там три высоких камня?
– Так точно, тащ комдир!
– Так вот, они и называются кекурами. Понял? Ну, и сколько их?
– … Один… два… три! Три, тащ комдир! – ликующе доложил сигнальщик, будто нашел решение теоремы Ферма.
– Ну, слава Богу – все на месте… Штурман, рассчитай скорость от траверза Маячного из расчета прибытия в район к 14.00.

Чтобы наделить теплом и светом все свои бока, планета должна двадцать четыре часа вальсировать перед Солнцем. Из них девять часов планета подставляет светилу территорию Советского Союза. Вот такие неслабые пределы оставила коммунистам семья Романовых.
Несколько слов о нашем восточном начале. Камчатка не только территориально-государственный предел. Это еще и граница огромного континента. Грань, за которой уже что-то иное. Если Памир – крыша мира, то Камчатка – его Восточная крепость с утесами – стенами и вулканами – сторожевыми башнями. Китайцы со своим великим забором могут отдыхать.
Из ворот этой мегакрепости восьмиузловым ходом нагло лез в Океан маленький такой рачок водяной, планктончик – тральщик 266 проекта. А сразу за околицей – воды полпланеты.
«Отбой боевой тревоги! Подвахтенным от мест отойти. Первой боевой смене заступить по – походному».
Если вам налево – там Командорские и Алеутские острова с базой ВМС США на Айдаке. Если направо – наши Курилы и японский остров Хоккайдо на другом конце. А если прямо - то через три тысячи миль Гавайи. Опять – же, с базой седьмого американского флота. «Свату» этот гигантизм был чужд. Какие, на хрен, Гавайи?! Океан методично колотил корабль в левую скулу так, что бедняга вздрагивал, валился на правый борт и тяжело всходил на волну. На гребне замирал на секунду и проваливался вниз уже на левом крене. Над палубой, как поземка, неслась водяная пыль. И все это - при ярком солнце, холодном ветре и ослепительно белой пене по темно–синей воде.
– Слышь, помоха, а почему у тебя в кают–компании на каждом выходе вся посуда бъется? Мы в этом году, по–моему, пять раз её получали.
– Семь, товарищ командир. Стеклянная и фаянсовая потому что. А кругом железо…
– Что ты мне в уши дуешь – железо кругом!... Иди проверяй крепления по – штормовому, и не лезь ко мне с актом, что телевизор смыло… Иллюминатор, блин, забыли задраить…
Корабль повалило на правый борт, и помощник съехал по наклонной выполнять указание.
– Товарищ командир, курсовой 30° правого борта, цель надводная, дистанция 25 кабельтов…
«Сват» надел на шею бинокль и карабкаясь как краб, цепляясь за всякое, выбрался на крыло мостика. Долго елозил биноклем по горизонту и наконец поймал в окуляры мелькнувший среди волн силуэт. Водяная пыль мешала его распознать, а в тапках было холодно и скользко. «Сват» заспешил в ходовую и склонился над экраном РЛС кругового обзора. Зеленый луч, как секундная стрелка на олимпийских играх, быстро нарезал круги и вспыхивая ярко, отмечал пеленг и дистанцию до цели.
– Штурман, определить элементы движения цели. Вахтенный офицер, классифицировать цель…
Через десять минут установили – СКР 1135 проекта, курсом на нас (пеленг не меняется), скорость 12 узлов. Вышли на связь по УКВ. Запросили бортовой. Оказался не наш, не камчатский.
– Товарищ командир, это, наверно, с Балтики перегон вспомнил штурман непроверенные слухи о пополнении флотилии новостроем.
Свату стало интересно. Беседа между кораблями перешла с открытой УКВ связи на ЗАС.
– «Металл» на связи
– «Металл» слушает – расшаркались командиры кораблей и подмели эфир плюмажами шляп.
– Капитан третьего ранга Мефодьев - пробулькал по «Мимозе» балтийский командир… .
Сначала «Сват» не поверил такому совпадению. Ночью перед выходом в море он вспоминал ту историю с вахтенным журналом и вот он – Мефодьев. Командир корабля, да еще и на перегоне через три океана. Возможно ли?.. Через семь лет после гражданского ВУЗа?... Капитан 3 ранга!... Тут не военкомовскую дочь надо приласкать. Главкома ВМФ, как минимум, дедушкой сделать!...

Через двое суток побелевший от соли тральщик швартовался на свое место. «Сват» все это время почти не покидал ходовой. Устал, как лошадь Пржевальского. Не та, которой дали его имя, а та, на которой Николай Михайлович прошел Гоби и Тянь-Шань. Подтянулись кормовыми, на соседей завели дополнительные и подали трап. Поручив корабль на растерзание помощнику, командир сошел на берег.
Рядом с «Вованом» стоял Кирилл Мефодьев и улыбался. Не загадочно – иронично как в лейтенантские годы, а широко, радостно в два ряда тридцати двух зубов.
Договорились, что вечером Мефодьев организует у себя в кают – компании встречу друзей и пропишется заодно среди камчатских командиров. Ссылки – устал, не спал, колобродит в расчет не принимались.
– Вова, проконтролируй!.. Была отдана команда вновь испеченным капитаном третьего ранга. На том и расстались до вечера.
«Сват» и «Вован» притащили на встречу трехлитровую банку крабьего мяса и просто краба – огромного колючего красавца. А еще семужной нерки и мороженных хариусов – для талы.
Уже с правого шкафута, тамбура и коридоров заметили профессиональную ухоженность корабля и экипажа. Кают – компания вызывала ощущения уюта и легкого шарма. Вместо портретов Ленина, Брежнева и членов Политбюро место на переборках принадлежало хорошо подобранной галерее пейзажистов. Кораблекрушений Айвазовского среди них не было. Средняя полоса России, Карелия, Ладога. Березы, синь небесная в озерной воде, тишина и мир. Крахмальные скатерти, стаканы тонкого стекла, посудные сервизы с претензией на гжель. И даже стопки под водку – стекло, но с изюминкой. В равномерно распределенных графинах потело что – то спиртное, настоянное на чем – то душистом.
– Учись, Сват – у тебя даже вилки бьются на каждом выходе – пробурчал «Вован».

Было чинно, что соответствовало окружающей обстановки. Налили, выпили, закусили. Слово взял «Вован». Актерствуя за всех участников давней истории с вахтенным журналом, он рассмешил народ и вставил Кирилла в обойму командиров кораблей. Стая обнюхала новичка и признала – свой! Знатоки флотского этикета и правил борьбы за офицерскую честь в условиях развитого социализма оценили главное. Этот держать удар умеет.
– Ну а что было дальше, дружище? Списал тебя старпом? Канистры хватило?
– Повезло «Тревоге». Сэкономил. В 201 бригаде формировался экипаж на перегон новостройки. БПК 1134 Б. Ну я туда и попал. Командиром группы. Так что, ещё лейтенантом сходил за три океана. Потом БЧ-4 на «Петропавловске», потом старпом на 1135, боевая служба в Индийском, командирские классы… . И вот опять новостройка с перегоном из варягов в коряки.

…Хороший получился вечер. И каждому было, что сказать. И каждому было слово – «Слышь, на Бербере стоим. Пляжи там огромные, глубина по грудь, рапанов ищем. Начальник химслужбы, блин, первый раз, воще … одного нашел, второго… идет на берег, в каждой руке по рапану. Видит – третий. Забрал, а удержать не может. Засунул одного в плавки… а у рапана шип-то ядовитый. Пока до корабля доставили, Миша глаза стал закатывать и рапанов завещать. Двух – тому, кто яд отсосет. А третьего – убийцу, если отсос не спасает – ночным бабочкам Владивостока. Бледный весь, шепчет еле слышно – … в банку со спиртом … и рапана туда же… и чтобы надпись – «От моряков восьмой оперативной эскадры…» Вообще-то, до рапана этого, Мишка в гигантах не значился. А здесь – с бутылку шампанского… и цвет такой – же … Как его в банку засунуть?! Да еще – с ракушкой этой виагровой? Не вру, ей – богу! Мичманам не показывали, а офицеры все смотрели. Любой подтвердит. Слышь, а на дверях лазарета кто-то написал: «Доктор, боль убери, а опухоль оставь!».
Дошла очередь до гитары. На флоте песен хватало. Графины пустели, гитара ходила по рукам. Мир был красив, как картины по переборкам кают – компании. Синь озерной воды и березы. И красота его делилась на всех, и каждый, получив свою долю, вносил её обратно – в общий котел. И это тоже было красиво.

Как помню ярко океана
Дыханье мощное в ночи,
Лучи в локаторных экранах,
Как обнаженные мечи

Как после вахт в каютах душных,
Консервы кортиком вспоров,
Мы теплым спиртом наши души
Освобождали от оков,

И как в гитарном переборе
Стремились к Северу. Домой!
Как пел Пантей, мерцало море
И Южный Крест над головой

Ах – молодое куралесье!
Ах – лейтенантские года!
Был светел мир тех душ и песен,
Как ты – влюбленная тогда…

Молодые мужчины, пассионарии, выдвинутые из флотской среды на лобные места командиров кораблей. Не мохнатые адмиральские звезды, а сотни тонн боевого железа, нашпигованного людьми, снарядами, ракетами и глубинными бомбами лежали у них на плечах. И держали, ведь. Но сегодня они отдыхали … .

* * *
Тридцать лет легло между той ночью и сегодняшним днём. Не станет Союза. Смута ГКЧП, танки – по Белому дому. Гарант Конституции, дирижирующий немецким оркестром. Семья, дирижирующая страной и составляющая российский список Форбса. «Хозяйва» новой россии (меленькая буква «р» - не опечатка). Чехарда президентов, премьеров, госдумщиков, губернаторов, сенаторов, мэров и префектов – гауляйтеров этой самой «россии»…
И преданный флот. Холодный труп «Курска», с живыми еще свидетелями в седьмом отсеке и не отрезанной еще головой со следами американской торпеды…
И проданный флот. Проданные авианосцы, крейсеры, подводные ракетоносцы – в чужие домны и карманы. А нам – отсеки их ядерных реакторов, фонящие и смердящие в брошенных базах…
И флот забытый. А это семьи в замерзающих ДОСах.
И единственный корвет, построенный для ВМФ России за эти 30 лет, заслоненный эскадрой мегаяхт Абрамовича…
Законы разработанные и утвержденные гауляйтерами нарушать можно. Да и не законы это. Так, временные правила. Нельзя нарушать Законы природы. Они вечны и не нами созданы.
Куртизанки в шампанском и венки в Баренцевом море. Катод и анод. Плюс и минус в огромной лейденской банке с биркой «Россия». Тридцать лет безумцы натирают народ, а это сто миллионов маленьких конденсаторов, генераторов и разрядных шаров. Был такой физик-Вильгельм Рихман. Опыты с электричеством. Сунул пальчик – выскочил зайчик. Кровавый. И было тому зайчику до фени, что Виля Рихман корешок Ломоносова, а тот – у самой императрицы в законе. Долбануло и все! Один дымок … . Посмертный.
Но, настанут время, когда критический объем конденсаторов, генераторов и разрядных шаров достигнет предела.
И тогда … ?

«… Ну что, мореходы, наливаем по крайней… . За флот!»

Табачный дым тянулся к иллюминаторам, истекая в тихую, на редкость теплую осеннюю ночь. Они ещё не знали тогда своих потерь, соразмерных с гибелью флота в большой войне. Природа мудрее нас и не дает шансов подглядеть Будущее.

«… Подвахтенным от мест отойти».
Кто будет второй боевой сменой?