Тула-Серпухов

     « - Осторожно, двери закрываются! Следующая станция – 191 км.!» 
     Электричка, не спеша разгоняясь,  деловито побежала по привычному маршруту.
Суббота, вагон заполнен. Студенты, женщины с покупками, возвращающиеся из
областного центра, хронические дачники,  стремящиеся ну хоть что-то еще поделать на своих участках до начала зимы. Народ как всегда обсуждает погоду,  урожай, политику, соседей, просто балагурит…
     Забегали чернявые разносчики   фруктов: «Виноград, яблоки, груши, совсем недорого!»   Включаю плеер, затыкаю уши наушниками – надо как-то скоротать почти два часа пути.
     За окном – незамысловатый пейзаж конца октября: серенькое небо,  поля, похожие на шкуру линяющей дворняги, кое-где пестреющие остатками красно-желтой листвы перелески, насупившиеся ельники. Все привычно, и уже не вызывает ни грусти, ни сожаления. Просто поздняя осень.
     Электричка остановилась на станции Ревякино. Я сначала не поняла, чем вызвано беспокойное оживление в вагоне – люди оборачиваются, смотрят в окно, пытаются что-то разглядеть.  Бабуля, сидящая с внучкой напротив,  говорит, вроде ко мне обращаясь:   «Вон он, действительно, ох ты, господи, лежит под вагоном на рельсах!!!»
     Вижу только, как два работника железной дороги схватили и ведут под руки упирающегося мужчину. Ноги его заплетаются. Круглая бритая голова, не старый. Лицо, как темное пятно. Нос, рот, брови – все на месте, но взгляд отсутствует, глаза не выражают ничего. Он сопротивляется, пытается схватить камень. Железнодорожники оттаскивают его с путей к противоположной платформе и возвращаются в стоящую электричку. И тут он, получив свободу, ловким звериным движением схватывает все-таки камень и с недюжинной силой швыряет его в поезд. Хлопок, звон разбитого стекла и сыплющихся осколков. Окно разбито в тамбуре, никто из пассажиров не пострадал. Люди вскрикивают, возмущаются, какая-то женщина бежит к переговорному устройству вызывать милицию. Бабуля  объясняет внучке: «Дурак. Видно наркоман, или пьяный».
     На меня повеяло реальной угрозой, чем-то беспросветно темным, как мрак преисподней.
 Тяжелым камнем ощутилась бессмысленность жизни этого человека, тупая жестокость его злобы, его неосознанная боль, которую он захотел выплеснуть на всех. Электричка поспешно трогается с места, как бы убегая. Люди недолго обсуждают произошедшее, переходя постепенно к своим обычным житейским разговорам.
     Опять мелькают за окном  поля, перелески,  раскисшие дороги, отсыревшие дачники на платформах со своими рюкзаками и тележками.
     На очередном полустанке из громкоговорителя раздается хрипловатый, очень свойский и добрый, голос машиниста: «Бери под лапы её! Слышь, под лапы бери!  Ну как ребенка, бери и заноси в вагон! Ну, что ж ты, мил человек, с собакой справиться не можешь! Давай, заходи скорей, и поехали!»
     Все широко, от души,  улыбаются, слышится смех. В вагоне сразу становится светло и уютно. Двери закрываются, и электричка весело бежит остаток пути до Серпухова.
     Тьма, в которой нет   света, и свет, который рассеивает тьму.  Два рельса, по которым катится  поезд жизни.