Несовпадение индивидуумов. Продолжение

            

   Соседка снизу, почти подруга, пригласила в ресторан на  день рожденья. А накануне провела беседу в мягкой форме, что, мол, негоже так страдать. «Кто знает! Может он не думает связать свою судьбу с тобою. Клин клином вышибают. Попробуй хоть чуть-чуть его забыть.  Возможно, он тебя и любит, но, … возможно, у него семья», - убийственно спокойно звучал сей приговор.
 
   Конечно, все возможно. Он избегал  всегда подобной темы. Был ли женат? Когда? На ком?  В ответ всегда звучало: «Мы будем вместе. Я обещаю».

   И вот пришли в знакомый ресторан. Здесь с Васькой были часто. Нина разглядывала  всех вокруг. И все были противны. Противны лица пьяные, …  жуют, танцуют. Кожаные пиджаки, толстые, откормленные тела. Один такой, совершено беззлобный подсел к нам.  Веселил. Упал со стула.
   С ней в этот вечер танцевал опять военный, по погонам капитан, (ресторан в то время был для военных – что дом родной). Умный, воспитанный, шутил активно, глаза блестели. Что ж капитан, так капитан! Нина решилась. Он провожал её. Стояли у подъезда. Целовал. Старался. Все уши облизал. А Нине было жаль его, себя  … все это лишнее, … опять все та же темнота тоской входила в душу.

   Он напросился в гости; лукавил - поздно, мол, в гостиницу  не пустят. Нина пожалела;  ведь если он придет сейчас, все те, с кем он в гостинице живет,  всю жизнь будут шутить над ним о неудачной встрече. Но предупредила,  спать будем отдельно, не потому, что  неприятен, а  что сегодня день такой, …для встречи неудачный.

  Он был молод. Почти её ровесник.  Не наглый. Умный. На кухне с коньяком (который он принес из ресторана) тихонько пили чай. И в этой мирной тишине  внезапно начал  говорить … да жестко так! … Он говорил о скором кризисе в стране, о власти.

  А Нина слушала и удивлялась незнакомой правде его слов. Сама б к подобным мыслям не пришла. О власти говорил он раздражено, злобно. Нина даже немного пожалела об этой встрече. Его красивое лицо,…и тихие слова с недоброю  улыбкой …
  Он, как живая книга, себя ей раскрывал, делился мыслями о государственной системе, о вечной монополии на все, … в том числе и на талант оковы наложили. «А это, божий дар! И этот божий дар стране не нужен. С ним нужно  что-то делать, иначе они что-то сделают с тобой, и что делать-то не знают, – он закурил, уронил пепел на стол и стал поспешно убирать, … затем продолжил – Да и зачем что-то делать! И так хорошо платят. Без всяких дел. И так спокойно, сытно можно жить». Нина на него смотрела, и видно было - он переживал! … Все то, что говорил, неисправимой болью читалось на его лице. "Бензин – государственный. Воровали и воровать будут. Жить у государственной кормушки - это возможно не для всех. Но говорить нельзя об этом! И эта  ложь молчания, как гниль нас задушит.  Ленивые, лживые государственные воры растут, набирают силы и будут мять под себя всех.  Хитрые и страшные в своей бесконечной фальши, в своей бесконечной наживе, они сломают все и создадут себе подобных. И все становится бездарно, все шаблонно, все безвкусно, и это все –  наша страна. Внешне еще сохраняется благопристойность, а копни поглубже, и польется гной. Гной  злобы, зависти и пустоты душевной. Живем все  скупо, тускло. Пьем, что бы забыться. Не вырвемся из нищеты.  И, заметь, в  стране падает всякая дисциплина…

   И государство не отвечает за свои ошибки, оно ни за что не отвечает, оно всегда подомнет под себя любой протест. Профанация народа не может быть бесконечной, народ в ответ безмолвствуя ворует. Потеря здорового отношения к жизни, к труду. Больны по обе стороны:  здесь – мы, а там – они". - Он говорил все четко, коротко, как отдавал приказ. Увидев, её удивленные глаза, вдруг мягко улыбнулся. -  Прости, меня. Устала? Пора, наверно, спать.


   Она разложила ему кресло  на кухне. Постелила белье. Когда уснул, она  смотрела на него. Красивый. Сильный. Строгое, печальное лицо. Но что-то мучительное есть в изгибе губ. И не было желанья его будить.  Смотрела долго.
   Не Васька. Не его руки. Не он. Не нужен. Не могу.
 
   А рано утром она вскочила, как от укуса! Он положил ладонь ей на живот.  «Я ухожу, закрой за мною дверь. Пока». -  И улыбнулся.

   Его звали Сергей. Порядочный и умный.  Увидел раньше многих он наш будущий развал. Развал страны. Но Нина ничего тогда не понимала. И власти доверяла. Василия ждала, не виделись почти полгода. Она б ждала всю жизнь! Как Сольвейг!

  Соседки снизу, узнав, как эта ночь прошла, сказали кратко: «Дура. Такого умницу кому-то отдала. Жена военного – это ж вечный козырь! Он бы тебя не мучил, как Василий».


                * * *

   Она ждала. Всегда была готова. Только сомнения иногда терзали душу. Нина была красива, аккуратна, воспитана, умна. И почему она не может быть счастливой? Судьба ей все для этого дала. Уверенный характер, силу воли и уменье мыслить.  Но эти размышленья «она – Василий» выхода не знали. Мучительный тупик. Ум говорил – «забудь» и тут же – «не сумеешь».

   Конечно, им (соседкам снизу) со стороны видней. Все так. Все, правда. Но! … Не может она встречаться просто так с мужчиной! Хотя мужчины пристают к ней постоянно.  Совсем недавно. В автобусе. Она только мельком взглянула. Он тот час  рядом стал и что-то начал  говорить. Нина вышла, он за ней.  Прилип! Все шел и шел. Остановил. Стал прижимать  к себе. Глаза без всякой мысли, нагло тупые и немного злые. Он не пускал её.  Закуривал,  бросал. Не матерился. Нина немного испугалась, вырвалась и забежала в магазин, и долго там бродила. Надеялась, уйдет. А когда вышла – он сразу к ней. Прижал к стене, сопит над ухом, пытается поцеловать. Нина спросила –  « Тебя кто-то обидел, что ты напился так?» Он сразу изменился, отстранился, и детскими глазами посмотрел так  беззащитно. «Да» – ответили беззвучно губы. «Ты не переживай! Это у всех бывает! Может, ты тоже виноват? Ты же обидеть тоже можешь». Он – «Нет. Я не могу». Нина – «Неправда. Ты вот сейчас меня обидел. Ты мучаешь меня. Ведь так!»  Он сразу извинился и исчез.

   Да, Нина нравилась мужчинам. А толку? Васька  … он, как пес на сене -  «И сам не ам, и другим не дам». Она в тот вечер пришла домой, а там коньяк, цветы, конфеты. Цветы сразу за форточкою скрылись. Коньяк хотела вылить в унитаз, … не стала. Решила, буду стресс снимать, опять письмо Василию писать. Все в рифму. Вовремя коньяк родился. Села писать письмо второе.

  - Да как ты можешь со мной так обращаться!  Кто я тебе! Подружка! Женщина на стороне! Зачем тогда мне лгал – «мы вместе  на всю жизнь!» Зачем! – она так разозлилась, что маленькую рюмку с коньяком с размахом бросила на пол!
   
   - Меня ты недостоин.  И ты не тот, кого люблю! Тебя я сочинила! Ты в жизни не такой. Я подняла тебя в своих глазах – себя поставив рядом. Теперь не жду. Не верю! И тишины боюсь. Да, не могу избавиться от собственных фантазий. Так и живу с печальной ложью на душе. Надежда вместе быть куда-то улетает. Отсюда и тоска. И как-то нужно каждый день учиться с мыслью жить -  «тебе я не нужна».
   Нина взяла другую маленькую рюмку, аккуратно налила коньяк. Коньяк был необычный. Густой. И спиртовой основы совсем не чувствовалось. Он не обжигал. Он, маслянисто растворяясь, блаженно таял.

   - Ты меня предал. А с тобою – предали вы все! Мужчины. Предатели и трусы! Не можете решить судьбу свою мужскую! Что говорить о женской доле! Кидаете вы нас, трусливые рабы! Как не люблю я вас! Если бы знали!

   Конечно, вы, мужчины, предатели «не виноватые»,  и не хотите вы нести кому-то боль. Есть обстоятельства, и их не изменить, они  сильнее! Эти мысли ваши убивают!

   И с этим чувством, что обстоятельства сильнее, я боюсь с собой наедине остаться.  Хочу всегда людей я слышать. Их голоса немного заглушают  ад, в котором я сейчас варюсь. Да, я стараюсь тебя забыть.  Не получается. - Коньяк волшебный незаметно исчезал. Ей захотелось есть. Сыр, колбаса, батон – все пригодилось.
 
   - Я теперь мечтаю и  не мечтаю соединить свою судьбу с твоей, хочу и не хочу женой твоею быть. Что точно я хочу -  тебя хоть редко видеть, знать, что  ты здоров, что ты живой.

   Не знаю, как долго все это продлиться. Как долго буду помнить! Ждать! Гореть! Но я хочу запрет себе поставить доверять кому-то.
   Так обмануть себя! В свои-то годы! Ха-ха! Вот дура старая! Все мненье о себе распалось в прах! Курица. Поделом! Сиди и думай, у других учись.

   Нужно себя подвести к мысли, что  мужчины не являются носителем женского счастья.  Они - объект для использования, для естественной плотской потребности. Нет. Не то. От этой мысли   на душе еще противней.
   Хоть бы ты явился на часок! Просто тебя увидеть и дальше жить.

    Я начинаю бояться жизни. Я с этой жизнью не справляюсь. Ты оставляешь меня без защиты! Хоть бы т на часок явился.  На часок! Сейчас я выпью за твое здоровье и пойду спать.


   Он приехал. А накануне, - в классе, в учительской, в автобусе -  ей постоянно виделся изящный паучок - посланник. Не сильный, и не  сытный, - он лапками  и хрупкостью своей напоминал ей хрупкость всех её надежд. С тех пор она их, паучков, не изгоняла, лишь бережно переселяла в другое место. Паучок – посланник не соврал.

Василий позвонил, хотя имел свой ключ. Когда вошел, Нина  хотела из всех сил его ударить! Ударить и прогнать, но … на лету остановил он её руку. Прижал к губам. И всю её прижал. И на колени стал пред нею. А Нина и сама не поняла, как тоже на коленях  очутилась. «Прости, прости, прости ...» – он целовал. Любимое  дыханье было рядом! «Васенька, родной …»


                * * *

   Опять, как раньше, он приезжал к ней каждый месяц. И так  до мая. А на юбилей (два года их знакомства) не приехал. Но как всегда – цветы, коньяк, конфеты. Нина  в этот день одна пошла на речку. Купалась долго. Вода еще была холодной.  Простыла; горло, температура, скорая, больница. А в школе её ждал ремонт. Но не дождался. Она  лежала  почти месяц.

   Василий навестил её лишь раз. Принес в палату много апельсин, конфет.  Сказал, - для всех.  А Нине подарил цветы и небольшой пакет. В пакете баночки с икрой. И где  все это достает?

   Долго гуляли в сквере у больницы. Он обещал приехать летом к её родителям, «просить её  руки». Как эта фраза сладко сердце напоила! Опять в мечты о будущем нырнула с головой! Опять от счастья глупая улыбка!  Быть рядом с ним всю жизнь!

   В палате все единым хором прозвучало – не упусти! … мужик что надо. Больные здесь лежали с разных отделений, в больнице был ремонт. В палатах кровати приблизились вплотную.

    В палате больше было женщин пожилых, почти старушек. Одна из них всегда с утра анализировала  состоянье нервов: «Он, этот нерв, он у меня вот здесь сейчас, я это чувствую, а после перейдет в живот, там его чую, булькает «буль-буль». А вот сейчас совсем уж низко опустился. Гуляет нерв. Только б в голову не вдарил».

   Другая, тоже пожилая, всегда брала из библиотеки книги с фотографиями мужчин, разглядывала их и восхищалась! И восхищением делилась вслух: «А! Каков! Орел! Глаза-то! … Боже мой! … Такой убьет – себя не жалко! А этот! … Лапушка, какая! Вот посмотрите …»

   А у окна, хрупкая старушка всегда  рассказывала одну и ту же историю о своем муже, (его уж не было давно). Он,  молодым, на сенокосе,  рассердившись, её одну оставил наверху, на стоге сена.  Она сидела долго. Было высоко. И только вечером пришел, помог спуститься. И вспоминала это каждый день с такой улыбкой! Не чувствовала ни обиды, что оставил, ни капли жалости к себе! Его поступок – это поступок её мужа! Она в него вросла, себя не отделяя!  И что бы он ни делал – все хорошо было в её глазах. Вот как бывает!  А после вдруг заплакав, рассказала, что дом, который муж построил, теперь не нужен никому, что все живут в квартирах – клетках, «крольчатниках», как говорил когда-то муж. 

   К этой бабуле приходили дочки. Они работали на мясокомбинате, и  аромат копченой свежей колбасы дразнил в больнице всех. В палате  угощались от души.
 
   В больнице Нина с девочкой из интерната немного сблизилась. Нина с ней гуляла в сквере, немного занималась языком. Та внезапно теряла память, сказать точнее – она жила, дышала, но никого не узнавала несколько минут, не понимала, где она и с кем.
   Во время приступа сидела на кровати, не реагируя ни на какой контакт. «Ты меня помнишь?» - Нина спросит. Девчушка несколько секунд бессмысленно смотрела, и голову склоняла низко, как бы пряталась от всех.

   Этот худенький ребенок, слегка забитый, робкий … так к Нине потянулся, Нину полюбил.  Хотелось ей для Нины быть хорошей и полезной! И слушалась её во всем.

   Однажды эта девчушка тихо прошептала: «Хочешь, я тебе, …  -  её детские глаза смотрели с ангельскою чистотой - сделаю приятное сейчас?» Нина удивилась. Ей стало интересно, что за «приятное» ребенок ей готовит. «Что я должна делать?» «Ничего. Только лежи в кровати».
   Нина легла, ребенок ручками стал гладить её руки, ноги. Нина  подумала – массаж. Но после эта девчушка   легла рядом и ручками стала ласкать места далекие от всякого массажа.
   «Вон! К себе в палату! … тебе, что, … непонятно!» - Нина слов не находила. А девочка расплакалась, ушла.

   Смеялась вся палата. А Нина, пережив брезгливый ужас этой сцены, очень огорчилась. Что же там  делается? В этих интернатах? … Когда погаснет свет? … Вот ужас! Детский разврат вовсю гуляет. Какая тут духовность! Просто - «приятно сделать». Мы строим коммунизм, а кто там будет жить? Как все это? …  Все это не смешно.

   Позже Нина по-прежнему с этим ребёнком занималась, подкармливала и пыталась с ней поговорить. Но девочка лишь прятала глаза. 

   Нина поправлялась быстро. Ей даже разрешали ненадолго уходить. Конечно, сразу в магазин пошла. Соскучилась. Ей скоро должны  выдать отпускные  и деньги за больничный лист.
 
   И вот, однажды, рассматривая в магазине шторы, она услышала внезапно резкий голос. «Всем оставаться на местах! Все покажите документы! Никто из магазина не должен выходить без разрешенья!». Нина  увидела  решительные, злые лица и немного испугалась. К ней люди подошли в гражданском и спросили: «Вы, почему не на работе? Прогуливаете?  Рабочий день никто не отменял. Где ваши документы? Покажите». Нина вначале от возмущения хотела нагрубить, но подумала - возможно, это  навредит больнице. Она взглянула ласково, с улыбкой – «Помилуйте, … мне, что, …паспорт с собою каждый день носить! Работаю я в школе. Сегодня у меня уроков нет. Пожалуйста, проверьте». Она назвала школу, адрес, имя. Все записали, сразу отпустили.

   В стране решили дисциплину возродить. Андропов пришел к власти. И начали с народа. И в те минуты в магазине Нина поняла, как билось человеческое сердце  в вечном страхе в года репрессий.

   Летом, к родителям Василий не приехал, но прислал большую телеграмму, объясняя, утешая и даря огромную надежду. Ну, … хоть так.
 
                * * *

   Пришел сентябрь. А класс у Нины так и остался без серьезного ремонта. Только помыли парты, да подклеили обои. Но новшества борьбы с народной ленью (Андропов так велел) в школу вошли без всяких церемоний. 
 
   А позже началось сближение власти и народа (Андропов так велел). После уроков всех ненавязчиво насильно  приглашали в зал. Там люди из горкома, иль парткома вели беседы, разъясняли положенье текущих дел.
 

   Мэр города Обедин посетил их школу (Андропов призывал к сближению с народом. Мер был какой-то весь помятый, как с будуна. И говорил так тяжело. Все вроде бы понятно, но как-то неопределенно тускло. Ни о чем. В конце общения Обедин обратился к молодежи: «Скажите мне, с магнитофоном, включенном на полную громкость, по улицам ходить прилично на ваш взгляд?» Нина подумала: «О Боже! По улице с магнитофоном» - это же сама невинность! Ему бы о «приятном» рассказать. Как в «Голом короле» фальшивит. Никто не прикоснется к теме  действительной беды. Только болтают. И, если что случится, мэр сразу предоставит протоколы проведенных действий. Все по плану.

  Вторая секретарша райкома позже посетила школу.  Рассказывала о нововведениях в сельском хозяйстве. Сверху было назначенье, что б фермеры в районе появились. Раз надо – будут. Появился фермер – музыкант;  коровам на баяне вечером играет. Секретарша эта, рассказывая, радостно смеялась.  Дура!  Если это настоящий фермер, то на баяне ему некогда играть! И это знает каждый! А она смеётся! Хотя вошла уверенно, … сразу не скажешь, что будет эту муть нести. На локтях ямочки. Ей бы в детский сад! Затем всех убеждала  в необходимости личной инициативы, личной дисциплины. Когда возник вопрос  зарплаты, ответила: «У меня на книжке 17 рублей. А у вас? Да, приходите, проверяйте, но и я к вам приду».  Впервые с властью заговорили о деньгах.
 
   С проверкой в школу из горкома работница идеологии явилась. Пришлось учителям доклад готовить -  «Идеологическое и патриотическое воспитание на уроках химии, физики и начальных классов». Все высказались. К выводу пришли. Патриотизм – первичен.

  Во время этих заседаний все незаметно занимались чем-то нужным; кто проверял журналы, кто тетрадки. Нина всегда читала. Вот и на этот раз дала ей девушка (десятый класс) дала свои стихи. Ребенок очень необычный! Всего семнадцать! Но уже  не может жить среди людей, как все! Сейчас не ходит в школу. Больна. Нина к ней домой ходила,  занимались языком. Девушка всегда стеснялась, а когда Нина уходила, молча, свои письма отдавала. Первое  – признание в любви. -  «Я быть хочу такой, как вы», здесь все понятно.  Второе – ненависть к себе, уродине и дуре. И третье - стихотворенье. И её стихотворение Нина читала и не понимала, как может это все в семнадцать лет родиться...


 «А человек! Он слабый от природы, Как море он, с приливом и отливом. Он от всего зависит …
   от погоды. Смеётся солнцем, плачет ливнем.
 
   Мечтает летом отдохнуть.
  А осенью боится ноги промочить.
 Зимой страшится снег смахнуть. Друзей в толпе не может отличить.
 
   Весной клянется сам себе остановиться на мгновенье. Вот взять и написать в статье не цифры, а о настроенье.
   Клянется к другу заглянуть, которого давно не видел. Как прежде стариной встряхнуть, и стать таким, каким он не был.
   Но день, как ветер пролетел. Смахнул намеренье его. А мать природа, как святая, прощает сына своего.
   Эй, человек, пока не поздно, останови теченье время!  Пока не сложно, даже можно! - Схватить за гриву! Ноги в стремя!
 
   А человека быт заел. Мир видит только в телевизор.
 
   Эй, человек, ведь с бытностью твоей, мечты еще плетется призрак.
Мечта о крыльях и о славе.  О подвиге, который правит.
   Его борьба добра со злом.

  О крыльях – «сказка об Икаре». О Крыльях – как необходимом!!! … Чтоб в небо, птицею взмывая, -  быть солнца! … неба вечным сыном.
   А человек – он слабый от природы Его намеренья, заботы… Он от всего зависит, от погоды…
 Следы его дождями смоет. ***


 Вот так.  Какое чудо! Взять бы и сейчас всем прочитать! Но не вмещались эти мысли в идеологию страны.
   

                * * *

   Нина  Василия ждала. Последний раз он навещал её  в больнице. Затем прислал большую телеграмму.  И все. Не виделись с июля.

  Нина знала, в ноябре на  день её рожденья, он о себе напомнит.  И впервые её захотелось вырваться, сбежать куда-нибудь от ожиданья, от дрожанья рук, от слез и от чужих шагов на лестничной площадке.
   Решила на каникулах осенних уехать в Ленинград к подруге и там отметить  день  рожденья. Билет заранее купила и рано утром, – было темно, морозно -  села в ледяной автобус.
   Рядом сел мужчина. Конечно, начал много говорить. Был из потомственных мещан,  гордился этим. Чудесно выглядел, хотя  за шестьдесят. Признался сам, - в двадцать восьмом родился.
   Все три часа до Ленинграда рассказывал: « Жизнь пролетела,  «у печки руки не успел согреть», да, и не видел жизни. Её, сколько ни дай, все мало.  Был молодым -  работать хорошо не дали, было невыгодно. Вместо шести деталей сделал сорок, план сразу увеличили для всех.  Чуть не убили мужики за это».
 
   Редкий экспонат сидел с ней радом.  Эмоциональное, подвижное лицо. Живые, карие глаза, извилистые  губы. А кожа на руках почти,  что без морщин. Одетый строго и добротно. Себя, наверно, любит. Эти три часа мгновенно пролетели.

   А через проход от них  ребята молодые  семечки щелкали и шелуху на пол бросали. Он замечание им сделал. В ответ,  - да уберем, ты не волнуйся.  Не убрали.

   В Ленинграде в первый вечер с подругой до утра сидели. Вспоминали, плакали, решили,  что «дальше нужно жить – что б ни случилось».
   А после  Нина  по городу одна бродила. Вначале – Эрмитаж.  Там целый день была, спускалась вниз  в кафе перекусить и вновь – из зала в зал. На  следующий день опять – бродить по Эрмитажу. И так три дня.
   А на четвертый день, просто гуляя, в исторический музей зашла. Экскурсовод незабываемо экскурсии вела!  Рассказывая,  вдруг внезапно замолкала, и в эти паузы  смотрела раздражено,  лишь губы тихо злились: «А что вам говорить!  Все равно, ничего не запомните».
 
   Нина опять по городу гуляла. Вот так, среди людей, которые проходят мимо… Никто не спрашивает: «Как там? … цветы, коньяк, конфеты? … Еще приносят?» Вопросы эти  здесь не будут задавать. Никто тебя не знает. Прекрасно  невидимкой быть.

   В кафе возле окна  ждала подругу. Та пришла и предложила Нине обменяться,  поменять свою квартиру на  комнату, пусть даже в коммуналке, пусть даже в пригород. «Так, даже лучше,  - меньше шума,  воздух чище». Конечно, это мысль.

   Когда домой вернулась, на столе цветы, коньяк, конфеты и  меховые тапочки для дома -   натуральный мех!
 
   Начиналась вторая четверть в школе. Самая короткая, самая любимая;  еще остались силы для работы, а впереди, все ближе, ближе, прекрасный праздник – Новый год.
   Нина к работе относилась строго, всегда готовилась к урокам, не потому, что боялась внезапных проверок, а потому, что это выгодно самой. Все эти записи: что, кто, как и когда, ей помогали! Всего ведь не упомнишь! А в планы посмотрел, яснее понимаешь, где споткнулся, что закрепить.

   В своей коротенькой дубленке (такая только у неё была) Нина из школы вышла. Молоденький снежок  ложился осторожно. Она стояла на крыльце, смотрела, думала, -  возможно, этот нежный снег Василий тоже видит.  Мысли её в клубок смешались, хотелось плакать тихо, что бы никто не видел, хотелось Васькины глаза поцеловать, … хотелось быть счастливой.

   К ней подошел мужчина молодой. Очень худой, с прозрачным взглядом. И вроде смотрит на тебя, и вроде, мимо.
  - Пожалуйста, вы разрешите, вас до дома проводить. Вы не волнуйтесь! Я не приставала. Я тот, который вам с колонии писал,- от неожиданности Нина замерла, не знала, что ответить, взглянула на него и тихими шагами пошла по направленью к дому. Он рядом шел.

   - Если бы вы  знали! Как статьи о вас и ваши фото мне помогли.  Вы были для меня, … там, …ожиданьем будущей нормальной жизни. Были надеждой… Надеждой, что когда-нибудь я выйду и просто посмотрю на вас! Скажу спасибо! Я все время думал, какая вы? Я сочинял вас каждый вечер. За письма вы меня простите, … пожалуйста, поймите, … что я мог писать? ... Правду? …
 
   Да, Нина  получала письма и, прочитав, выбрасывала сразу. Ей эти письма  стали не смешны.  Василию не говорила. Как-то стыдно было, что из колонии  повестки получает. И вот сейчас  с ней рядом этот человек! Нина не знала, как себя вести. Он это понял: «Вам, наверно, стыдно со мной идти, я понимаю. Я сейчас уйду, не бойтесь. Хочу только сказать, что там  всегда молился, …я за себя молился и за вас».

   Уже  к подъезду подошли. Уже прощались. И внезапно соседка, та, которая почти подруга,  мимо шла. Увидела и сразу настойчиво к себе их в гости стала звать. Да так решительно! Нина подумала, ну что же, этот человек несчастный столько вынес! Пусть с нами отдохнет часок, другой.
   Сидели как всегда на кухне. Нина принесла свои цветы, коньяк. Ещё раз отмечали ей  двадцать восемь лет.
   Коньяк исчез мгновенно, появилась водка.  Мужчина  рассказал,  там  многие туберкулезом  заболевают, что из Америки  привозят пробные лекарства. Экспериментируют.  Каждый расписывался лично, что согласен. И все, кто принимал, все «это» - поправлялись, хоть  болезнь запущена была.

  Нина многое узнала,  (возможно, привирал). Там сочиняют  «философские трактаты», пытаются играть на фортепиано,  читают, учится, кто хочет, но жить там … не дай Бог!  «И не верьте тем, кто там бывал! Не верьте! Не потому, что лгут! А потому, что правду ту не надо знать.».

   За время их беседы соседки часто исчезали, старались их вдвоем оставить. Все это было неприятно. Когда пришло время прощаться, мужчина на колени перед нею опустился, обнял её ноги. Нина хотела вырваться, … от этого порыва,  упала,  ударилась… Соседки прибежали, и давай смеяться. Нине было не до смеха. Как все это ужасно! Неприятно! И это день её рожденья! Докатилась! Еле скрывала слезы.


*** - Стихи ученицы. Девочка рано умерла. Болела.

Продолжение следует.