Erba magistri

For Sugi&Lurgi

Она ангел.
Она сущий ангел! Взгляните, взгляните же на неё! Это чудное создание, она одета в белое платье, у неё светлые волосы и небесно-голубые глаза… Она ангел! Поверьте мне, она кроткий ангел, потерявший свои крылья в долгой дороге на землю! Ангел! Ангел! Шепчу, кричу я, повторяю, словно мантру…
Её зовут «Благая весть», Евангелина… Ева.
Но почему её платье окрасилось кровью? Почему теперь её ясные глаза мутные, словно бутылочные стёклышки, почему её льняная коса растрепалась и… почему она лежит в грязи? Она же запачкает платье… Ева! Почему у этой собаки в пасти твоя рука, твоя маленькая ручка, одетая в белую перчатку? Почему псы лают?
Остановите!
ОСТАНОВИТЕ!
                ***
Фридрих проснулся в кровавом поту. По коже вампира стекали крупные бисерины крови, если бы он был человеком, то он бы глубоко и прерывисто дышал. Окна в кабинете были задёрнуты тяжёлыми тёмными шторами, чей цвет был неразличим в затопившей комнату мгле.
Единственное, что занимало его мысли это было благополучие дочери… Иногда коридор может показаться самым длинным путём в жизни, а дверь в другую комнату – величайшей наградой.
Фридрих открыл дверь и неслышно проскользнул в комнату.
На его тонких губах заиграла улыбка, едва различимая в темноте:
- Ева, мне снова приснилось, что ты умерла. Снова… Как же я рад, что с тобой всё хорошо! Как же я…
Евангелина – кукла, безумно похожая на бескрылого ангела, только смотрела на него голубыми льдинками не моргающих глаз.

                I: Dum spiro spero
 - Почему мне так грустно? Может ли кто-нибудь ответить мне на этот вопрос? Музыка… А точно! Голоса в моей голове… Голоса в моей голове не поют, а лишь говорят резкими и жёсткими голосам… Эвтерпа? Где ты Эвтерпа? Где твоя флейта, Эвтерпа? Где перебор клавиш, где звонкий голос?
Фридрих сидел в кабинете, окружённый бесчисленными стеллажами странных книг, почему-то, напоминающих уснувших дракончиков. Шкафы из старого, кое-где уже треснувшего тёмного дерева, на котором, как тополиный пух осели лёгкие пылинки. В окно врывался лунный луч, придававший фигуре малкавиана траурное сияние. На руках мужчины сидела та самая кукла, а его пальцы впивались в кожаную обивку кресла.
- Ева, как ты думаешь, - он перевёл на куклу взгляд тёмных глаз, - почему муза не идёт к нам? Она обижена? А может больше не любит нас…
Он замолчал на секунду, будто слушая кого-то.
- Ты думаешь, что она просто задерживается и обязательно придёт? «Надейся, папа»? – улыбка появилась на его тонких губах, похожих на лепестки увядших жёлтых роз, - что ж, я надеюсь… Ведь ты тоже скучаешь без неё? – вампир провёл рукой по светлым волосам куклы и слегка правила её платье, - мне тоже грустно без музыки и им тоже… Голоса любят петь, но не могут этого без музыки. Ева, почему ты жалеешь их? А… Тебе не нужно музыка, что бы петь? Тебе просто нужна Эвтерпа? Я надеюсь, что она придёт… «Пока дышу – надеюсь», но я уже давно бездыханен, неужели надежда – неведомое чувство теперь для меня?
Его глаза расширились на секунду, а рука сжала фарфоровую руку куклы.
- Помолчи Ева, я слышу чьи-то лёгкие шаги…

                II: Fiat lux
- И сказал Бог «я сотворю свет из тени». И был свет и был он подобен сиянию твоих очей, Эвтерпа! – он снова улыбнулся и, встал, бережно посадив на своё место куклу, - Эвтерпа, я рад твоему приходу. Муза… Ты…
Её шаги были беззвучны, её выдавал лишь шелест длинного чёрного платья, шёлк строился по её фигуре, придавая ей сходство с холодной точёной тенью. Её чёрные волосы были коротко пострижены, открывая резкий овал её лица, на котором сияли большие синие миндалевидные глаза. Казалось, что в них отражается вселенная и первородный мрак, а в нём, в этом мраке светился разум. Сиял жёлтой искоркой на дне океана и притягивал к себе.
На её губах была улыбка.
- Моё имя – Констанция, - она положила руки ему на плечи.
Тьма платья струилась по её телу.
- Перестань называть меня музой песен. Оставь столь звучные мена для дочерей Какофонии… - казалось, что её голос поднимался откуда-то с глубины, будто со дна каменного колодца, но тем ни менее он не был глух, а был глубок, подобно эху.
- Звёзд не видно… - пробормотал вампир, более не смотря на свою подругу, а устремив взгляд в окно.
- Огни города затмевают свет звёзд, - проговорила тореадор, - «да будет свет», - сказал Бог. И стал свет… Неоновый свет.
- Свет для всех, в том числе и для Детей Ночи, - он снова растянул губы в улыбке, - как же я хочу, что бы сюда пришла тьма с Средиземного моря и поглотила свет бесчисленных огней, тогда снова будут видны звёзды.
В его пепельных, от тусклого лунного света, волосах играли блики зелёного уличного неона.
- Фридрих, ты безумный романтик.
- Не безумнее тебя, - его голос прозвучал глухо, как шелест жёлтых книжных страниц, - тёмной музы… Я вижу огонь в твоих глазах. Говори, я внимаю тебе.

                III: Ars longa, vita brevis
И всё-таки, где-то в старом городе, в одной из многоэтажек, ещё горело окно и… звучала музыка. Она будто бы тела текла через окно, соединяясь с ночным небом и ансамблем старинных зданий в одно нерушимое и прекрасное целое, будто замершие танцоры фламенко.
Юноша играл на пианино. Длинные, гибкие, тонкие пальцы, сосредоточенное бледное лицо и тёмные глаза, с лёгкой искоркой радости. Музыка, струившаяся из-под его пальцев, напоминала не огранённый бриллиант.
По его тёмным, отросшим волосам скользил мягкий синий неоновый свет.
Через несколько минут музыка прекратилась, и пианист обернулся к приоткрытому окну, из которого тянуло вождем и мокрым асфальтом. Он молчал, вслушиваясь в шум, пролегавших мимо машин.
- Тяжело сплетать нити музыки в единый узор? – мужской голос окликнул его, откуда-то со стороны дивана.
- Как вы… - было удивительно, что в голосе его не было страха, лишь удивление, да и то лёгкое, - вошли? Предполагаю, что дверь взломана, да? – он вздохнул и чуть улыбнулся.
- Дверь? – Фридрих, развалившийся на диване, с удивление взглянул на него, - какая дверь? – он обнажил клыки в усмешке.
- Не обращай внимания, в светлую комнату прошла Констанция и встала, облокотившись на пианино, ей бледная кожа, казалось, сияла на фоне тёмного дерева.
Ветер стучал оконной рамой.
- Фридрих, это Фридрих и малкавиан – всегда малкавиан, не смотря на окружение и обстоятельства… -  произнесла она с показным презрением, а на её губах, накрашенных тёмной помадой играла чуть издевательская улыбка, - сэр… Эжен. Я рада снова увидится с вами, - она изящно наклонила голову, а улыбка так не сошла с её губ, - я хочу узнать, подумали ли вы о моём предположении? – её тёмный ноготь скользил по лакированной крышке инструмента.
- Да, я подумал, - Эжен опасливо покосился на малкавиана, но потом всё же перевёл взгляд на тореадорку.
- И ваш ответ?
- Кто-то ещё отказывался?
- Хм, обычно не спрашивают, - вздохнул кукольник, но его слов никто не услышал.
- Нет, никто, на сколько я знаю…
- Хороший выбор, Констанция, - снова подал голос Фридрих, - ансамблю внутренней и внешней красоты… Этот юноша рождён быть тореадором! – малкавиан истерично рассмеялся, - ещё до того, как встретил тебя… Красота вечна, но жизнь уходит… Не пожалейте об этом. Вы оба.

                IV: Dies irae, dies ilia
- Когда это случилось? – в его голосе я снова не услышал и толики изумления. Лишь глухую тоску и грусть.
- Вчера ночью, - рассеяно проговорил вампир.
Книга соскользнула с края стола и упала на дощатый пол с глухим стуком. Ветер бился об оконную раму, звёздный свет играл на платье Евангелины.
- Я думал, что вампиры бессмертны, - пробормотал молодой тореадор. Он наклонил голову так, что я не мог увидеть его глаз. Лишь тёмные кучерявые волосы.
- Безусловно, бессмертны, правда, Ева? Твой отец никогда не умрёт… - какие же всё-таки прекрасные глаза у моей дочери, - но это не значит, что неуязвимы, - Фридрих поднял глаза на юношу.
- Я не знаю, что нужно говорить… - тусклый лунный луч играл на серебряной звезде Давида у него на шее.
- Ничего не нужно. Ты и я тоскуем по ней и этого более, чем достаточно. По Детям Тьмы мало кто тоскует…. А нас… Нас уже трое.
- Трое? – удивлённо переспросил юноша.
- Ты, - звук голоса малка, как раскат летнего грома, - я и Ева, - на сухих губах малка скользнула тень улыбки, - все мы скорбим по ней… Эжен, сыграй что-нибудь нам, в этот день. В день гнева, когда тёмная муза пала жертвой Шабаша. Играй же…
Молодой тореадор сел за пианино и тяжёлые звуки Бетховена, заполнили новую квартиру, так старательно сделанную под старину, будто хозяин не хотел отпускать время от себя.
- Я любил её, - его голос был едва слышен за раскатами музыки.
Глаза Фридриха были закрыты, как и глаза куклы, сидящей у него на коленях.
- А я всё ещё люблю её, - он откинулся назад, а его желтоватые волосы разметались по обивке кресла, - чувствуешь разницу, тореадор?
Безумец засмеялся хриплым смехом, утонувшим в новом аккорде.

                V: Erba magistri
- Тебе кто-нибудь говорил, когда-нибудь, что весь мир занимается лицедейством, - волосы Евангелины текли сквозь желтоватые пальцы малкавиана, подобно воде.
- Весь мир-театр? – нехотя откликнулся Эжен, - да, я слышал об этом… Мопассан?
- Шекспир, - фыркнул безумец и залился беззвучным смехом.
- Вы нашли в этот что-то такое уж смешное? – тореадор откинулся на спинку кресла, в его волосах играл электрический свет, врывающийся с улицы. Свет этот, придавал его лицу ещё более бледный оттенок, прокладывал под глазами пасмурные тени, придавая образ мученика или страдальца.
- Нет-нет, совсем ничего, но вот тёмная муза отругала бы тебя за незнание…
- Я просто ошибся.
- Конечно, - снова фыркнул малкавиан, - как тебе твоё новое существование в качестве сына ночи, м?
Тореадор замолчал и сильнее его ногти, чуть более длинные, чем обычно бывают у мужчин, вцепились в обивку дивана.
За оном взревела машина.
- Ты молчишь? Видимо, всё-таки что-то Эвтерпа отняла у тебя… В голове музыканта больше нет новых мелодий? Ты больше не слышишь звучавшей музыки? Поднимающейся из глубин твоего сознания… Затягивающей всё существо и заставляющей творить. О, да! – он вскинул руки, - акт творения… Это приближает тебя к Богу…
- Я действительно больше не могу… - всё-таки откликнулся он, - писать… Будто что-то умерло…
- Умер ты, мои звёзды, - и снова улыбка. Улыбка не старца, не бессмертного, не вампира, не юноши, не смертного, не человека. Это была улыбка… Снисходительная и добрая, так смотрят родители на пятилетних детей, когда те говорят им, что «они потеряли смысл жизни»… Сложно сказать, кому принадлежала та улыбка и тот смех, последовавший за ней…
Ведь Бог никогда не смеется.
- Я знаю, что если я попрошу сейчас сесть тебя за рояль, то… Получу истерику, потому что это будет не то… Я не получу удовольствия, а Ева будет плакать, ведь она так любит, когда ты играешь для неё… Знаешь, что связывало меня и тёмную Эвтерпу? Иное виденье вещей и мира… Более глубокое, чем у других Сородичей. Правда, мы видели разные стороны, как чёрное и белое, как красота и уродство. Вместе, мы видели… - он вздохнул, - ты хочешь выйти на солнце, да? Ведь что за жизнь, без творения?
Но ты уже сделал свой выбор, неправда ли?
За окном старой библиотеки шумело жизнь, подходящего к концу двадцатого столетия. Звёзд всё ещё не было. Да и не буде, наверное уже, не смотря на то, что уже глубокая ночь. «Прекрасное и вечное», о котором так любят твердить все мудрецы всех народов и мастей и.. тореадоры, конечно, теперь скрыто под пологом из смога и человеческого цинизма. Где вы видели, чтоб в мегаполисе были звёзды?
 - Ты уже делал свой выбор. Скрывшись от реальности в мире искусства и эстетики… Теперь ты бежишь и от этого… «Беспощаден полет,как томительно-сладко бы было
отдаться паденью…» Куда падать дальше? Ведь… Там уже ничего нет, - голос Фридриха затих на последний фразе, растворившись в тишине, накрывшей ненавидимую Эженом библиотеку.

- Жизнь слепила погоней
В потоке расплывшихся истин
Ты ведь так и не понял
Какой в этом смысл - бери,
Я даю тебе смысл…

Слова безумца отразились от старых пыльных книг, будто бы замерли точкой на горизонте…

- Я даю тебе смысл твоего бессмертного существования, - его слова, как музыка, - ведь, всем нужно, ведь всем-всем-всем людям и сородичам необходимо…

- Что б на горизонте загоралась хоть одна звезда, - проговорила Евангелина и улыбнулась.
________________________________
В тексте использованы стихи Сергея Калугина