От Сталинграда до Люксембурга. ч. 11. Подруги...

               
                ЛЮКСЕМБУРГСКИЕ ПОДРУГИ...

        - Но давай я сначала тоби про эсесовца Мопи скажу, а то мини и доси обидно, - продолжала мать, пригревшись в хате возле теплой, протопленной дровами, печурки.

        Тот Мопи был комендант всего лагеря над военнопленными и завезенными гражданскими людьми. Плотный немец, уже пожилой, с приметными, ухоженными усами на лице. Он ходил в желтой форме, фуражке, на руке повязка с черной свастикой. Все говорили, что он эсесовец.

        Однажды в столовой советский военнопленный мыл в чану свою посуду и он спросил у Татьяны с Варей.
        - Девчаты, а вы отколь будите?..

         Не успели они и рта раскрыть, как внезапно открывается дверь и появился недовольный Мопи. Высокий, рослый дядя, он забурчал на Татьяну, мол, долго ты будешь разговаривать и - смазал ее ладонью по лицу. Он был где-то  рядом и услышал русскую речь.

         Любые контакты военнопленных с гражданскими строго воспрещались! О чем  все время напоминалось, и это нарушение строго наказывалось.

         Татьяна опешила и залилась краской. Стояла в растерянности. Военнопленный шамуром собрал свои миски-поварешки. Вокруг все притихли.
         - Нельзя!- произнес Мопи, и почему-то стал неловко говорить, что сам был в плену в Царицыне – Сталинграде, словно стараясь все сгладить...   
          Мать говорила мне, что это была самая большая обида, которую она получила, будучи на люксембургской стороне.
          Но встреча с  Мопи, притом  драматическая, у нее еще будет.
 
          Взгляд из Германии. Лагерь Дойц. Остовка из Сталинграда А. Макарова.
          «Когда исполнилось 14 лет, тогда меня отвели на завод… в столярный цех убирать стружки-опилки, там работали одни мужчины, и среди них был один мальчик, лет 16-17… Я забыла об осторожности и он, наверное. Мы часто стояли вместе, может, я смеялась, а у меня хохот звонкий, красивый был.
          И вот кому-то из старых пердунов немцев это показалось опасным. А мастер у них был старик…  длинный, худой и рыжий. Однажды подошел к нам, размахнулся, и так ударил парня, он, по-моему, даже испугался, а я убежала, но все равно старик выбросил меня за дверь».

           Поваром в лагерной столовой была Бэби, «приятная женщина»,  так вспоминала ее мать даже на склоне лет. Она не раз приглашала Татьяну к себе домой. Это было недалеко, жила она в трехкомнатной квартире 2-х или 3-х этажного дома. Обитала на нижнем этаже, из окна виднелся ее огородик с кустами картофеля. 

           Бэби предложила Татьяне сшить плиссированную юбку. Она имела швейную машинку "Зингер" и дала для юбки свой материал. Показала Татьяне журнал:
           - Выбирай себе моду!

           Видя, что та девушка любопытная, Бэби провела ее в подвал посмотреть общую прачечную, бетонные емкости и краны с водой. В квартире открыла плательный шкаф, где все вещи были аккуратно разложены стопочками… 

           После всяких обмерок-примерок сострочила она на машинке Татьяне великолепную плиссировку и радости «остовки» не было конца…
          Татьяна с благодарностью предложила Бэби выкопать на огороде картошку, но та сказала, что уже выкопала.
          Бэби была хлебосольной. Когда шила юбку, то угощала бутербродами и чаем с душистым вкусным вареньем.
          И казалось  Татьяне, что нет нигде войны,закончилась война, и все люди мирно пью чаи… И ридна маты  её и батько,.. нет, тот, наверно, пьет свою горькую горилку…
   
          Мать помнит, что кто-то из люксембургских женщин сшил ей тоже из своего материала платье, но за давностью лет призабыла. Но что это было красивое темно-зеленое платье на ней, это уж точно!

          Девчатки в бараках сами рукодельничали для себя,им хотелось быть красивыми, на то она и молодость. Вышивали одежду  цветными нитками-мулине. Кто-то  захватил их из дома, а у кого не было, те дергали нитки из попадавшихся тряпочек. У Татьяны была белая «празнычна» блузка - и она по ней вышила цветы, голубые и красные. Ну как на Украине взрослые девчата в таких ходили!
   
          Люксембургские  Мария, Жанна, Джерми и «остовки» Татьяна с Верой были основной «ударной силой» по кормежке спешивших в столовую на обед гражданских рабочих.

          Раздавали тем мужчинам супы и второе Мария, Жанна и Джерми. Всем это было удобно, они могли общаться на своем языке. Ну, а на подхвате были наши девчата, чуть что, они тут как  тут.
          На второе работягам подавали на тарелках алюминиевых, разделенных на три  отделения, картошку с соусом, красную тушеную капусту, и яблочное пюре. Соль на столах была в достатке. Понятное дело, что  девчата голодом не томились, что-то перепадало и им. Уж картошка и суп были всегда  вволю.

          В бараке Татьяне, как и всем, выдавали на день булку с сахарином. Да Гербак колбаской их при случае угощал. Вот она ту булку с колбасой и носила переводчице Вале, чтобы та одежку получше ей дала.

          Ну, а Джерми маленько не повезло, печалились подружки. Она была чуточку убогонькой, одна рука повреждена и висела плетью. Поэтому  мыть полы  или посуду, ей было очень неловко, и она сама от этого страдала. Отчислили ее из столовой…

          А вот Мария, рабочая по кухне, что из Диффердингена, была у Татьяны первая подруга! Молодая, симпатичная и... озорная!
          Несложную работу свою ни знали и делали хорошо. Много посуды дочиста мыли, благо воды теплой  и порошка не жалели. Столы длинные обеденные и стулья  промывали каждый день. Полы кафельные аж блестели. Нигде ни соринки, ни пылинки, хотя завод в округе круглые сутки  дымил - «кушпылил»  мелкой пылью. На кухне был газ, грелась вода, и силенок своих девчата не жалели.

          Мария, та была страсть заводная.
          Говорит-показывает Татьяне, давай мол, кто быстрее стулья перевернет сиденьями поверх столов. Наперегонки делают, хохочут. Потом вдвоем по просторной столовой танцуют, как могут…
          Людей-то нет, лишь бы комендант Мопи, в своей желтой форме не заприметил. Заимел же привычку появляться в любом месте, как черт из коробочки!..

            Где то Мария раздобыла велосипед, и после дел они с Жанной катались по лагерю, пока Татьяна не зарулила  в колючую проволоку ограждения…
   
           - Погорела я с Мариной один раз,- улыбалась мать, вспоминая.
            Повези как-то с ней на завод рабочим суп в термосах.
            Подошедший мужчина что-то спросил у меня. Ну, я и ответила ему на ихним языке, как меня научила  Мария. Конечно, сама я не знала, что ему сказала. Люксембуржец заморгал глазами и сказал мне:
           - Никс гут!
            Тут до меня дошло, что я что-то сморозила.
            А мужчина помахал Марине рукой и что-то как укорил ее.
            Она в ответ: Ха-ха-ха!
            А я уже и не знала, как мне извиняться...
            Во время одной из таких поездок, люксембуржец на заводе сфотографировал меня и потом передал фото мне. 

           - Мария была заботливая, как сестра мне родная, - продолжала мать.
Водила меня в город, в парикмахерскую, где мне делали кудри. Красота! Платила всегда за меня Мария. А Варя-подружка, та была с косой и кудри ей были не к чему.
Ведь все девчата люксембургские были с навитыми кудрями. Они ходили ухоженные, чистые, одетые хорошо, туфли на каблуках. И мне не хотелось от них отставать.
            После войны, вернувшись домой в разруху, я и то так не ходила, как за той колючей проволокой, хорошо одетая, с кудрями, обувь на каблуках.
   
            Люксембургские женщины настолько хорошо  и тепло относились к Татьяне, что даже в 84 года она с блеском в глазах, очень подробно и ярко рассказывала   об этих задушевных людях. С их добротой она столкнется еще не раз, о чем мы еще поведаем.
           Слушать ее было удивительно!
           «Я бы хотела с ними встретиться!..» говорила мне мать, вспоминая о люксембургских подругах свой мимолетной юности.

           - Вообще очень  добрые были  люди, эти люксембуржцы, - рассказывала она.- Они даже давали нам в лагере концерты. Приезжали музыканты, человек десять с аккордеоном и еще чем-то. Разве я тогда это где видала. Давали лагерным представление они на сцене в столовой нашей.
            Водили нас в театр в Диффердинген. Это было недалеко, днем шли колонной, безо всякой охраны.Здание большое, сцена тоже. На окнах роскошные портьеры.Сидели на стульях.Там выступали наши русские артисты, акробаты..
           У них была своя музыка. Это было так интересно. Где бы мы, глупомордые, в своих степях это видели...
           "Это была лучшая пора моей жизни", улыбалась она.
   
            И думаю я, чтобы сохранить и пронести такие теплые и благодарные воспоминания через всю свою напряженную жизнь – значит те далекие люди из Люксембурга, а сегодня их дети и внуки, заслушивают нашего огромного уважения.

            Наступал вечер. После работы несовершеннолетние «остовки» собирались  в бараке.
           Катя, никогда не унывающая, на  верхних нарах болтает  ногами и разливается:
                Здравствуй, моя Мурка,
                Сизая голубка!
                Что тебя заставило
                Полюбить лягавого…
                …Там на переулке
                В кожаной тужурке
                Мурка окровавлена лежит…

             Слетела Катюха с нар - и  давай по полу скакать да плясать…
             Тут подскочила верткая  Надюха - и ну выбивать гопака, только гул по бараку…

             А Катя, что твой бесенок, заголосила:
                Тида рида, тида рида,
                Заризала баба дида.
                Повисыла на килок,
                Шоб нэ бигав до дивок.
                Еишь, еишь, молодец
                Це из дида холодец…

             Девчата на нарах заливались смехом, ухохатывались…
 
             Распалившаяся Катюха, глаза блестят, подбоченись, изображала:
                И пить будем,
                И гулять будем,
                А смерть придеть,
                Помирать будем… Эх!.. 

             Пока на шум и не появлялся охранник с вахты и не угоманивал их…

             …Прервем на минутку свое повествование, и поведаем о подобных   скитаниях девочки-подростка, землячки Татьяны, вывезенной с той же станции Пологи. Словами ее дочери.

             «Решила я рассказать о  мытарствах своей мамы, которую, как и многих молодых людей, почти детей, немцы отправляли на работу в Германию. Трудно сейчас представить этот страх тех детей, которые за свою жизнь даже из села не выезжали, а тут как скот погрузили в эшелоны и под дулом автомата, вырвав из семейного, привычного гнезда куда-то в страшную неизвестность везут.

            Не все она хорошо запомнила, все-таки сейчас ей 83 года – но хорошее вспоминает чаще, чем плохое, с огромной благодарностью помнит о тех, кто помог выжить. Спасибо им и от нас, ее детей, внуков, правнуков.
 
            7 сентября 1943 года мою маму Нину Ивановну (Антонец) Иванову вывезли из города Пологи Запорожской обл. в Германию. Ей было 16 лет. Везли в «Телятниках».
            В Перемышле со всех сняли одежду чтобы продезинфицировать, в это время началась бомбардировка, запомнилась слово «Алярм». Стоят тысячи юношей, девушек – голые и рыдают от горя, страха и стыда.

             Привезли в Германию... Место было очень красивое: горы, речка. И в таком красивом месте был расположен военный завод,... а рядом с этим заводом был лагерь: 6 бараков, огороженных колючей проволокой…

            Начальник лагеря Шрам перевёл её мыть полы. Лагерь охраняли пожилые немцы, прошедшие первую мировую войну, знали русский язык, потому что были в плену в России. Они относились лояльно к жителям лагеря. Девушкам разрешали ходить лес собирать чернику, её было очень много.
            Сами ели и приносили итальянцам, шведам, норвежцам и т.д. Они тоже работали, но на другом объекте…  Как уж общались – глазами, жестами – все понимали друг друга.
           В селе Ротгау остались пожилые немцы, им нужна была помощь, маму отсылали стирать, убирать, готовить. Там она впервые увидела консервацию, автоклав, необычное строение дома: подвал был зацементирован, в нём была подведена вода, оборудован слив в канализацию, стояла стиральная машинка.

          После выполненной работы старики приглашали за стол и делились скудным пайком, население жило по продовольственным карточкам. Помнит мама двух девушек – Анну и Эрну…  как могли подкармливали мою маму, чтобы никто не видел, давали в туалете маленькие бутерброды и жестами показывали, чтобы она быстрее ела.
           Анна и Эрна приглашали девушек к себе домой, одевали их в свою красивую одежду, делали им красивые причёски, водили в кино – хотя это и запрещалось, но охранники закрывали на это глаза…      
           В 1944 году... один очень хороший человек – Майборода Григорий Иванович, киевлянин, он организовал в лагере вечер памяти Т.Г.Шевченка. Он нашёл украинские костюмы для девушек.
          Когда звучала песня «Як умру то поховайте мене на могилi…» все плакали и благодарили за такое счастье, услышать родные песни…».

           Продолжаем наш рассказ о Татьяне.
           В лагере она, как и многие девчонки, завела себе простенький блокнотик. В них они записывали  друг  у друга незамысловатые стихи и песни, частушки, которые сочинялись кем-то и распевались.
           Только при возвращенни на Родину по окончании войны советские  проверяющие на границе отобрали у Татьяны его и многие фотографиии.
          Самодельные песенники-дневнички девчата упрятывали в матрацах, за деревянными стенками, чтобы не дай бог,  их  не обнаружили при осмотрах воспитатели-надзиратели. Напевали, обнявши за плечи друг дружку:

                Ах, же ты, любимая Москва!
                До чего нас довела!
                Все судимости открыла.
                В лагеря нас посадила.
                До чего ж нас довела.

            Представьте, какая горечь сквозила в этих опаленных войной и пленом девчонках, когда они пели:
              В лагеря нас посадила,
              До чего ж нас довела….   

          Но была молодость, впереди была надежда - и это заставляло их крепиться, уповая на более хорошее будущее.
         - Ну не вечно же будет идти эта проклятущя война!
   
           Катилось на чужбине неумолимое  время, и угловатые девчонки, «гадкие утята», постепенно превращались в молоденьких девушек, тем паче на южной Украине молодежь расцветает быстро. Так и наши юные героини...
   
   На фото. Повзрослевшие в лагере подружки. Слева крайняя Татьяна Котова. Внизу, рядом с ней, Варя.

                Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2011/11/18/1213