Рождественский гусь

Когда я окончательно ушел на пенсию, мои дни стали похожими друг на друга, как листья одного дерева.
Я просыпался, шёл в ванну, взбадривал себя прохладным душем, к которому привык.
Готовил себе чай, бутерброд с сыром и садился у окна.

За окном торопились куда-то люди.
Разбрызгивая грязную снежную кашу, спешили легковушки, позвякивали и постукивали трамваи.
Я тоже когда-то спешил и боялся не успеть, но постепенно поток жизни вытеснил меня за ненужностью на берег.
Я врастал в покой и размеренность постепенно, незаметно. Работая на износ всю жизнь, я очень устал, и эта усталость примиряла меня с угасанием желаний.

И я никогда не думал раньше, что в этом есть особая радость – знать, что сегодня опять не будет новостей.
Уже с утра я точно представлял, чем будет наполнен мой день и чем будет занят мой вечер.

Когда я был молод, то даже не хотел допустить мысли о том, что когда-нибудь придет старость.
Сейчас вспоминаю, как смотрел на стариков тогда и мне становится даже немного смешно, ведь я отводил глаза от морщинистых лиц, как будто подспудно боялся, что это заразно. Что если приблизиться, прикоснуться к этому миру размеренного увядания, то можно стать таким же ветхим, как и они.

Когда мы с женой вышли на пенсию, как-то постепенно из нашей жизни ушли многочисленные друзья и приятели, дом опустел. Но нам было хорошо вдвоем, мы наконец-то почувствовали, что свободны и никому ничего не должны. Не должны устраивать банкеты, приемы, угождать нужным людям, расшаркиваться перед снобами и быть постоянно начеку, чтобы не упустить какую-то тайную интригу, которая бы могла привести к осложнениям в карьере.

Так получилось, что с ранней юности мы с женой посвящали работе львиную долю своих сил и практически всё своё время. Часто так бывало, что или я или она возвращались домой, когда другой уже спал и утром убегали задолго до рассвета.
Может быть, поэтому мы так и не успели друг другу надоесть.
Мы были с ней друзьями, соратникам и всё что я достиг в жизни, и чего добилась она, я думаю, было и нашим общим достижениям.
Я не помню ни одной серьёзной размолвки, ни одного крупного скандала, которые бы произошли у нас за совместную жизнь.
Мы понимали друг друга с полуслова и старались уступать даже в мелочах.

Я где-то читал, что альпинисты погибают чаще не во время подъёма на вершину, а во время спуска. Спадает напряжение, человек расслабляется, теряет собранность и начинает делать нелепые ошибки.
Наверно нечто подобное случилось и с моей женой.
Когда она вышла на пенсию, то сначала радовалась покою и тому, что можно наконец-то делать то, на что никогда не хватало времени.
Выращивать цветы на даче, гулять, вязать…
Но постепенно я заметил, что жена сникла и потеряла интерес ко всему.
Она пыталась найти работу, но пожилые специалисты, как оказалось, никому не нужны.
Ей отказывали раз за разом.
И она начала болеть.
Я пытался отвести её к врачу, но она, не желая меня расстраивать, говорила, что всё в порядке, нужно просто немного отдохнуть.
Однажды утром я так и не смог её разбудить.

На меня навалилась тоска.
Я был раздавлен одиночеством и только через три года я почувствовал, что на место острой душевной боли пришло спасительное отупляющее смирение.
Я понимаю, что спрятался за ритуалами, за тщательно взращиваемыми привычками, но менять ничего я не хотел.

Но когда приходит Рождество, мне как-то особенно одиноко.
Я вспоминаю, как жена каждый раз к Рождеству готовила гуся с яблоками.
Это блюдо было в нашей семье традиционным, обязательным и оттого запомнилось так крепко.
Вечером, в канун праздника, мы шли с ней в маленький костел на службу и, проникшись торжественно-радостной атмосферой праздника, возвращались к праздничному столу.
К нашей рождественской ёлке, пахнущей хвоей и лесом.
Мы не приглашали гостей в этот день, это был только наш праздник.
Во времена нашей молодости религиозные праздники не приветствовались, но это и к лучшему. Не нужно было играть в те игры, в которые модно играть сейчас. Когда чиновнику обязательно нужно быть набожным и напоказ изображать из себя святошу.
Ведь вера – это в душе, я в этом уверен.

Вот уже 7 лет на Рождество я не накрываю стол и не ставлю ёлку, даже искусственную, которая у меня где-то есть в гараже или на даче, но наверно уже слежалась от времени и пришла в негодность. Ну и бог с ней, невелика потеря.

Да и зачем?..
Для себя одного я не хочу, а родственников близких у меня уже не осталось.
Детей у нас с женой не было.
Сначала напряженно учились, потом много переезжали из города в город, и поэтому не хотели связывать себя пеленками и детскими проблемами.
Когда жене исполнилось тридцать, она задумалась о детях.
Я не возражал в принципе, хотя понимал, что из-за моего рабочего графика буду ей плохим помощником.
Но потом выяснилось, что полуголодное студенчество и жизнь по общежитиям и съёмным квартирам не прошла бесследно.
У жены обнаружились какие-то женские болезни и чтобы иметь ребенка ей нужно серьёзно лечиться. Жена загорелась желанием и прошла первый курс лечения, но потом случилось так, что ей предложили новую должность, и она отложила лечение на потом.
А это «потом» так и не наступило, прошли все разумные сроки, и мы примирились с бездетностью.
Когда я остался один, то почувствовал, что может и зря мы в юности хотя бы не усыновили ребенка. Но сейчас уже было поздно.
Да и что делать с детьми, как с ними играть, о чем говорить, я даже себе не мог вообразить. Трудно сожалеть о том, что не можешь себе представить, и я даже сторонился детей, которые иногда с ребячьей непосредственностью хотели приблизиться ко мне, чтобы поиграть.

Однажды в предрождественский день я решил спуститься в магазин, который находился в цокольном этаже моего дома.
Спускаясь по лестнице, я заметил соседского мальчика лет семи-восьми, который сидел прямо на ступеньках и курил.
По тому, как он кутался в растянутый, грязный свитер было видно, что он сидит тут давно.
Даже завидев меня, он не прервал своего занятия, надеясь, что мне не будет никого дела до него.
Я и раньше часто замечал его в подъезде.
Когда становилось холодно, дети иногда играли не на улице, а на лестнице.
Взрослым как-то не было до этого дела.
Не волновали чужие ребятишки и меня.
Я знал, что мать мальчика, который сидел на лестнице, местная дворничиха, не прочь была заложить за воротник и предаться разгульным страстям с многочисленными кавалерами, а потому присутствие ребенка было явно лишним в доме.
Обычная история, каких я знал десятки и не удивлялся.

Но в тот день, завидев согнутую фигуру мальчика на лестнице, меня почему-то кольнуло чувство сострадания.
Неожиданно для себя я остановился и присел рядом на ступеньку.
- А я вот пытался бросить курить. Сердце, понимаешь… Но иногда хочется. Не угостишь, больно уж на душе паршиво сегодня?!

Мальчик молча достал из кармана брюк мятую пачку дешевых сигарет, достал одну и протянул мне. Я взял сигарету, коробок спичек, который лежал на перекладине лестничных перил и прикурил.

На лестнице сладко пахло предпраздничной стряпнёй.
Я спросил у мальчика:
- Слушай, а ты когда-нибудь ел рождественского гуся?
Он вздохнул и буркнул неприветливо:
- Какой ещё гусь, у мамки и курятина редко бывает, пельменей сварит когда, и то ладно.
А гуся я вообще никогда не пробовал, только в деревне живого видел. Страшный какой-то, как зашипит на меня, а я и сбежал.
Я решительно затушил сигарету и сказал:
- Где твоя куртка, пошли гуся покупать, у меня и приготовим.
Мальчик недоверчиво посмотрел на меня и произнёс:
- А ты знаешь, как его готовить? – но потом, видимо прислушавшись к голодному желудку, поспешно согласился:
- Куртка дома, но я туда не пойду, там мамка с хахалем, но я и так не замёрзну, закалённый, что тут до магазина добежать, два шага.

Гусь, на удивление, в магазине был, видимо подвезли к Рождественским праздникам.
Один, последний, чуток заветренный, но это была не беда для двух голодных мужиков, решивших в первый раз в жизни серьёзно заняться кулинарией.

После магазина, накупив кроме гуся всякой всячины, мы отправились ко мне, и целый вечер промучились над приготовлением злосчастной птицы.
Запихиваемые в тушку четвертинки яблок никак не хотели там оставаться и постоянно вылезали наружу.
Окорочка выпирали и не давали закрыться крышке казана, в который мы с горем пополам поместили гуся.
Хлопот с непривычки было много, но в итоге всё получилось довольно-таки неплохо.

Вечером мы с Костей, как, оказалось, зовут мальчика, зажгли свечи и радостно приступили к праздничной трапезе.
Немного стесняясь вначале, а потом уже запросто, как старому другу, Костя рассказал мне о школьных друзьях, о том, как летом ездили за город воровать яблоки в сады и однажды нарвались на злобную собаку. Взяв с меня клятву, что никому-никому не скажу, он таинственно поведал, что недавно они с одноклассниками стянули у пьяного мужика на остановке блок сигарет и бутылку вина и так напились в подвале, что домой на ночь не вернулись. Потом всех искали родители, а Косте повезло, мать даже не заметила, что его не было дома.
Воспоминания сыпались потоком, я слушал его, смотрел в сверкающие радостью детские глаза, и моё сердце сжималось от жалости.

С Костей мы подружились.
После школы он шел прямо ко мне.
Я кормил его обедом, потом мы делали уроки и играли.
Я накупил ему новой одежды, книжек и игр.
Он стал лучше учиться и однажды, смущаясь, попросил меня заплатить за частную секцию каратэ, которую давно посещал его школьный друг, а сам он только мечтал об этом виде спорта.
Я сам пошел к тренеру, чтобы договориться и посмотреть на занятия и неожиданно для самого себя назвался отцом Костика.
Позже я подумал, а ведь я столько в жизни упустил когда-то, так и не познавши радости заботы о ребенке.

Вечерами Костя уходил домой, к матери.
Она была занята собой и даже была рада, что кто-то посторонний взял заботу об её вечно неприкаянном отпрыске.
На старости лет я фактически стал отцом.
Я думаю, что если бы жена была жива, то она бы тоже приняла Костю.

Через год, после нашего с Костей знакомства случилась беда, Костина мать, крепко выпивши где-то, ночью уснула на улице. Утром, когда её нашли, она было уже мертва.
И я забрал Костю к себе.
Подняв все свои былые связи, я смог оформить опекунство над мальчиком на тётю, двоюродную сестру Костиной матери, потому что оформить документы на меня было невозможно. Мне 68 лет, я одинок, и не родственник ребенку.
Тёте судьба племянника была безразлична, но опекунским деньгам и некоторой сумме от меня лично она была рада. Поэтому препятствий она не чинила и процедура прошла быстро.

А недавно мы с Костиком решили бросить курить, причем предложил он сам.
Где-то прочитал, что курение сокращает жизнь и проникся.
Да и мне теперь помирать как-то совсем уже не хочется.