Предисловие. Симметричная Огигия

Можно представить как находку - среди зарослей и пересечений случившегося в "Одиссее". Или что тогда это?
В "Одиссее" - с её древностью, редакциями, переводами - вряд ли могли сохраниться хрупкие внутренние связи…
Или всё-таки перед нами - не полуистлевшая история-притча? А алгебраическая структура, относящая нас аж к Галуа (когда он ещё родится). Структурирование - гениально спрятанное - причём, может, даже не самим Гомером, а кем-то, кто эту историю ему подсунул (уж о многоавторстве поэмы говорили, рассуждали - не о том спич).
Итак, за всю свою одиссею Улисс дважды изменял Пенелопе - берём по-крупному (о мелких, одноразовых изменах в хрониках вообще не упоминается). Забавно, что, вернувшись и рассказывая жене о своих похождениях (Песнь двадцать третья), он не злоупотреблял откровенностью - "многохитрый" - и, попросту говоря, скрыл, а не покаялся: представил дело так, будто нимфы его только склоняли к сожительству.
"…про Цирцею, про козни и хитрость её рассказал он…" "…ПОТОМ РАССКАЗАЛ ОН О ХИТРЫХ ВОЛШЕБСТВАХ ЦИРЦЕИ;" - завуалировал Гомер; вот и всё, что нашлось сказать - нам, щадя идею верности. Скуповато, не правда ли? Нежный воин-моряк берёг нервы и без того измученной Пенелопы.
А вот как было дело в действительности, - вернее, по версии, представленной на застолье у Алкиноя: сближение началось с разговора, похожего на сделку, - тогда, перед первой их ночью - Одиссея и Цирцеи (Песнь десятая):
     Ну, так вложи же в ножны медноострый свой меч, а потом мы
     Ляжем ко мне на постель, чтоб, сопрягшись любовью и ложем,
335  Мы меж собою могли разговаривать с полным доверьем. –
     Так мне сказала. Но я, возражая богине, ответил:
     – Как же ты хочешь, Цирцея, чтоб ласковым стал я с тобою,
     Если товарищей ты у себя здесь в свиней превратила,
     А самого меня держишь, замысливши зло, и велишь мне
340  В спальню с тобою идти и на ложе с тобою подняться,
     Чтобы, раздетый, я стал беззащитным и силы лишился?
     Нет, ни за что не взойду я на ложе твое, о богиня,
     Если ты мне не решишься поклясться великою клятвой,
     Что никакого другого несчастья мне не замыслишь. –
345  Так я сказал. И тотчас же она поклялась, как просил я.
     После того как она поклялась и исполнила клятву,
     Я немедля взошел на прекрасное ложе Цирцеи.
     ВДВИНЬ ЖЕ В НОЖНЫ МЕДНООСТРЫЙ СВОЙ МЕЧ И СО МНОЮ
     ЛОЖЕ МОЁ РАЗДЕЛИ: СОЧЕТАВШИСЬ ЛЮБОВЬЮ НА СЛАДКОМ
335  ЛОЖЕ, ДРУГ ДРУГУ ДОВЕРЧИВО СЕРДЦЕ СВОЁ МЫ ОТКРОЕМ.
     ТАК ГОВОРИЛА БОГИНЯ, И ТАК, ОТВЕЧАЯ, СКАЗАЛ Я:
     КАК ЖЕ МОГУ, О ЦИРЦЕЯ, ТВОИМ БЫТЬ ДОВЕРЧИВЫМ ДРУГОМ,
     ЕСЛИ В СВИНЕЙ ОБРАТИЛА МОИХ ТЫ СОПУТНИКОВ? МНЕ ЖЕ,
     ГИБЕЛЬНЫЙ, ВЕРНО, ЗАМЫСЛЯ ОБМАН, ТЫ ТЕПЕРЬ ПРЕДЛАГАЕШЬ
340  ЛОЖЕ С ТОБОЙ РАЗДЕЛИТЬ, ЗАТВОРИВШИСЬ В ТВОЕЙ ПОЧИВАЛЬНЕ, -
     ТАМ У МЕНЯ, БЕЗОРУЖНОГО, МУЖЕСТВО ВСЁ ТЫ ПОХИТИШЬ.
     НЕТ, НЕ НАДЕЙСЯ, ЧТОБ ЛОЖЕ ТВОЁ РАЗДЕЛИЛ Я С ТОБОЮ
     ПРЕЖДЕ, ПОКУДА САМА ТЫ, БОГИНЯ, НЕ ДАШЬ МНЕ ВЕЛИКОЙ
     КЛЯТВЫ, ЧТО ВРЕДНОГО ЗАМЫСЛА ПРОТИВ МЕНЯ НЕ ИМЕЕШЬ.
345  ТАК Я СКАЗАЛ, И ЦИРЦЕЯ СТАЛА БОГАМИ ВЕЛИКИМИ
     КЛЯСТЬСЯ; КОГДА Ж ПОКЛЯЛАСЯ И КЛЯТВУ СВОЮ СОВЕРШИЛА,
     С НЕЮ В ЕЁ ПОЧИВАЛЬНЕ Я ЛЁГ НА ПРЕКРАСНОЕ ЛОЖЕ.
Действительно, не отказывать же богине в интимной услуге, - только необходимо перед этим вытянуть клятву, ограждающую его, угодника, от причинения вреда: не сам такое придумал - это науськал Одиссея Гермес, когда давал противоядие, - тогда же и мотивировал необходимость вышеуказанной приятной жертвы: сие - во имя спасения товарищей. Как не соблюсти все пункты, всю технологию, - а чего мы не сделаем ради друзей? Так уж получилось, что дальше - пошло-поехало, и за весь год у Одиссея и Кирки - никакой сексуальной несовместимости, судя по всему, не возникло…Втянулся, и жертва не показалась слишком обременительной…
Обратимся вновь к лапше, которую вешал на уши Пенелопе герой, - теперь рассказывая о своей встрече с Калипсо (Песнь двадцать третья).
     Как он к нимфе Калипсо на остров Огигию прибыл,
     Как держала она Одиссея, чтоб был ей супругом,
335  В гроте глубоком своем, кормила его, обещалась
     Сделать бессмертным его и бесстаростным в вечные веки;
     К этому сердца, однако, в груди у него не склонила;
     К БРЕГУ ОГИГИИ ОСТРОВА БЫЛ ПРИНЕСЁН, ГДЕ КАЛИПСО
     НИМФА ЕГО ПРИНЯЛА И, ЖЕЛАЯ, ЧТОБ БЫЛ ЕЙ СУПРУГОМ,
335  В ГРОТЕ ГЛУБОКОМ ЕГО УГОЩАЛА И ДАЖЕ ХОТЕЛА
     ДАТЬ НАПОСЛЕДОК ЕМУ И БЕССМЕРТЬЕ, И ВЕЧНУЮ МЛАДОСТЬ,
     ВЕРНОГО СЕРДЦА, ОДНАКО, ЕГО ОБОЛЬСТИТЬ НЕ УСПЕЛА;
Поведал - коротко, ненамного распространённей, чем о Цирцее, но здесь уже - явно побрёхивая. Докажем сокрытие фактов, приведя все имеющиеся в поэме цитаты об альковной стороне взаимоотношений между Одиссеем и Калипсо, - начав, однако, почти с самого завершения их связи - с возмущения, высказанного нимфой Гермесу, принёсшему послание отпустить Улисса (Песнь пятая):
     Как вы жестоки, о боги, как завистью всех превзошли вы!
     Вы допускать не хотите, чтоб ложем законным богини
120  Соединялись с мужами, чтоб женами им они были …
     БОГИ РЕВНИВЫЕ, СКОЛЬ ВЫ БЕЗЖАЛОСТНО К НАМ НЕПРЕКЛОННЫ!
     ВАС РАЗДРАЖАЕТ, КОГДА МЫ, БОГИНИ, ПРИЕМЛЕМ НА ЛОЖЕ
120  СМЕРТНОГО МУЖА И НАМ ОН СТАНОВИТСЯ МИЛЫМ СУПРУГОМ …
Во время сего жёсткого диалога небожителей - Одиссей сидел, тосковал по родине, на берегу, и уж не первый день, и даже год, - хотя из Гомеровского описания (описания этого поворотного сидения - предшествующего приходу к Одиссею нимфы освобождающей) совершенно остаётся неясным, с чего и когда - назрел у них, любовников, кризис? Когда началась у грека - тоска по родине? Но можно повернуть вопрос и другой стороной: когда - до - ностальгии, или после, как бы заглушая её? - взяли разгон задокументированные (разве только без фото папарацци) регулярные взаимопроникновения полов? Пригорюнился Улисс в очередной, - но, как оказалось, в последний - раз (Песнь пятая):
     Он на обрыве над морем сидел, и из глаз непрерывно
     Слезы лилися. В печали по родине капля за каплей
     Сладкая жизнь уходила. Уж нимфа не нравилась больше.
     Ночи, однако, в постели он с ней проводил поневоле
155  В гроте глубоком ее, – нежелавший с желавшею страстно.
     Все же дни напролет на скалах и у моря сидел он,
     Стонами дух свой терзая, слезами и горькой печалью.
     В даль беспокойного моря глядел он, и слезы лилися.
     ОН ОДИНОКО СИДЕЛ НА УТЁСИСТОМ БРЕГЕ, И ОЧИ
     БЫЛИ В СЛЕЗАХ; УТЕКАЛА МЕДЛЕННО КАПЛЯ ЗА КАПЛЕЙ
     ЖИЗНЬ ДЛЯ НЕГО В НЕПРЕСТАННОЙ ТОСКЕ ПО ОТЧИЗНЕ; И, ХЛАДНЫЙ
     СЕРДЦЕМ К БОГИНЕ, С НЕЙ НОЧИ СВОИ ОН ДЕЛИЛ ПРИНУЖДЁННО
155  В ГРОТЕ ГЛУБОКОМ, ЖЕЛАНЬЮ ЕЁ НЕПОКОРНЫМ ЖЕЛАНЬЕМ.
     ДНИ ЖЕ СВОИ ПРОВОДИЛ ОН, СИДЯ НА ПРИБРЕЖНОМ УТЁСЕ,
     ГОРЕМ, И ПЛАЧЕМ, И ВЗДОХАМИ ДУШУ ПИТАЯ И ОЧИ,
     ПОЛНЫЕ СЛЁЗ, ОБРАТИВ НА ПУСТЫНЮ БЕСПЛОДНОГО МОРЯ.
Пусть есть недосказанность - читающему непонятно, что же именно? и в какой момент восмилетия? подтолкнуло к близким отношениям пленника и хозяйку острова, - но когда Калипсо приходит к Одиссею раздосадованная Гермесом и объявляет, что отпускает почти приручённого мужичонку, тут Гомер  не оставляет сомнений, - что даже если весь срок своего транзита на Огигии воин страдал импотенцией, то уж точно не теперь - вдохновила (Песнь пятая):
225         … А солнце зашло, и сумрак спустился.
     Оба в пещеру вошли, в уголок удалились укромный
     И насладились любовью, всю ночь проведя неразлучно.
225         … ТЕМ ВРЕМЕНЕМ СОЛНЦЕ ЗАШЛО, И НОЧНАЯ
     ТЬМА НАСТУПИЛА. ВО ВНУТРЕННОСТЬ ГРОТА ОНИ УДАЛИВШИСЬ,
     ТАМ НАСЛАДИЛИСЬ ЛЮБОВЬЮ, ВСЮ НОЧЬ ПРОВЕДЯ НЕРАЗЛУЧНО.
Так что, уж заключительный аккорд - прозвучал у Гомера определённо, не размыто: как и мажорное вступление в предыдущем этюде - при наведении Одиссеем мостов с Киркой (см. цитату выше, из Песни десятой).
Таким образом, бесспорно, что у Одиссея-путешественника случилось два походных - уже дембельских - романа, и теперь можно перейти к событиям, буквально зажатым между началом первого адюльтера и финалом второго. (Замечу, что чёткие упоминания о сексуальных контактах выставлены - как вехи: они отмечают именно дебют его связи с Цирцеей и уже самое-самое расставание с Калипсо. В них - граничность; они - как линии, выделяющие цельность объекта, и этот вычлененный объект - двойной роман, с начинкой из интриг, иносказаний - и с узнаваемой психологией женщин, которые, хотя и не влюблены, но яро охотятся за дефицитным "янь".)
Начало отчёркнуто: с Киркой у Улисса наладилось быстро; и друзья, превращённые назад из свиней - уже жируют (Песнь десятая).
     Год наконец миновал, и Оры свой круг совершили,
470  Месяц за месяцем сгиб, и - длинные дни воротились.
     Вызвали тут меня как-то товарищи все и сказали:
     – Вспомни, несчастный, хотя бы теперь об отчизне любимой,
     Раз уж судьбою тебе спастись суждено и вернуться
     В дом твой с высокою кровлей и в милую землю родную.
     НО КОГДА НАКОНЕЦ ОБРАЩЕНЬЕМ ВРЕМЁН СОВЕРШЁН БЫЛ
470  КРУГ ГОДОВОЙ, МИНОВАЛИСЯ МЕСЯЦЫ, ДНИ ПРОЛЕТЕЛИ,
     СПУТНИКИ ВСЕ ПРИСТУПИЛИ КО МНЕ С УБЕДИТЕЛЬНОЙ РЕЧЬЮ:
     ВРЕМЯ, НЕСЧАСТНЫЙ, ТЕБЕ О ВОЗВРАТЕ В ИТАКУ ПОДУМАТЬ,
     ЕСЛИ УГОДНО БОГАМ, ЧТОБ СПАСЛИСЬ МЫ, ЧТОБ МОГ ТЫ УВИДЕТЬ
     СВЕТЛО-БОГАТЫЙ СВОЙ ДОМ, И ОТЧИЗНУ, И МИЛЫХ ДОМАШНИХ.
Получается, что даже не по своей инициативе пошёл любовник выспрашивать у нимфы, якобы обещанное: "Данное мне обещанье исполни, Цирцея…" "О ЦИРЦЕЯ, ИСПОЛНИ СВОЁ ОБЕЩАНЬЕ…" - просит отослать их всех на Итаку.  Нет, никакого бабьего визга не последовало - я, мол, отдала тебе целый год своей жизни! Тогда - что же ей остаётся? Смиренно помахать платочком во след удаляющемуся кораблю? Не-е-ет, и в богине просыпается режиссёр - или интриганка олимпийского уровня (Песнь десятая):
     Нет, пусть никто против воли в моем не останется доме.
490  Раньше, однако, другую дорогу свершить вам придется, –
     Съездить в жилище Аида и Персефонеи ужасной.
     Должен ты там вопросить Тиресия фивского душу, –
     Старца слепого, провидца, которого ум сохранился.
     … Все он тебе про дорогу расскажет, и будет ли долог
540  Путь к возвращенью домой по обильному рыбами морю. –
     Так говорила.
     В ДОМЕ СВОЁМ Я ТЕБЯ ПОНЕВОЛЕ ДЕРЖАТЬ НЕ ЖЕЛАЮ.
490  ПРЕЖДЕ, ОДНАКО, ТЫ ДОЛЖЕН, С ПУТИ УКЛОНЯСЯ, ПРОНИКНУТЬ
     В ОБЛАСТЬ АИДА, ГДЕ ВЛАСТВУЕТ СТРАШНАЯ С НИМ ПЕРСЕФОНА.
     ДУШУ ПРОРОКА, СЛЕПЦА, ОБЛАДАВШЕГО РАЗУМОМ ЗОРКИМ,
     ДУШУ ТИРЕСИЯ ФИВСКОГО ДОЛЖНО ТЕБЕ ВОПРОСИТЬ ТАМ.
     … СКАЖЕТ ТЕБЕ, ГДЕ ДОРОГА, И ДОЛОГ ЛИ ПУТЬ, И УСПЕШНО ЛЬ
540  РЫБООБИЛЬНОГО МОРЯ ПУТЁМ ТЫ ДОМОЙ ВОЗВРАТИШЬСЯ.
     ТАК ГОВОРИЛА ОНА;
Казалось бы, вполне резонный совет - хотя и в форме требования. В самом деле, нужны же какие-то ориентиры, прикидки…
Одиссей успешно совершил этот разведывательный вояж и приплыл назад, на остров Цирцеи, на Эю. С этого и начинаются странные повороты, похожие на обманы лабиринта: когда кажется, что надо идти вправо, а проход сворачивает влево… Возьмём причину возврата - погребение одного из друзей, который свалился с крыши Цирцеева дома: сильно подвыпивший, он там спал, а когда Одиссей с командой вскинулись ехать в Аид, несчастный перепутал и с бодуна побежал не в сторону лестницы… Душу этого бедолаги Одиссей встретил в преисподней, и душа боевого товарища потребовала полагающихся по чину похорон. С самой же Цирцеей, изначально, ни о каком отчётном докладе уговора не было, а тут вдруг - рапорт: мой визит в Аид, и что мне сказал Тиресий… Перед отплытием из разговора Улисса с Киркой следовало только, что, мол, как Тиресий тебе скажет, туда и плыви, тому и быть - прощай!
Несчастный случай, произошедший при отъезде - куда они так спешили? год сидели, а потом рванули, что даже не похоронили жертву дезориентации, - этот непредвиденный(!) эпизод и возвращает всех к владелице острова. Ох, не приложила ли она тут руку? Ведь Кирка будто даже ждала, что корабль вернётся: по прибытии накормила-напоила всех разведчиков и с наступлением ночи (Песнь двенадцатая) "За руку взявши, Цирцея меня на песок усадила, от остальных вдалеке, легла и расспрашивать стала. Всё подробно я стал ей рассказывать, как что случилось." "МНЕ ЖЕ ЦИРЦЕЯ ПРИВЕТЛИВО РУКУ ДАЛА; И КОГДА Я СЕЛ В ОТДАЛЕНЬЕ ОТ ПРОЧИХ, ЛЕГЛА БЛИЗ МЕНЯ И ВОПРОСЫ СТАЛА МНЕ ДЕЛАТЬ; И ЕЙ ОБО ВСЁМ РАССКАЗАЛ Я ПОДРОБНО."
Именно здесь находится главное, опорное наблюдение, от которого никуда не деться, - оно-то и заставляет выворачивать наизнанку, или рассматривать под другим углом, дальнейшие, хорошо известные приключения. Тиресий начинал свои предсказания с коров Гелиоса, которых съедят голодные дружинники Улисса; продолжил - о возмездии женихам на Итаке, и закончил - необходимостью умаслить, под занавес, своего гонителя Посейдона (кстати, в дошедшем до нас тексте - редакции александрийских филологов, - тексте, разделённом ими на 24 главы - этого финала нет: нам известно окончание другое - примирение родственников убиенных женихов с Одиссеем-убийцей).
Однако, приведём полностью стихотворный оригинал предсказаний Тиресия (Песнь одиннадцатая):
     К острову ты Тринакрии пристанешь и, выйдя на сушу,
     На поле жирных увидишь овец и коров Гелиоса,
     Светлого бога, который все видит на свете, все слышит.
110  Если, о родине помня, ты рук на стада не наложишь,
     Все вы в Итаку вернетесь, хоть бедствий претерпите много.
     Если же тронешь стада – и тебе предвещаю я гибель,
     И кораблю, и товарищам всем. Ты смерти избегнешь,
     Но после многих лишь бед, потерявши товарищей, в дом свой
115  Поздно в чужом корабле вернешься и встретишь там горе:
     Буйных мужей, добро у тебя расточающих нагло;
     Сватают в жены они Пенелопу, сулят ей подарки.
     Ты, воротившись домой, за насилия их отомстишь им.
     После того как в дому у себя женихов перебьешь ты
120  Гибельной медью, – открыто иль хитростью, – снова отправься
     Странствовать, выбрав весло по руке, и странствуй, доколе
     В край не прибудешь к мужам, которые моря не знают,
     Пищи своей никогда не солят, никогда не видали
     Пурпурнощеких судов, не видали и сделанных прочно
125  Весел, которые в море судам нашим крыльями служат.
     Признак тебе сообщу я надежнейший, он не обманет:
     Если путник другой, с тобой повстречавшийся, скажет,
     Что на блестящем плече ты лопату для веянья держишь, –
     Тут же в землю воткни весло свое прочной работы,
130  И кабана, что свиней покрывает, быка и барана
     Жертвой прекрасной зарежь колебателю недр Посейдону, –
     И возвращайся домой, и святые сверши гекатомбы
     Вечно живущим богам, владеющим небом широким,
     Всем по порядку. Тогда не средь волн разъяренного моря
135  Тихо смерть на тебя низойдет. И, настигнутый ею,
     В старости светлой спокойно умрешь, окруженный всеобщим
     Счастьем народов твоих. Все сбудется так, как сказал я.
               ... ТЫ К ОСТРОВУ ЗНОЙНОЙ ТРИНАКРИИ, БЕЗДНУ
     ТЁМНО-ЛАЗУРНОГО МОРЯ ИЗМЕРИВ, КОРАБЛЬ ПРИВЕДЁШЬ СВОЙ;
     ТУЧНЫХ БЫКОВ И ВОЛНИСТЫХ БАРАНОВ ПАСЁТ ТАМ ИЗДАВНА
     ГЕЛИОС СВЕТЛЫЙ, КОТОРЫЙ ВСЁ ВИДИТ, ВСЁ СЛЫШИТ, ВСЁ ЗНАЕТ.
110  БУДЕШЬ В ИТАКЕ, ХОТЯ И ВЕЛИКИЕ БЕДСТВИЯ ВСТРЕТИШЬ,
     ЕСЛИ ВОЗДЕРЖИШЬСЯ РУКУ ПОДНЯТЬ НА СТАДА ГЕЛИОСА;
     ЕСЛИ ЖЕ РУКУ ПОДЫМЕШЬ НА НА НИХ, ТО ПРОРОЧУ ПОГИБЕЛЬ
     ВСЕМ ВАМ: ТЕБЕ, КОРАБЛЮ И СОПУТНИКАМ; САМ ЖЕ ИЗБЕГНЕШЬ
     СМЕРТИ, НО БЕДСТВЕННО В ДОМ ВОЗВРАТИШЬСЯ, ТОВАРИЩЕЙ В МОРЕ
115  ВСЕХ ПОТЕРЯВ, НА ЧУЖОМ КОРАБЛЕ, И НЕ РАДОСТЬ ТАМ ВСТРЕТИШЬ:
     БУЙНЫХ ЛЮДЕЙ ТАМ НАЙДЁШЬ ТЫ, ТВОЁ ДОСТОЯНЬЕ ГУБЯЩИХ,
     МУЧАЩИХ ДЕРЗКИМ СВОИМ СВАТОВСТВОМ ПЕНЕЛОПУ, ДАРАМИ
     БРАЧНЫМИ ЕЙ ДОКУЧАЯ; ТЫ ИМ ОТОМСТИШЬ. НО КОГДА ТЫ,
     ПРАВЕДНО МСТЯ, ЖЕНИХОВ, ЗАХВАТИВШИСЬ НАСИЛЬСТВЕННО ДОМ ТВОЙ,
120  В НЁМ УМЕРТВИШЬ ИЛЬ ОБМАНОМ, ИЛЬ ЯВНОЮ СИЛОЙ - ПОКИНУВ
     ЦАРСКИЙ СВОЙ ДОМ И ВЕСЛО КОРАБЕЛЬНОЕ ВЗЯВШИ, ОТПРАВИШЬСЯ
     СТРАНСТВОВАТЬ СНОВА И СТРАНСТВУЙ, ПОКУДА ЛЮДЕЙ НЕ УВИДИШЬ,
     МОРЯ НЕ ЗНАЮЩИХ, ПИЩИ СВОЕЙ НИКОГДА НЕ СОЛЯЩИХ,
     ТАКЖЕ НЕ ЗРЕВШИХ ЕЩЁ НИ В ВОЛНАХ КОРАБЛЕЙ БЫСТРОХОДНЫХ,
125  ПУРПУРНОГРУДЫХ, НИ ВЁСЕЛ, НОСЯЩИХ КАК МОЩНЫЕ КРЫЛЬЯ,
     ИХ ПО МОРЯМ, - ОТ  МЕНЯ ЖЕ УЗНАЙ НЕСОМНИТЕЛЬНЫЙ ПРИЗНАК:
     ЕСЛИ ДОРОГОЙ ТЫ ПУТНИКА ВСТРЕТИШЬ, И ПУТНИК ТОТ СПРОСИТ:
     ЧТО ЗА ЛОПАТУ НЕСЁШЬ НА БЛЕСТЯЩЕМ ПЛЕЧЕ, ИНОЗЕМЕЦ? -
     В ЗЕМЛЮ ВЕСЛО ВОДРУЗИ - ТЫ ОКОНЧИЛ СВОЁ РОКОВОЕ,
130  ДОЛГОЕ СТРАНСТВИЕ. МОЩНОМУ ТАМ ПОСЕЙДОНУ ПРИНЕСШИ
     В ЖЕРТВУ БАРАНА, БЫКА И СВИНЕЙ ОПЛОДИТЕЛЯ ВЕПРЯ,
     В ДОМ ВОЗВРАТИСЬ И ВЕЛИКУЮ ДОМА СВЕРШИ ГЕКАТОМБУ
     ЗЕВСУ И ПРОЧИМ БОГАМ, БЕСПРЕДЕЛЬНОГО НЕБА ВЛАДЫКАМ,
     ВСЕМ ПО ПОРЯДКУ. И СМЕРТЬ НЕ ЗАСТИГНЕТ ТЕБЯ НА ТУМАННОМ
135  МОРЕ; СПОКОЙНО И МЕДЛЕННО К НЕЙ ПОДХОДЯ, ТЫ КОНЧИНУ
     ВСТРЕТИШЬ, УКРАШЕННЫЙ СТАРОСТЬЮ СВЕТЛОЙ, СВОИМ И НАРОДНЫМ
     СЧАСТЬЕМ БОГАТЫЙ. И СБУДЕТСЯ ВСЁ, ПРЕДРЕЧЁННОЕ МНОЮ.
Ладно, пусть "в чужом корабле вернёшься" "НА ЧУЖОМ КОРАБЛЕ" - это намёк на феаков, на неких людей-посредников по доставке вконец измотанного путешественника на Итаку. Но где - сирены? Где - Сцилла-Харибда? Где - Калипсо? Где всё то, что между Цирцеей и феаками (читай, между Цирцеей и уже Итакой)? Положим, что душа старца что-то упустила, посчитав малозначительным, но ведь  вряд ли вышеуказанные препятствия попали бы в разряд пренебрегаемых. Тиресий бы о них сказал. Если бы знал. Если бы в момент опроса его Одиссеем эти события, хотя бы виртуально, но существовали…
Теперь смотрим, что делает Цирцея, выслушав пересказ предсказания. Она сама начинает вещать, чётко приняв во внимание только что полученную информацию: добавляет - вставляет в самое начало Сирен и Сциллу-Харибду - и заканчивает, свою уже версию, тем, с чего начал Тиресий: с коров Гелиоса; этим она смыкает - своё и Тиресиево. Интересно ещё то, что её предсказания содержат альтернативы: в случае с сиренами, у Одиссея имеется выбор - слушать их или не слушать (а сама Кирка тут же описывает методику, как всё-таки послушать); в случае со Сциллой-и-Харибдой, есть якобы выбор - плыть не мимо них, а мимо утёсов Планктов (но там, сама же и говорит: "голяк", не проскочишь). Это полностью в стиле первого Тиресиева пророчества: "Если, о родине помня, ты рук на стада не наложишь… Если же тронешь стада…" " …ЕСЛИ ВОЗДЕРЖИШЬСЯ РУКУ ПОДНЯТЬ НА СТАДА ГЕЛИОСА; ЕСЛИ ЖЕ РУКУ ПОДНИМЕШЬ НА НИХ…" Вероятностный подход, но с явным намёком на то, вероятность чего безусловно выше. Очевидно, нимфа значительно раньше задумала свои экскурсионные маршруты для Улисса, но ей нужно было знать, как грамотно их вписать в провиденческие ходы (известные только Тиресию) и сотворённые не иначе как более высоким начальством. Повторю: Цирцеевы придумки - это только сирены и Сцилла-Харибда, кои в качестве запланированных козней вклиниваются перед тем, что предсказано Тиресием, и естественно в Цирцеевой самодеятельности нет и намёка на Калипсо, - она ведь появится только после гнева "обескорованного" Гелиоса. Но, забегая вперёд, и задумываясь над смыслом предложенных Одиссею доп-испытаний, будущий образ Калипсо - тоже островитянки, тоже нимфы со служанками - как-то уж очень подозрительно напоминает житьё-бытьё самой Цирцеи: симметричен уж больно образ принявшей - с образом пославшей… Имеет, наверно, смысл себя спросить: а для кого, - если Цирцея так направила Одиссея, если ввернула события, о которых Тиресий ни сном ни духом - для кого были результаты её стараний? Одиссей, прошедший через предложенное - не станет ли уже другим человеком, с точки зрения… женщины? Ведь не надо забывать, что основная причина задержки Улисса на целый год у Кирки - была постель.
Углубимся в подробности, спросим себя: что же уготовила Кирка, по собственной инициативе, Улиссу? Первое - и основное, как кажется (а Сцилла-и-Харибда является, на мой взгляд, лишь повтором, перепевом, встречи с сиренами), - это и есть эти самые сирены. Описание их (в переводе "Одиссеи" Вересаевым \ ЖУКОВСКИМ) скупое, и не столько внешние, сколько "технические" характеристики их уже достаточно полно появляются в предупредительно-искусительных словах Цирцеи (Песнь двенадцатая):
     Прежде всего ты сирен повстречаешь, которые пеньем
40   Всех обольщают людей, какой бы ни встретился с ними.
     Кто, по незнанью приблизившись к ним, их голос услышит,
     Тот не вернется домой никогда. Ни супруга, ни дети
     Не побегут никогда ему с радостным криком навстречу.
     Звонкою песнью своею его очаруют сирены,
45   Сидя на мягком лугу. Вокруг же огромные тлеют
     Груды костей человечьих, обтянутых сморщенной кожей.
     Мимо корабль твой гони. Залепи товарищам уши,
     Воск размягчив медосладкий, чтоб их ни один не услышал
     Спутник. А если ты сам пожелаешь, то можешь послушать.
50   Пусть лишь товарищи, руки и ноги связав тебе крепко,
     Стоя привяжут концами тебя к основанию мачты,
     Чтоб наслаждаться ты мог, обеим внимая сиренам.
     Если ж ты станешь просить и себя развязать им прикажешь,
     Пусть они еще больше ремней на тебя намотают.
     ПРЕЖДЕ ВСЕГО ТЫ УВИДИШЬ СИРЕН; НЕИЗБЕЖНОЮ ЧАРОЙ
40   ЛОВЯТ ОНИ ПОДХОДЯЩИХ К НИМ БЛИЗКО ЛЮДЕЙ МОРЕХОДНЫХ.
     КТО, ПО НЕЗНАНЬЮ, К ТЕМ ДВУМ ЧАРОДЕЙКАМ ПРИБЛИЖАСЬ, ИХ СЛАДКИЙ
     ГОЛОС УСЛЫШИТ, ТОМУ НИ ЖЕНЫ, НИ ДЕТЕЙ МАЛОЛЕТНИХ
     В ДОМЕ СВОЁМ НИКОГДА НЕ УТЕШИТЬ ЖЕЛАННЫМ ВОЗВРАТОМ:
     ПЕНИЕМ СЛАДКИМ СИРЕНЫ ЕГО ОЧАРУЮТ, НА СВЕТЛОМ
45   СИДЯ ЛУГУ; А НА ЭТОМ ЛУГУ ЧЕЛОВЕЧЬИХ БЕЛЕЕТ
     МНОГО КОСТЕЙ, И РАЗБРОСАНЫ ТЛЕЮЩИХ КОЖ ТАМ ЛОХМОТЬЯ.
     ТЫ Ж, ЗАКЛЕИВШИ ТОВАРИЩАМ УШИ СМЯГЧЁННЫМ МЕДВЯНЫМ
     ВОСКОМ, ЧТОБ СЛЫШАТЬ ОНИ НЕ МОГЛИ, ПРОПЛЫВИ БЕЗ ОГЛЯДКИ
     МИМО; НО ЕЖЕЛИ САМ РОКОВОЙ ПОЖЕЛАЕШЬ УСЛЫШАТЬ
50   ГОЛОС, ВЕЛИ, ЧТОБ ТЕБЯ ПО РУКАМ И НОГАМ ПРИВЯЗАЛИ
     К МАЧТЕ ТВОЕЙ КОРАБЕЛЬНОЙ КРЕПЧАЙШЕЙ ВЕРЁВКОЙ; ТОГДА ТЫ
     МОЖЕШЬ СВОЙ СЛУХ БЕЗ ВРЕДА УДОВОЛЬСТВОВАТЬ ГИБЕЛЬНЫМ ПЕНЬЕМ.
     ЕСЛИ Ж ПРОСИТЬ ТЫ НАЧНЁШЬ ИЛЬ ПРИКАЗЫВАТЬ СТАНЕШЬ, ЧТОБ СНЯЛИ
     УЗЫ ТВОИ, ТО ДВОЙНЫМИ ТЕБЯ ПУСТЬ НЕМЕДЛЕННО СВЯЖУТ.
Когда же рассказ начинает идти о непосредственном контакте Улисса с "девами", то приводится только завлекающий монолог, обращённый к слышащему их - лично. Возможно такая иллюстративность уместна: Одиссей весь обращён был в слух, и иные формы восприятия ушли на второй план, - он ничего, кроме звуков и слов не замечал.
В энциклопедиях о сиренах сведений можно найти чуть больше (пополнены из легенде об аргонавтах?). Брокгауз-Ефрон, 1909 года издания, наскрёб следующее: "Сирены - мифол., морские девы, числом три, которые привлекали к скалам мореплавателей своим пением с целью погубить их. По преданию, они жили недалеко от Сциллы. Их изображали обыкновенно с туловищем и головою женщин и с птичьими ногами."
Числом три? Кирка наущает: "…чтоб насладиться ты мог, обеим внимая сиренам." "… К ТЕМ ДВУМ ЧАРОДЕЙКАМ ПРИБЛИЖАСЬ…" Так две или три? Во всяком случае, порядок общий - их не двадцать или тридцать.
Величиной непостоянной оказываются сведения не только о количественном составе, но также и о деталях внешности сирен; расхождения даже более существенны - приведём краткий обзор, сделанный Борхесом в его "Книге вымышленных существ"(глава "Сирены"):
          "С течением времени образ сирен менялся. Первый их историк, Гомер, в двенадцатой песне "Одиссеи" не описывает их наружность: у Овидия это птицы с красноватым опереньем и лицами юных дев; у Аполлония Родосского они кверху от пояса женщины, а нижняя часть туловища у них, как у морских птиц; у испанского драматурга Тирсо де Молины (и в геральдике) они "полуженщины, полурыбы". Не менее спорен и их характер: Лэмприр в своем классическом словаре называет их нимфами; в словаре Кишера они чудовища, а в словаре Грималя - демоны. Живут они на каком-то западном острове, вблизи острова Кирки, однако мертвое тело одной из них, Партенопы, было прибито волнами к берегу Кампаньи и дало имя славному городу, ныне называемому Неаполь. Географ Страбон видел ее могилу и наблюдал игры, периодически справлявшиеся в ее память."
Что ни говори, а общее впечатление, что сирена  - это женщина с каким-то животным продолжением. И уж куда деться от их, сирен, главной способности - влечь к себе? Пожалуй, этого достаточно, чтобы понять, что тут - не без сексапильности… Теперь спросим: раз уж сирены источают особую искусительность, завлекательность, связанную с женским началом, - то каков тогда резон Кирке посылать своего бывшего любовника под этот душ наркотического пения? Ведь она Одиссея явно провоцирует, разжигает в нём любопытство: "А если ты сам пожелаешь, то можешь послушать…" "…НО ЕЖЕЛИ САМ РОКОВОЙ ПОЖЕЛАЕШЬ УСЛЫШАТЬ ГОЛОС…". Ведь чего было бы проще - заткни уши да проезжай, как все… Привилегия понюхать цветок, растущий у дороги, после чего, тут же забыв - или запомнив - аромат, но как ни в чём не бывало - двинуться дальше, к Итаке?.. Или это месть: Одиссей-то бросил её, Кирку, ради родины, - а женщину, да ещё богиню, не могло не задеть то, что, не успели товарищи напомнить своему капитану о возвращении (погулял и будя), как он ни во что не поставил год совместной брачной жизни; это повод попытаться отравить ему что-то в будущем - в будущем восприятии женщины? И в первую очередь по его возвращении к Пенелопе? Или задумала Кирка - что-то хитрее? Вспомним о Калипсо: ни Тиресий ничего не знал, ни Цирцея ни словом не обмолвилась - этого персонажа, при всей предсказанности истории вплоть до смерти Улисса, никто не ждёт… 
Вернёмся пока ко второму препятствию (Ох, Цирцеевых рук дело) - к Сцилле-энд-Харибде. Что бросается сразу в глаза, так это общее в технологии прохождения, - если сопоставить с тем, как Одиссей миновал сирен: пройти "по лезвию ножа", протиснуться. И Сцилла, чтобы не сожрала, и в Харибду не провалиться. И послушать сирен, и проплыть мимо, не сорвавшись к ним. Разница только в том, что в узком проёме Сциллы-и-Харибды человек поставлен в жёсткие рамки - природно-географические и наперёд данные. А в случае с сиренами, якобы предоставляется свобода выбора - "… если ты сам пожелаешь, то можешь послушать…"  "…НО ЕЖЕЛИ САМ РОКОВОЙ ПОЖЕЛАЕШЬ УСЛЫШАТЬ ГОЛОС…" Выбор ли это? За Одиссея Кирка уже выбрала, зная, что человеческую природу не устраивают попарно сцепленные условия: слушать и погибнуть - или не слушать и проехать. Такой "выбор" всучили статистам, сидящим на вёслах… Человек же всё равно захочет - и того, и другого - и услышать, и проехать, оставшись живым. Он отвергает - "погибнуть", но он отвергает и  - "не слушать"…Тогда получается, что с помощью сирен Цирцея сразу ставит Улисса в рамки - не шире прохождения по канату над пропастью. Сцилла-Харибда - это только жестокая иллюстрация, - но не более, чем повтор - того, что Одиссей только что успешно проделал. А человеку провалиться в восковую рукодельную глухоту - это всё равно, что провалиться в Харибду…
Вот наконец перед нами появляется вторая военно-полевая жена Улисса - нимфа Калипсо. Действительно, откуда она взялась в насквозь предсказанном - к этому моменту - ходе событий? По логике, единственный спасшийся после кораблекрушения моряк-Улисс (буря была как отмщенье за съеденных скотин Гелиоса) должен был выплыть на берег к каким-нибудь людям, чтобы "…поздно на чужом корабле…" "… В ДОМ ВОЗВРАТИШЬСЯ… НА ЧУЖОМ КОРАБЛЕ…" (цитируем Тиресия) добраться до Итаки. Точно так и произошло, но только после повторного кораблекрушения - вернее, плотокрушения, - когда Одиссей отплыл от Огигии на самопальном плав-средстве, будучи по высочайшему повелению наконец отпущен нимфой. Эту Калипсо - будто вклинили, будто Улисс выполз не на тот берег…
Сразу обратим внимание на разницу в привязке к "приплывшему подарочку" у двух нимф. Кирка -  только Одиссей упомянул о желании уехать - "…пусть никто против воли в моём не останется доме…" "В ДОМЕ СВОЁМ Я ТЕБЯ ПОНЕВОЛЕ ДЕРЖАТЬ НЕ ЖЕЛАЮ…" Правда, тут же изобретает - казалось, по вполне рациональным причинам (ведь Посейдон преследует Улисса) - поход за информацией к Тиресию, и под шумок проводит собственную интригу, добавляя не предсказанных сирен и Сциллу-Харибду… Калипсо, дама попроще - после того как подобрала-обогрела - она и не подумала отпускать Одиссея, начавшего за семь с лишним лет психопатически ностальгировать (Песнь пятая):
                ... Уж нимфа не нравилась больше.
     Ночи, однако, в постели он с ней проводил поневоле
155  В гроте глубоком ее, – нежелавший с желавшею страстно.
     Все же дни напролет на скалах и у моря сидел он,
     Стонами дух свой терзая, слезами и горькой печалью.
     В даль беспокойного моря глядел он, и слезы лилися.
                … ХЛАДНЫЙ
     СЕРДЦЕМ К БОГИНЕ, С НЕЙ НОЧИ СВОИ ОН ДЕЛИЛ ПРИНУЖДЁННО
155  В ГРОТЕ ГЛУБОКОМ, ЖЕЛАНЬЮ ЕЁ НЕПОКОРНЫМ ЖЕЛАНЬЕМ.
     ДНИ ЖЕ СВОИ ПРОВОДИЛ ОН, СИДЯ НА ПРИБРЕЖНОМ УТЁСЕ,
     ГОРЕМ, И ПЛАЧЕМ, И ВЗДОХАМИ ДУШУ ПИТАЯ И ОЧИ,
     ПОЛНЫЕ СЛЁЗ, ОБРАТИВ НА ПУСТЫНЮ БЕСПЛОДНОГО МОРЯ.
Отношение нимфы к Одиссею очень напоминает отношение - к ценному рабу, а не к мужу. Впечатление усиливается, когда приказ вышестоящего начальства исполняется с недовольством, высказанном только Гермесу, но не "супругу" (Песнь пятая): "Будет, злосчастный, тебе у меня горевать безутешно! Не сокращай себе жизни. Охотно тебя отпускаю." "СЛЁЗЫ ОТРИ, ЗЛОПОЛУЧНЫЙ, И БОЛЕ НЕ ТРАТЬ В СОКРУШЕНЬЕ СЛАДОСТНОЙ ЖИЗНИ: ТЕБЯ ОТПУСТИТЬ БЛАГОСКЛОННО ХОЧУ Я."
А дальше уже нельзя не нафантазировать, но, с другой стороны, и сам материал - высвеченный под углом скрытого замысла - настойчиво требует экстраполяции… Вместе с упрощением и огрублением понятий переведём, соответственно, с языка мифологического - на обывательско-математический… Мужичок живёт год с бабой, причём целой компанией открыто альфонсируя, а потом вдруг вспоминает: надо ведь ехать - и возможно к тому моменту  был искренен (напоминание соратников - как переполнившая капля): наскучило. Нелюбимая рано или поздно приедается - особенно когда существует, пусть и далеко, но всё же любимая. Ценой лёгкости, с которой Цирцея отпускает Улисса, становится то, что он гарантированно пойдёт по второму кругу (то есть будет нимфа-повтор), - и где-то там якорь зароется уже значительно глубже… Кирка пускает Одиссея мимо сирен, проконтактировав с которыми корабль как бы пересекает некую ось симметрии: Сцилла-и-Харибда - это уже "потусторонний" аналог сирен: то же прохождение "по лезвию ножа", но иначе выглядящее. Далее следует браконьерство на острове Тринакрии, что симметризуется с посещением Аида. Заметьте, тамошний Тиресий всё своё предсказание об оставшейся части путешествия (то есть, от спуска в Аид  до событий с женихами на Итаке) сводит к этому единственному инциденту со священными коровами. Ну, чем не эхо? Наконец следующая и самая дальняя из симметризованных точек - Калипсо: никаких сомнений, что она - зеркальное отражение Кирки.
Ещё раз: ближайшие, к незримой оси симметрии, точки - это, с одной стороны, сирены, а с другой стороны, Сцилла-Харибда; средние, по удалённости от оси симметрии, точки - это, с одной стороны, визит в Аид (разговор с Тиресием), а с другой стороны, скотобойная трагедия на Тринакрии и последующая фатальная для мореходов буря (именно когда перевалили они ось, началось массовое уничтожение Одиссева окружения - подчистую); наконец наиболее удалёнными от оси симметричными точками выступают сексуальные опыты Улисса: год - с Цирцеей и почти восемь - с Калипсо.
Повторим, с чуть большей наглядностью, как расположились все - без вычленения - базовые события тех, приблизительно девяти, лет Улиссова путешествия и весьма отграниченной и замкнутой на себя области "Одиссеи" - между лестригонами и феаками.
Самые дальние точки от оси симметрии (термины "слева" и "справа" выбраны условно, для удобства):
слева: семь, или почти восемь, лет на острове Огигии, у Калипсо;
справа: год на острове Эя, у Цирцеи.
Средние по удалённости точки от оси симметрии:
слева: съедение на острове Тринакрии коров Гелиоса, после чего все товарищи Одиссея гибнут в буре;
справа: посещение Одиссеем Аида, где Тиресий предсказывает ему возмездие - потерять всех товарищей, если они тронут коров Гелиоса на Тринакрии; это единственное предсказание, касающееся предстоящих восьми лет, и никаких сирен в связке со Сциллой-Харибдой, ни Калипсо (появившейся сразу после Тринакрии) старцем не упоминается, - а есть только перескок к неким чужим кораблям, которые доставят Одиссея на Итаку.
Наиболее близкие к оси симметрии точки - их же можно рассматриваться и как саму ось:
слева: Сцилла-Харибда;
справа: сирены и, предшествующая им, встреча Киркой Одиссея, вернувшегося из Аида, во время которой Кирка и направляет его к сиренам и к Сцилле-Харибде (направляет, чтобы пересечь ось, проходящую где-то между островом сирен и Сциллой-Харибдой, - если представить территориально).
Нельзя - глупо - отмахиваться от наблюдаемой структуры (от симметричного построения событий, расставленных вплотную, цельно): структура эта существует, её никуда не денешь. Целью всяких симметрий являются наиболее удалённые от оси объекты - то есть, получаемые отражения (в общем случае можно не уточнять, какой из этих двух объектов был исходным). Методом, механизмом, приводящим симметрию в действие, является ось - именно она задаёт клише, по которому изображение будет искривляться, и, значит, определяет, до какой степени изменённым увидит себя смотрящийся в зеркало…
Вернёмся к непонятному: что же за цели были у Кирки? Что видела она, вглядываясь - или превращаясь сама? - в дальнюю точку ею же выстроенной симметрии? Месть? Искушённый пением сирен Одиссей неизбежно приплывёт не к феакам, а к какой-нибудь незамужней нимфе, или богине-разведёнке, которая вцепится в него мёртвой хваткой, - именно поэтому механизм симметризации событий (ось) был основан на каком-то хитром искушении, в результате воздействия которого "…ночи, однако, в постели он с ней проводил поневоле в гроте глубоком её - нежелавший с желавшею страстно." "ХЛАДНЫЙ СЕРДЦЕМ К БОГИНЕ, С НЕЙ НОЧИ СВОИ ОН ДЕЛИЛ ПРИНУЖДЁННО В ГРОТЕ ГЛУБОКОМ, ЖЕЛАНЬЮ ЕЁ НЕПОКОРНЫМ ЖЕЛАНЬЕМ." Или не месть? А обман-перевоплощение? Имея "машину" переброски в дальнюю точку отображения, Цирцея могла воспользоваться "транспортом" лично: сменить имидж и стать Калипсо… Что нам стоит? Даже антураж не надо ставить с ног на голову: ну, грот вместо дома… ну, служанки, чем они там отличаются? А потом, не исключено, что цель и была достигнута: почти восемь лет Одиссей провёл на Огигии - это уж побольше годика, что с Цирцеей…
Теперь о методах, то бишь об оси… Вот они, сирены… Обращаются к Одиссею, будто знают, что только он их и слышит (Песнь двенадцатая):
     К нам, Одиссей многославный, великая гордость ахейцев!
185  Останови свой корабль, чтоб пение наше послушать.
     Ибо никто в корабле своем нас без того не минует,
     Чтоб не послушать из уст наших льющихся сладостных песен
     И не вернуться домой восхищенным и много узнавшим.
     К НАМ, ОДИССЕЙ БОГОРАВНЫЙ, ВЕЛИКАЯ СЛАВА АХЕЯН,
185  К НАМ С КОРАБЛЁМ ПОДОЙДИ; СЛАДКОПЕНЬЕМ СИРЕН НАСЛАДИСЯ,
     ЗДЕСЬ НИ ОДИН НЕ ПРОХОДИТ С СВОИМ КОРАБЛЁМ МОРЕХОДЕЦ,
     СЕРДЦЕУСЛАДНОГО ПЕНЬЯ НА НАШЕМ ЛУГУ НЕ ПОСЛУШАВ;
     КТО ЖЕ НАС СЛЫШАЛ, ТОТ В ДОМ ВОЗВРАЩАЕТСЯ, МНОГОЕ СВЕДАВ.
Он дёргается в ремённых верёвках, привязанный к мачте… Фокус в том, что, ограничивая себя, запрещая идти себе в сторону удовлетворения (гибельного, в данном случае) организм наш и душа наша раскрывают часто новые рецепторы - спавшие, и так и не проснувшиеся бы в отсутствие экстремальных воздействий - рецепторы, через которые уже новая полнота восприятия прорвётся вскоре внутрь нас… Корабль плывёт по-над берегом, хлопают о воду вёсла глухих товарищей, а загорелую пару ушей, не залитых воском, начинает пронзать тихое двух- или трёхголосье…
Кирка, провожая Улисса в Аид, - в отличие от проводов, когда отпускала его, якобы с концами, к сиренам, - нацепила кое-что "от кутюр" (Песнь десятая):
     Нимфа ж сама облеклась в серебристое длинное платье,
     Тонкое, мягкое, – пояс прекрасный на бедра надела,
545  Весь золотой, на себя покрывало накинула сверху.
     СВЕТЛО-СЕРЕБРЯНОЙ РИЗОЙ ИЗ ТОНКОВОЗДУШНОЙ ТКАНИ
     НЕЖНЫЕ ПЛЕЧИ ОДЕЛА СВОИ, ЗОЛОТЫМ ДРАГОЦЕННЫМ
545  ПОЯСОМ СТАН ОБВИЛА И ПОКРОВ С ГОЛОВЫ ОПУСТИЛА.
Такая торжественность, которой нет в описании при окончательном прощании - это очень глубокий признак симметрии: Цирцея - до визита Одиссея к Тиресию - симметризуется с Калипсо, а Цирцея - после визита Улисса в Аид - вплетена в сирен (то есть, практически, в ось), о которых как раз в этот момент богиня и заговорила (симметризуются же сирены, повторим, со Сциллой-Харибдой)… А как была одета Калипсо? Вслед за последней ночью любви, перед тем, как отправить Одиссея строить плот, она нарядилась точно так же как Цирцея (Песнь пятая):
230  Нимфа ж сама облеклась в серебристое длинное платье,
     Тонкое, мягкое, – пояс прекрасный на бедра надела
     Весь золотой, на себя покрывало накинула сверху.
230  СВЕТЛО-СЕРЕБРЯНОЙ РИЗОЙ ИЗ ТОНКОВОЗДУШНОЙ ТКАНИ
     ПЛЕЧИ ОДЕЛА БОГИНЯ СВОИ, ЗОЛОТЫМ ДРАГОЦЕННЫМ
     ПОЯСОМ СТАН ОБВИЛА И ПОКРОВ С ГОЛОВЫ ОПУСТИЛА.    
Слово в слово у Гомера, согласно переводчикам.
Напоследок коснёмся собственно результатов работы симметрии, для этого сравним наиболее далёкие от оси точки (картинки), - ради чего вся эта рефлексия и задавалась, - то есть сравним исходный объект и его отражение, как в событийном плане, так и в эмоциональном, и, чтобы подойти максимально комплексно, поставим оценивающий, взвешивающий разницу, вопрос - в тон основной идее поэмы. С самого ли начала своих заточений - сначала у Цирцеи, затем у Калипсо - Одиссей впадал в тоску по Итаке и Пенелопе? - а если не с самого начала, то с какого момента он всё-таки начинал рваться на родину, к жене?
Что касается годового пребывания в гостях-любовниках у Кирки, то этот срок герой перенёс легко, и только понуканиями друзей пошёл отпрашиваться у хозяйки острова Эи (Песнь десятая):
     Дни напролет у нее мы в течение целого года
     Ели обильное мясо и сладким вином утешались.
     Год наконец миновал, и Оры свой круг совершили,
470  Месяц за месяцем сгиб, и - длинные дни воротились.
     Вызвали тут меня как-то товарищи все и сказали:
     – Вспомни, несчастный, хотя бы теперь об отчизне любимой,
     Раз уж судьбою тебе спастись суждено и вернуться
     В дом твой с высокою кровлей и в милую землю родную. –
475  Так мне сказали, и я их послушался сердцем отважным.
     С ТЕХ ПОР ВСЕДНЕВНО, В ТЕЧЕНЬЕ МЫ ЦЕЛОГО ГОДА
     ЕЛИ ПРЕКРАСНОЕ МЯСО И СЛАДКИМ ВИНОМ УТЕШАЛИСЬ.
     НО КОГДА НАКОНЕЦ ОБРАЩЕНЬЕМ ВРЕМЁН СОВЕРШЁН БЫЛ
470  КРУГ ГОДОВОЙ, МИНОВАЛИ МЕСЯЦЫ, ДНИ ПРОЛЕТЕЛИ,
     СПУТНИКИ ВСЕ ПРИСТУПИЛИ КО МНЕ С УБЕДИТЕЛЬНОЙ РЕЧЬЮ:
     ВРЕМЯ, НЕСЧАСТНЫЙ, ТЕБЕ О ВОЗВРАТЕ В ИТАКУ ПОДУМАТЬ,
     ЕСЛИ УГОДНО БОГАМ, ЧТОБ СПАСЛИСЬ МЫ, ЧТОБ МОГ ТЫ УВИДЕТЬ
     СВЕТЛО-БОГАТЫЙ СВОЙ ДОМ, И ОТЧИЗНУ, И МИЛЫХ ДОМАШНИХ.
475  ТАК МНЕ СКАЗАЛИ, И Я ПОКОРИЛСЯ ИМ МУЖЕСКИМ СЕРДЦЕМ.
Никаких намёков не было сделано, что в течении этого года Улисс порывался покинуть остров или, будучи допущенным к телу, оказывал на богиню давление, чтобы сняла та - со всех них - епитимью ненавистного (ли?) пребывания на хлебосольной Эи. Можно согласиться - всё-таки там было весело: пировал с друзьями, и, кроме самой начальницы, помогали им проводить время, наверно, и служанки, а атмосфера праздника - она многое заглушает…
Иная ситуация складывается на Огигии. Друзей нет. Хозяйка своих ассистенток к нему, надо думать, не допускает, - так что легонько пофлиртовать, развеяться покорителю Трои явно тут не светит: нависла будничность и, в контраст с Эйской, унылая… Кроме того, срок - семь с лишним лет… Определить, с какого момента пошла прогрессировать у Одиссея ностальгия, и Пенелопы образ вновь замаячил перед глазами, - не удаётся. Есть запись диалога Одиссея с Калипсо, состоявшегося, правда, уже после ультиматума, принесённого нимфе Гермесом; в диалоге фигурируют такие пролонгации как "ты всё время тоскуешь" "ЕЖЕЧАСНО КРУШАСЬ И ПЕЧАЛЯСЬ" и "рвусь я все дни непрерывно" "ВСЕЧАСНО КРУШАСЬ И ПЕЧАЛЯСЬ", указывающие, если и не на обязательное покрытие депрессивным состоянием тотально всех семи с лишним лет, то - значительной части срока пребывая - без сомнений (Песнь пятая):
                ... Но рвешься ты духом в родимую землю,
210  Чтобы супругу увидеть, по ней ты все время тоскуешь.
     Право, могу похвалиться, – нисколько ни видом, ни ростом
     Не уступлю я супруге твоей. Да и можно ль с богиней
     Меряться женщине смертной земною своей красотою?
     Нимфе Калипсо в ответ сказал Одиссей многоумный:
215  Не рассердись на меня, богиня-владычица! Знаю
     Сам хорошо я, насколько жалка по сравненью с тобою
     Ростом и видом своим разумная Пенелопея.
     Смертна она – ни смерти, ни старости ты не подвластна.
     Все ж и при этом желаю и рвусь я все дни непрерывно
220  Снова вернуться домой и день возвращенья увидеть.
                ... НО СЕРДЦЕМ ТЫ ЖАЖДЕШЬ СВИДАНЬЯ
210  С ВЕРНОЙ СУПРУГОЙ, О НЕЙ ЕЖЕЧАСНО КРУШАСЬ И ПЕЧАЛЯСЬ.
     ДУМАЮ ТОЛЬКО, ЧТО Я НИ ЛИЦА КРАСОТОЮ, НИ СТРОЙНЫМ
     СТАНОМ НЕ ХУЖЕ ЕЁ; ДА И МОГУТ ЛИ СМЕРТНЫЕ ЖЁНЫ
     С НАМИ, БОГИНЯМИ, СПОРИТЬ СВОЕЮ ЗЕМНОЙ КРАСОТОЮ?
     ЕЙ ВОЗРАЖАЯ, ОТВЕТСТВОВАЛ ТАК ОДИССЕЙ МНОГОУМНЫЙ:
215  ВЫСЛУШАЙ, СВЕТЛАЯ НИМФА, БЕЗ ГНЕВА МЕНЯ; Я ДОВОЛЬНО
     ЗНАЮ И САМ, ЧТО НЕ МОЖНО С ТОБОЙ ПЕНЕЛОПЕ РАЗУМНОЙ,
     СМЕРТНОЙ ЖЕНЕ С ВЕЧНО ЮНОЙ БЕССМЕРТНОЙ БОГИНЕЙ, НИ СТРОЙНЫМ
     СТАНОМ СВОИМ, НИ ЛИЦА СВОЕГО КРАСОТОЮ РАВНЯТЬСЯ;
     ВСЁ Я, ОДНАКО, ВСЕЧАСНО КРУШАСЬ И ПЕЧАЛЯСЬ, ЖЕЛАЮ
220  ДОМ СВОЙ УВИДЕТЬ И СЛАДОСТНЫЙ ДЕНЬ ВОЗВРАЩЕНИЯ ВСТРЕТИТЬ…
В Песне седьмой, при описании своих злоключений феакам, Одиссей обобщает - слушателям, от которых зависит его возвращение на Итаку, - своё кукование на Огигии как недоразумение. Зачем его более семи лет держала нимфа? Им вряд ли стало понятно, ведь он представлял им, - почти так же как позже будет отчитываться жене, - что весь срок напролёт, оказывается, оставался верным-преверным мужем, рвущим на себе волосы. С другой стороны, может, он где-то был и прав? Нечего выносить интимные подробности - на суд общественности.
                ... Ею радушно
     Принят я был, и любим, и кормим. Она обещала
     Сделать бессмертным меня и бесстаростным в вечные веки.
     Духа, однако, в груди у меня не склонила богиня.
     Семь непрерывно я пробыл там лет, орошая слезами
260  Платье нетленное, мне подаренное нимфой Калипсо.
     После того же как год и восьмой, приближаясь, пришел к нам,
     Вдруг мне она приказала домой отправляться, – не знаю:
     Зевса ль приказ получила, сама ль изменилася в мыслях?
                ... И, ПРИЮТ БЛАГОСКЛОННО
     ДАВ МНЕ, БОГИНЯ МЕНЯ УГОЩАЛА, КОРМИЛА, ХОТЕЛА
     МНЕ НАКОНЕЦ ДАРОВАТЬ И БЕССМЕРТЬЕ, И ВЕЧНУЮ МЛАДОСТЬ.
     СЕРДЦА, ОДНАКО, ОНА МОЕГО ОБОЛЬСТИТЬ НЕ УСПЕЛА.
     ЦЕЛЫЕ СЕМЬ ЛЕТ УТРАТИЛ Я ТАМ, И ТЕКЛИ НЕПРЕСТАННО
260  СЛЁЗЫ МОИ НА ОДЕЖДЫ, МНЕ ДАННЫЕ НИМФОЙ БЕССМЕРТНОЙ.
     ГОД НАПОСЛЕДОК ОСЬМОЙ ПРИВЕДЁН БЫЛ ВРЕМЁН ОБРАЩЕНЬЕМ;
     ВДРУГ МНЕ ОНА ПОВЕЛЕЛА ПОКИНУТЬ СВОЙ ОСТРОВ - НЕ ЗНАЮ,
     ЗЕВСА ЛЬ ОНА УБОЯЛАСЬ, САМА ЛЬ ИЗМЕНИЛАСЯ В МЫСЛЯХ?
Продолжим делать выводы из того, что наиболее удалённые симметричные точки - Эя и Огигия - диаметральны по эмоциональному настрою, делать выводы из того, насколько наполнены они весельем или тоской. Ведь не так же всё было гладко: год с Цирцеей - банда гуляет, а семь лет с Калипсо - одинокий любовник беспробудно скучает. В отрывном, зажигательном гостевании на Эи должны были всё-таки тлеть - невидимо, подспудно, не истлевая окончательно - угольки грусти по старой любви и тяги к дому: в противном случае, напоминание окосевших от празднеств друзей не нашло бы такого живого отклика у капитана. Даже если судить по совершенно взрывной реакции - ехать, скорей! - Одиссей мог бы таким манером и обмануть Цирцею: ему, предположим, уже хотелось слинять, лишь бы куда, и он прикрылся благородным движением души: желанием воссоединиться с семьёй. Цирцея, соответственно, устроила тест на выживаемость и на выжимаемость ностальгии - уже на Огигии, куда на семь лет он, её трудами, и попал. Даже если дело обстояло хитро и лицемерно, то тоска по Итаке и Пенелопе - кабы не теплилась в подсознании, глубоко спрятанной даже от самого Одиссея, - то эта тоска и не всплыла бы, будь то за семь, или за тысячу семь лет, проведённых с Калипсо. Надо признать, что каким  бы забывчивым или лживым ни выступал Улисс, но всё-таки искренняя привязанность к жене, к сыну, к родине в нём тихо булькала, дображивала (только вот выявить эту искренность оказалось не так-то просто и быстро). А значит, коль год расслаблений на Эи нёс в себе и ростки ностальгии, то и - переворачиваем ситуацию, поскольку имеем дело с симметрией - сплошной минус, сплошное горевание по дому, за семь лет на Огигии, должны были непременно оказаться подслащенными отражением золотого времечки, что он с друзьями и Киркой провёл на Эи. Воплотилось такое отражение уже не в прежних развесёлых Эйских формах, - но, возможно, и не в виде более или менее чётко очерченного по срокам увлечения нимфой Калипсо (после которого, как по отмашке - нытьё и взывание к богам), а в том, что герой продолжил с этой бессмертной козой - жить - и пользоваться у неё успехом (иначе она бы сама ему построила плот и вытолкала к едрене-фене). А уж кого мы представляем в темноте грота, какие спасительные образы мозг волен накладывать на приятное неузнавание в темноте, и сколько жёсткости нам, мужчинам, добавляет чувство, похожее на месть - вот именно этой женщине - за отсутствие у нас выбора: не об этой ли загадке психики пели сирены?.. Не такого ли рода знанием - позволявшим ему тянуть лямку любовника - обогатили Одиссея чирикающие девушки с куриными ногами?..