Питер

 Холодный, депрессивный, ленно-медлительный, мой охреневше любимый Питер...
 Я тогда был еще маленький, но не помню, сколько мне было лет, что-то около десяти, мама и брат взяли меня в семейное путешествие по Петербургу. Тогда в «чулке» люди предпочитали иметь баксы, на всякий пожарный. Мама не зашивала их в трусы для перевоза, а спрятала под стелькой сапог, которые не снимались даже ночью. По приезде, баксов не оказалось. Сначала, она подумала, что забыла их дома. Квартира, в которой нас приютили, была где-то в центре и мы, не тратя времени зря, ходили по музеям, старым улицам, и я понял, что это мой город. Зимний Петербург влюбил меня в себя сразу и навек, хотя я и не понимал всего мелькающего передо мной – картины, залы, скульптуры – все слилось в золоченую солянку... запомнилось мороженное, которое звалось Принцесса. Оно не было льдистым, и сливочный вкус не портили снежинки, которые падали прям на него и слизывались, как часть особенного приключения, как маленькие кусочки детского счастья. В обязательную программу входило посещение Кунсткамеры. Название меня не испугало, к сожалению. А вот вид коллекции заспиртованных уродливых младенцев (и их частей) принес острый шок и приступ мигрени, той самой, со вкусом гнили во рту и ощущением червей в головном мозгу. Боль, до рвоты и кровоизлияний на лице...
 В это время мои мама и брат обсуждали пропажу баксов. Я лежал в кровати и мечтал о том, чтоб меня выключили. Хотя бы на время. Брат вдруг решил, что я вор. И тогда на меня стали орать в два безобразных голоса. Потом мама вышла, а брат, по классике жанра, включив свет в глаза, провел допрос с пристрастием. Выхода не было. Пришлось признаться, что когда-то давненько я заиграл папину талисманную купюру в два бакса. Но, я вернул, клянусь мамочкой! И, да, конечно, собой дебилом я тоже клянусь. Поверь мне, пожалуйста. Только выключи свет. Мне очень больно.
 В купе поезда Питер-Обратно была тишина, наполненная ожиданием казни. Если вдруг дома баксов нет...
 А дома их не было. В ход пошел шнур от пылесоса, пальцы, став черными раздутыми сосисками, не смогли стать кулаком, а голос потерялся. И только обсыпанное стеклянной крошкой горло саднило: не брал, не брал, я не брал...
 Через полчаса-час-два часа, клянусь, не помню, нашлись баксы, гип-гип-ура! Меня тут же внепланово отпустили гулять, и я непослушными отбитыми пальцами, как сумел быстро, оделся и ушел. 
 Я очень плохо помню Питер. Но люблю его до охренения. Хорошо, что баксы нашлись.