Справедливость, мать её

С некоторых пор начал я замечать около моего дома нечто неладное: кто-то кидает и кидает мусор мне во двор. Пойду утром на работу, а перед калиткой то пустые бутылки, то пакеты полиэтиленовые, то, милль пардон, дерьмо лежит. Я конечно возмущаться, да что толку: кидавшего давно и след простыл. Ну приходится собирать всю эту гадость и по дороге в контейнер для мусора у автобусной остановки бросать.

Поначалу грешил я на пьяниц-наркоманов, давно облюбовавших соседскую скамейку. Очень они там любят устраивать свои пленэры, а бутылки и прочие отходы досуга так под лавочкой и оставляют. Но гляжу, бутылки алконавтов на привычном месте, значит, не они. Да они и существа незлобливые, никогда окромя горы бутылок под лавкой от них не видел. Ну иногда позвонят в дверь, попросят стакан или два, а у меня этого добра на взвод хатит, не жалко. Но всегда возвращают. Мыть после них, конечно... Лучше бы с собой уносили. Но чаще они со своими стаканАми, культурный, приличный народ, безобидный. Ну мало ли что душа у них вечно горит, так ведь мухи не обидят.

Мы, жители улицы, их давно научились не замечать, бутылки только вот копятся, ну не беда – то я, то соседка-владелица скамейки, относим на помойку и дело с концом. А тут какой-то маньяк завелся, не по правилам играет. Норовит обильно напакостить, по большой злобЕ видно. Соседка с другой стороны, Ольга, работающая на аэродроме посудомойкой, увидев однажды как я, уходя на работу, дерьмо в совок во дворе собираю, возмутилась в душе. Я бы и не знал о том выводе, к которому она в своих детективных рассудениях пришла, да однажды другой сосед, Алик, огромный качок-омоновец, останавливает меня однажды и вежливо так говорит, что же это-де соседка Ольга на него накинулась, что он-де мне мусор во двор кидает.

А Алик человек очень хороший, вот уж на кого бы не подумал. Я ему так и сказал, что это Ольга сама выдумала, а я против такого обвинения всей душой. А Алика только что из милиции вычистили, он дважды в Чечне раненный, говорят, не годится. Полицейский должен быть богатырского здоровья. А тут еще такое обвинение. В общем, оба мы расстроились.

А злоумышленник продолжал свои пакости. И как его поймаешь, не будешь же круглые сутки караулить у калитки. Да и ловитель из меня никакой, я днем-то в метре вижу, а ночью и вообще.

Но вот тут на днях хозяйка газеты, в которой я за три рубля работаю, отбыла на Золотые Пески, а нас отправила погулять. И стал я свободен как птица круглые сутки. День на третий выхожу я на огород, метра не прошел, как слышу сзади блям-дзинь-бум! Оборачиваюсь, валяются два здоровенных пакета-маечки. Такие маечки, что на того боксера-тяжа, что за ЕР выступает. Фейс еще у него такой, что когда по телевизору показывают, бабки за валидол хватаются. Шрек, только уж очень страшный. Карелин или Гарелин, кажется, не к ночи будь помянут.

Ну я через секунду уже гремлю засовом и выскакиваю на улицу. Никого. Но не мог никуда далеко убежать! А у меня перед домом ирга растет, уже такая, что собирать ягоды с вертолета надо. Я и сообразил, что спрятался он где-то тут. Начал я обходить заросли, и точно, вылезает такой же Шрек, я аж захолонул от испуга. Ну, думаю, что я ему скажу? Бон жур, месье, не Вы ли изволили мне два ушата помоев под мое шато подкинуть? Ну примерно так я и обратился. И к моему ужасу он вовсе и не отнекивался, я, говорит. А я уже так к нему близко подошел, что перегаром от потребленного моим визави стеклоочистителя так пахнуло, что я едва на ногах устоял.

Что же Вы, говорю, так на меня взъелись, что до контейнерной площадки Ваши испражнения донести не можете? Тут он и выдал. То, что я козел, пардон, гомосексуалист, и дом у меня вон какой высокий, а у него маленький и вагонкой не обшитый, выпендриваюсь, мол, буржуй с....й. И он бросал и будет бросать, мать твою перемать в железо и в восьмое марта мать. Справедливость он так восстанавливает. Вот я, олигарх гребаный, пиво пью иноземное на виду у всех в палисадничке а бутылки у калитки кладу. А у меня действительно дружок есть Валерка, он все время с французким лагером «Стелла Артуа» приезжает, вкус у него такой изысканный. Мне-то что, мне все равно, я и русским не побрезгую, и бутылки кладу, чтобы не забыть в контейнер отнесть, но ведь бухому это не объяснишь, он прет как примадонна на буфет.

Ну чую я, что даст он мне сейчас в морду, и каюк мне. А я сроду ни с кем не дрался. Но тут Бог меня решил спасти, из-за кустов вышел еще один прохожий, Саша. Он такой умный парень, руки золотые. Были. Если бы не пьянка. А так с работы выгнали, чем живет – не знаю. Брат у него старший, Вовка, от этого же дела раком горла помер, отец с фронта пришел, сильно квасил. Но недолго. А Сашку жалко.

Вот приблизился он, и оказалось, что они с искателем социальной справедливости кореша. И в присутствии Саши тот мигом сменил гнев на милость, покаялся, вытащил свои подарки из моего двора и представился: Николай. А Саша добавил, что тот живет в бывшем доме генерала Валерки, они у него купили. За миллион.

Присели мы малость на ту соседскую скамейку, погутарили. Мститель мой уже говорил о вечной дружбе и плакал пьяными слезами. Расстались. Они с Сашей пошли дальше искать на троих, а я писать вот этот пасквиль на великий русский народ.

Валентин Спицин.