Дико
Повернувшись к ней, я натолкнулся на ее внимательный взгляд. Ничего - милая. Смотрит, правда, уж очень сурово.
Продолжая смотреть мне в глаза и улыбаясь уголками губ, она потянулась к верхней пуговице своего одеяния. Первая пуговица. Обнажилась изящная шея. Вторая пуговица. Забавная мысль: как далеко она хочет зайти? Третья пуговица. Я нервно сглатываю - одежды по-прежнему нет, удивленно поднимаю бровь, это… Четвертая пуговица медленно вылезает из петельки…
Девушка эротично закусывает губу, я же задерживаю дыхание, а вместе со мной - полвагона.
Под пальто оказывается кофточка с широким воротом и открытыми плечами, строго говоря, даже не слишком вызывающим.
В приступе истерического смеха я выпускаю воздух из легких и складываюсь пополам, девушка тоже смеется, опираясь на стену, хлопает меня по плечам, и пытается что-то сказать. Кое - как отсмеявшись, мы замолкаем, и я смотрю ей в глаза. Она отвечает мне тем же. Не отводя взгляда, она делает шаг ко мне и замирает.
-Дико, правда? Обычно люди не смотрят друг другу в глаза вот так, подолгу и вообще…
Я улыбаюсь и киваю – дико.
А ее предыдущая выходка - и того дичее.
***
-Грязненько тут у тебя, однако ж!
-Да? А вчера ты вроде не заметила?
-Ха! Ну конечно! Ты же в темноте любишь - так трогательно и старомодно, – ее сварливый голос царапает мои извилины. – Я думала, что я и при свете ничего! Думала - не такая я уж и страшная! Думала, нравлюсь тебе.
Сварливость сменяется обидой. Этот тон еще хуже: он обволакивает и грозит забиться в уши, рот, нос, затопить легкие густой мутной жижей. Медленно поворачиваюсь к ней, пытаясь на ходу сочинить достойный апологет.
-А говорил, что понравилась тебе, - с улыбкой говорит она уже нормальным голосом, - не парься ты! Да я же в Гуки два года на актерском училась! Мечтала актрисой, между прочим, стать, представляешь? Навык остался.
- Навык? Артистка ты, Ира, талант у тебя! Людей пугать! – мы совершенно неприлично гогочем, а раскатывающиеся по полу бутылки вторят нам своим стеклянным смехом.
***
Большая медная джезва по-прежнему служила мне верой и правдой. В свое время я спас её от очищающего пламени родительской уборки старья и забрал с собой. И сейчас она, трудяга, пыхтела на газовой плите, не отличавшейся особенной чистотой. Впрочем, как и все остальное на кухне. И правда. Как-то грязновато у меня. Наверное, надо чаще бывать дома?
- А что? Ты, правда, варишь вкусный кофе?
- Да-а. А я вчера тебе обещал?
-Угу, - краем глаза замечаю, как она, сморщившись, оглядывает кухню, - вот только…
-Только что? – пытаюсь одновременно следить за гостьей и варить кофе: щепотку соли и совсем уж граммулечку черного перца.
- У хорошего кофевара - кофе не сбегает. А у тебя частенько?
- Нет.
- А плита говорит: Да! Часто!.. И вообще на жизнь жалуется.
- А, ну так это - не плита. Это - Алтарь! Хороший кофе требует жертв. Иногда с его стороны, иногда с моей, капельку крови туда кладу. В общем, все честно.
Она наводит на меня указательный палец.
-Клик! - «стреляет» она. – Классная отмазка.
- Спасибо.
***
- Тебе на работу то не надо?
- Не-а! Уволили меня вчерась.
-Да ну? То-то ты такой довольный, не любишь ты трудиться, ага? – опять хихикает – И за что тебя, такого замечательного, уволили?
- Читал…
Не бог весть, как смешно, но с нами явно что-то не так. Здоровые люди, во всяком случае, столько смеяться не в состоянии. В любом случае останавливаемся мы только тогда, когда сил не остается, колет в животе, а на глаза наворачиваются слёзы. Кое-как мы принимаем горизонтальное положение
- Хорошая у тебя кухня, у меня вот так на кухне на пол не ляжешь, - снова подкалывает, ни секунды серьезности - я в восторге! – Тем более - вдвоем.
-О! Тут все элементарно, рецепт прост. Отдаешь стулья соседям, предварительно попросив выпившего друга выкинуть стол на улицу, и - вуаля!
Мы уже не смеемся. Ира просто тихонько постанывает, уткнувшись носом мне в плечо.
-Ф-фух, ну хватит смешить меня, - Вот уж кто-бы говорил! - Что с работой то?
Я рассказываю про то, как работал в книжном. Меня выперли из-за того, что я не общался с клиентами, а на халяву читал, как в публичной библиотеке. Теплое было местечко, между прочим! Не надо платить за книги, а только, наоборот, зарплату выдают. А я не мог общаться с покупателями. Я, вообще, людей - как-то не очень, но тут был особый случай. Покупатели делились на три категории: Первым не нужно было общение, их можно было либо спугнуть, либо рассердить своим назойливым приставанием. Вторые - настолько тупые, что если бы я сними начал говорить, меня уволили бы еще раньше, не сдержался бы. А третьи - напыщенные. Якобы - Знатоки, Ценители Прекрасного, Возвышенного и Духовного. От снобизма меня воротит так, что меня могли уволить еще раньше, чем во втором случае
***
-Ты когда был последний раз тут?
-Не помню, еще в школе…
-То есть - недавно совсем, да?
-Хо-хо-хо и ха-ха-ха, дико смешно – Она ловко уворачивается от щелчка по носу.
-О, смотри: «Красавица»! Как тебе, а? – кокетничает. Артистка!
- У Борьки странные представления о красоте! Это кошмар какой-то просто…Мне вон та больше нравится.
-Где? А-ха-ха – зеркало! Ну, Очень галантно!
- Что, теперь - в Эрмитаж?
Когда она задумывается, ее милое личико преображается. Улыбка, всегда блуждающая по ее лицу, готовая занять свое положенное место, на время прячется только в уголках рта. Она насупливает брови, морщит носик, и взгляд, направленный, внутрь, подволакивает легкая дымка. Легкомысленность сменяет предельная серьезность, и даже некая строгость. Мне нравятся оба варианта.
-Нее, не сегодня.
-Завтра?
-Ага. А сейчас…- в кабак!
-И заметьте, не я это предложил!
***
- О, смотри! И тут картины, вон на стене, там вон, видишь? Ну, вон же! Это Моне! О как. Ага!
- Ага – передразниваю я ее. – Чегой-то ты меня просвещать-то удумала, а? Это не Моне, Это Васькин! Васьки-и-и-ин!
Через пару секунд опрокинувшийся стул оповещает нас о прибытии гостя. Он всегда так появляется, с каким – никаким, а фейерверком обязательно.
-М-м-м?
- Действительно, Макс, м-м-м? – Поддерживает Ирка вновь прибывшего.
-Автор картины собственной персоной.
-М-моне?
-Ты - меня чем слушаешь? Васькин это!
-М-м-м! – уверенно кивает Художник.
-Присаживайся, Сережа.
Мы наливаем Васькину, и он отправляется в путешествие от неадекватности к полной невменяемости, с остановкой во временном прояснении.
Картина действительно очень хороша, великолепная репродукция Вокзала Сен-Лазар. Наш доморощенный Моне нарисовал ее в свои лучшие времена. Которые случались с ним, когда половина бутылки уже выпита, тело расслаблено, дух в приподнятом состоянии, все вокруг начинает приятно плыть, а вторая половина пока не нуждается в опустошении.
-Нравится? Девушка я вам подарю ее, за вашу улыбку! – горячно, и на удивление, внятно, молвит художник, – Ну и за поцелуй.
-Ага, щас! Раздарился он. Во-первых, фигушки! А во-вторых, ты ее уже бармену подарил - чего бы ей еще тут висеть.
Мы открыли следующую бутылку, и беседа продолжилась обсуждением живописи вообще и импрессионистов - в частности. Потом плавно перетекло на окружающую реальность, скорбные дела земные, обязательства, ссоры и примирения.
-Нну, дай позвонить? Ну, может, вот помирюсь все - таки.
-Не на городской, звонок?
- Нееет!
- Точно?
- Дааа!
-А то смотри мне! Я тут позавчера за шпаной одной гонялся по скверу с полчаса, наверное, даже врезать одному успел! Но потом они убежали, калитку захлопнули передо мной, и, пока я возился, затерялись где-то. Очень обидно вышло.
- Ого! – он слегка отодвинулся от меня, - Они – что? Позвонили от тебя на городской?
- Да я их вообще знать не знал, дело не в этом было!
Месяц пролетел незаметно - утонул в хохоте, походах по музеям и злачным местам.
***
- Ну, я же говорила тебе, что уезжаю! Ты не помнишь?
Она действительно говорила - когда еще мы встретились. Она говорила: «Не надо приглашать меня на свидание, ничего не получится, я скоро уезжаю. Не нужно этого!»
Но мы забыли это вместе, заслонили пеленой безудержного веселья.
Она улетала навсегда, на другой край света.
- Это был месяц прощания с городом… А тут так получилось… - слезы на ее глазах мне совсем не понравились, это было неправильно и противоестественно.
Как мне ни было тяжело, я сжал зубы и заставил себя улыбнуться.
- Ну, ведь хорошие воспоминания останутся? – она поднимает вопросительный взгляд на меня и неуверенно улыбается.
-Правда не верится, – мой голос дрогнул, но я взял себя в руки, – что всего чуть больше месяца прошло с твоего дикого импровизированного «стриптиза» - самое странное знакомство.
Она неуверенно хихикает.
-А помнишь?.. – мы снова начинаем совершенно дико смеяться, нас не исправишь ничем. Только на каждом вдохе между очередными приступами смеха меня накрывала караулящая меня тоска.
- Спасибо тебе… - тихий шепот над моим ухом, я вздыхаю и целую свою артистку:
-Ты точно училась на комика! Ну как? Месяц прощания удался?
Все уже сказано, все уже высмеяно.
Тоска топчется на пороге, тактично дожидаясь, пока мы, наконец, расстанемся окончательно. Мы стоим у входа в аэропорт, регистрация уже началась.
***
-Ты представляешь, – сквозь морозный ветер пробивается ее неуверенный голос,- Это так дико! Я не могу поверить, что еду туда, где никогда не увижу снега!
-Знаешь что?! – мокрая снежинка приземляется мне на нос, и я ежусь в своей тонкой куртке, - Иди ты нафиг с такими проблемами!
Свидетельство о публикации №211111801558