Философ

Каждое время года по своему превосходно, но весна мною любима более других. Может быть есть в ней торжество зарождающейся жизни, когда вырвавшись из под снежного плена тянется к небу молоденькие иголочки травы. Когда солнце, набирая мощь с каждым днем, не обжигает по летнему, а словно ласкает тебя мягкими, будто пушистыми лучиками.
           Вот и сегодня- пусть ветерок иной раз и ухитрялся холодной, колючей лапкой забраться под одежду, пусть и тянуло холодком от раскисшей земли, но сверху пригревало доброе солнышко. Я чувствовал особые, весне только присущие запахи, а в рюкзаке болтался добытый утром на придорожной луже селезень.
           Даже небольшая усталость не омрачала существования и умиротворенности от весеннего моего настроения. Подобные мысли и состояние похоже владели и одним из моих спутников- Коля, по прозвищу Слон, задумчиво и неторопливо вышагивал рядом, улыбаясь время от времени каким то своим мыслям. Говорить совершенно не хотелось.
          Но не Мише. Миша Неретин вился то около меня, то вокруг Коли и трещал, трещал без умолку, к счастью ни к кому особенно не обращаясь и не настаивал на диалоге, так, в качестве добавочного фона. Словно ветер – свистит он, завывает, но спустя некоторое время перестаешь эти звуки замечать и слышаться они еле-еле, разве что особенно сильные порывы.
           Вдруг Мише в голову пришла какая то особенно ценная мысль и он достав коробок, зажег подряд несколько спичек, щелчком отправив их в лежащие на поле пласты соломы, оставшиеся с прошлогодней уборочной.
           Некоторые из спичек потухли, а какие то затаившись, пустили затем синеватый дымок и по подсохшей сверху соломе скоро заплясали огоньки пламени.
           Настроение изменилось. Но не сказал бы, что в худшую сторону. Хотя порывы ветра изменяли иногда направление и кидали на меня едкий дым, но живое тепло огня как обычно завораживало и притягивало к себе. Мы втроем сгрудились на подветренной  стороне,  наблюдая, как все более и более разгорается пламя. Даже Мишка замолчал, зачарованный зрелищем.
           Но что русскому хорошо, то немцу смерть. Неретин не задумываясь по обыкновению своему, запалил целый мышиный город. Огонь охватил пласты соломы сначала сверху, а затем стал проникать все глубже, добравшись до проделанных полевками ходов. И теперь они метались в панике, с диким писком,  в поисках спасения от ненасытного жара.
           А над всем этим бесчинством стихии вздымался как некий мышиный бог, собственноручно  устроивший весь этот мышиный Армаггедон,  Миша, внимательно наблюдая за гибелью провинившегося ему чем то мелкого, хвостатого народца. Неретин действительно напоминал в данный момент некое божество, поскольку обычную придурковатую ухмылку сменила неожиданная, мудрая созерцательность. Он словно был там, со зверьками, в пылающих стенах их города, бестрасстно  наблюдая за бесчисленным множеством трагедий в этой юдоли скорби и ужаса, возникших исключительно по прихоти только божественного его промысла.
            И тут «Зевс» наш приоткрыл уста свои и рек. Точнее даже не рек, а вопрошал, будто желая сверить с нами, смертными, потаенные некие мысли- « А как вы думаете, что испытывают мыши в этот момент?»
             Обладая развитым воображением я даже дышать перестал на какое то время, живо представив запертую огнем в норе полевку, мечущуюся в дикой панике в предчувствии скорого конца, боль обожженного мышиного тельца и все это помноженное в десятки раз. Трудно было подобрать определение даже минимально подходящее к великому множеству пусть и маленьких, но трагедий.
             Но не успел я достаточно пережить весь этот ужас причиненный беспощадной стихией, как Неретин глядя вверх теперь, словно подумывая о возвращении на Олимп, сам ответил на свой вопрос- «Я думаю, что мыши сейчас испытывают некоторый дискомфорт» и круто развернувшись на каблуках, пошел по путям своим, неисповедимым, воплощать очередные, божественные планы.
             Я промолчал, переваривая диссонанс слов и ситуации, а аристократичный Слон, приподняв бровь, произнес- «Михаил, Вам лечится надо…» и укоризненно покачал головой.