Серия 12. Часть 2

12 серия. Часть 1.
В пятницу Астрид хотела навестить Кёле в госпитале. Но визит пришлось отложить. Приехал  Урбан.
Он был в новенькой летней форме. Несколько изменился. Астрид сначала даже не могла понять. Похудел, что ли? Или все дело в том, что она давно не видела его?
Урбан шагнул через порог, и Астрид сделала непроизвольное движение и прижалась к нему. Он был почти на голову выше, и ее щека почувствовала шершавость мундирного сукна.
-- Это правда, Астрид?
-- Что -- правда? -- Ларсон отстранилась.
-- То, что вы работаете с Дойблером?
-- Так надо! -- вырвалось у Астрид.
-- Надо? Кому?
-- Вы даже не поздоровались со мной. Выходит, все слова, которые вы говорили мне прежде, ничего не стоят?
-- Я люблю вас, Астрид. И только потому я здесь.
-- Мы долго не виделись и разучились, наверное, понимать друг друга, -- уже мягче сказала Ларсон.
-- Возможно, -- согласился Урбан.
-- Садитесь. Я сейчас приготовлю кофе.
-- Не надо, прошу вас. Я не хочу, чтобы вы уходили даже на минуту.
Астрид была сбита с толку: холодность, с которой он вошел, и вдруг лед быстро растаял.
-- Хорошо, я не уйду. Давайте, Матиас, все по порядку. Откуда вы? И почему не писали?
-- Я из госпиталя. А на второй вопрос мне не так просто ответить.
-- Вы не хотели мне писать?
-- Нет! Совсем не то. Совсем не то, Астрид, -- повторил он. -- Но должен сознаться, что я хотел забыть вас.
-- Почему?
-- Ростов показал мне, что я для вас ничего не значу.
-- Но вы все-таки мне писали потом, -- заметила Ларсон.
-- Да. Писал. Но от вас не было ответа. И это стало для меня мукой. Я, как мальчишка, всякий раз бежал к почтовому самолету. Потом попал в госпиталь.
-- Вас ранили под Сталинградом?
-- Нет, я не был ранен. Дурацкая история. Машина, в которой я ехал, свалилась в овраг. Водитель и я здорово покалечились. У меня было сотрясение мозга и сломано ребро.
-- Водитель был неопытным?
-- Мы ехали ночью. Мела метель. Водитель не спал третьи сутки, да и меня сморило. А очнулся я уже в госпитале. Сначала самолетом из котла нас вывезли в Киев, а так как лечение мое предполагалось длительным, отправили в Германию.
-- Я много думала о вас, -- призналась Астрид.
-- Какой же я дурак! Я едва не совершил непоправимую ошибку.
-- О какой ошибке вы говорите? -- спросила Ларсон.
-- После госпиталя меня оставляли в рейхе. И я уже дал согласие. Но когда понял, что жить без вас не могу, что должен, по крайней мере, увидеть вас и объясниться, то подал рапорт вернуть меня на прежнее место службы. Рапорт удовлетворили. И вот я здесь.
-- Да, это была бы непоправимая ошибка. Если бы вы не вернулись, вы бы сделали меня несчастной.
-- Счастливы ли вы сейчас?
-- Мне хорошо, Матиас. И спокойно. Это и есть счастье.
Урбан молча взял ее руку и стал целовать. Она не отнимала ее. А когда он отпустил ее, ласково провела рукой по его щеке.
Весь вечер Матиас говорил без умолку.
-- В госпитале я много работал. Сделал наброски нескольких картин: «Сталинградская мадонна», «Воронье», «Холод». Мне просто не терпится показать все это вам. И честно сказать: немного трушу, вдруг вам не понравится. В новых работах я использовал только два цвета: черный и белый.
-- Сталинградская мадонна, что это? -- спросила Ларсон.
-- Так я назвал свою новую картину. Молодая женщина -- в избе. Видно, что она только что из русской бани. Она готовится ко сну. На ней полотняная ночная рубашка. Она расчесывает длинные русые волосы.
-- Но мадонна -- это нечто другое. Это прежде всего -- материнство? А у вас?.. И потом вы сказали, что берете только два цвета...
-- Конечно, я использую оттенки, -- вставил Урбан.
-- Но почему только черный и белый цвет? -- спросила Астрид.
-- Под Сталинградом царствовали только два этих цвета. Война -- это, по-моему, только черное и белое. Черное -- это смерть, холод, голод. Черные от мороза лица. Черный цвет сгоревших деревень, городских развалин. А белый -- это снег. Но не только снег. Это надежда. Это -- человечность. Что касается «Мадонны»... Наверное, вы правы. Я назову картину по-другому. Женщина, которая послужила мне моделью, -- русская. Она жила в деревеньке, где уцелел только ее дом. И еще баня. Русская баня. Вы когда-нибудь парились в русской бане?
-- Конечно. Я же говорила, что жила одно время в Сибири. А там почти в каждом дворе русская баня. Я очень хочу посмотреть все, что вы там наработали, -- сказала Астрид.
-- Я принесу завтра.
-- Только приходите попозже. Я должна навестить Кёле.
-- Он здесь?
-- Да. В госпитале.
-- Тоже -- Сталинград?
-- У него открылась язва. Он выглядел очень плохо. Никогда прежде я не видела его таким.
-- Вы навещаете всех знакомых?  --спросил Урбан.
-- Матиас, неужели вы ревнуете?
-- Нет, почему же... Просто... -- замялся Урбан.
-- Вы только что рассказывали мне трогательную историю. А мне отказываете в сострадании к больному и хорошему человеку.
-- Он действительно хороший человек, как мне показалось? -- спросил Урбан.
-- Очень, -- ответила Ларсон.
-- Тогда мы, может быть, сходим вместе?
-- Нет, Матиас. Не стоит. А вас кто-нибудь навещал в госпитале? Кстати, где вы лежали?
-- В Кюлунгсборне. Меня навещали родственники. Приезжала бывшая жена.
-- Я вам сейчас устрою сцену ревности, -- шутливо сказала Астрид, хотя тут же поняла, что ей совсем не до шуток.