Лесовик

                Л  Е  С  О  В  И  К

Я очень люблю лес. Его острый хвойный запах и шелест резных листьев, неспешное гулянье ветра в ветках деревьев и многоголосый щебет птиц, благоухание трав и цветов с кружащимися вокруг них пчелами и бабочками и прячущимися у самой земли ягодами и грибами. И особую весеннюю пору, когда  птицы заливаются от радости новой жизни, порхая по лесу в поисках своей пары и распевая на весь лес серенады. И тихие шаги по лесному ковру, где прямо из-под ног вдруг выпрыгнет кузнечик и застрекочет совсем рядом свою незатейливую  трескучую песенку, а работяги-муравьи неутомимо снуют по своим делам, не обращая ни на кого внимания. И отдающее эхом в тумане кукованье кукушки, считающей тебе года. Или заливистые коленца соловья с таким прищелкиванием и свистом, что заходится душа от восторга и упоения его пением, а в груди разливается сладкое томление  от наслаждения этими чистыми небесными звуками, рожденными весенними соками земли.
То вдруг раздастся торопливый топоток, и мимо, неуклюже переваливаясь на своих копытцах-лапках,  прошмыгнет ежик с семейством. На секунду остановится, глянет колючими бусинками-глазками, хрюкнет отпугивающе и опять побежит, куда ему следует. Не мешай, мол, делам семейным!
А под  ногами то тут, то там земля бугорками нарыта. Крот постарался, накопал норок. Землекоп этот маленький, черненький, всего-то с мышь, а разору от него много может быть, если к огороду приблудится. Тогда держись! Начисто подъесть урожай может. К осени в земле только и останется что объеденная верхушка. Так что крота не жалуют, гонят отовсюду. Вот он и забирается в места тихие, безлюдные, где ему никто не помешает. И уж там ходов нароет, что твое метро, не меньше. Хозяин он запасливый, скопидомок, потому всегда и в теле, кругленький да толстенький. Правда, слепой совсем, да ему это не мешает. Под землей ему и так сподручно, а на поверхность он выходит редко. Уязвим очень, врагов-то у него хватает.
Бывает, что и змея проскользнет меж травы. Уж-то безобидный, а вот гадюка хоть и невелика размером, а укусит больно, по себе знаю. Помню,  нога у меня после ее укуса полгода синяя была и как каменная. Прокусила и штанину и носок, только и осталось две точечки от зубов.
Лес накормит, напоит, обогреет и спрячет, если надо. Только знать нужно, как с ним ладить. Беречь его надо, зря не портить, не разорять. А тогда и он воздаст все старицей. Только не всякий человек это понимает. Придет, как нахлебник, напитается, на дармовщинку хапнет, что можно,  –  и был таков! После меня хоть потоп! И невдомек ему, что он не только лес разоряет, а и самого себя. Всякая травинка, всякая зверюшка свое место и время знает. Зря ничего не родится, все со своим смыслом. Потому и понимать надо, что ты здесь гость,  и веди себя разумно, по-человечески, а не как варвар. На твой-то век, может, всего и хватит, а вот что после тебя останется…
У нас страна лесная. Испокон века радуемся этому. Другим на зависть. А вот беречь свое богатство так до сих пор и не научились. Не жалеем никого и ничего. А зря. Лес живой. Он к себе уважения и почтения требует. У него свой закон – природный. Наказать может, если черту переступишь. Тогда пеняй на себя! Да и то сказать, хоть бы эта история…
У нас в средней полосе уж таких густых лесов, как в Сибири, давно нет. Что повырубили, что само без хозяйского глаза зачахло или сгорело. Но все-таки кое-что еще осталось. И не перевелись охотники да рыбаки по лесам и рекам ходить: грибы собирать с ягодами, рыбку удить, а то и зверя бить. Вот и в тот раз решили мужики собраться и на несколько дней поехать в одну из областей порыбачить, грибков поискать и от жен отдохнуть. Пора была осенняя. Но осень стояла теплая, солнечная. Грибов уродилось видимо-невидимо. Хоть косой коси.
Компания – сплошь свои ребята. Только один приблудный, и откуда взялся всем невдомек. А спросить неудобно. Только, вроде, кто хочет порасспросить его, а язык будто прилипает. Не идет разговор и точка! Да и сам мужик помалкивает больше. Все других слушает. Если кто что спросит, кратко ответит и опять молчит. Ну, чисто, бирюк!
А так все у него в руках спорится, все умеет по такому делу. Сразу видно, что не новичок. Мужики меж собой пошептались, - никто его не знает. Ну, прямо, как гриб, из-под земли вырос, и все тут! Стали к нему  присматриваться. Ничего особенного. Возится с рыболовными снастями, как другие, напевает себе под нос что-то. И скарб его обычный для такого случая. Все,  как у всех. Однако ж, сидит себе в сторонке один и ни к кому никакого интереса не проявляет, будто вокруг никого кроме него и нет.
Мужикам то и странно и обидно. Рядом человек сидит, а ни как звать, ни кто таков,  не говорит. Чудно, да и только!
Они уж не по одному разу приложились перед рыбалкой, а он ни в какую. Зазывали – не пошел, не пью, мол, и все! Мужики заворчали, жлоб, дескать, меж нами объявился. Не любят у нас, когда  компанию не поддерживают. А ему хоть бы что! Знай, гнет свою линию. Не пью, и баста!
А вечерний клев на славу был. Рыба так и шла, будто ее кто на крючок насаживал. Ребята в азарт вошли. Плотвичка, карасики, окуньки, щурята – только успевай вытягивать.
Мужики довольные. Решили ушицу соорудить. Как водится, костерок разожгли, котел приладили. Стали уху варить. Дело это простое, но и здесь сноровка нужна, потому как своя хитрость имеется. Рассказывать не буду, про то каждый рыбак знает. Ежели кому интересно, пусть поинтересуется у бывалых людей, а мне не досуг, не про то рассказ.
Мужик этот бирюковатый тоже удит, и у него клюет отменно. Только к обществу он прибиваться не хочет. Свой костерок разжег и свой же котелочек подвесил. Самостоятельный, одним словом. И на ночлег в палатку к ребятам идти отказался, хотя его и звали. Нарубил себе лапника, сгондобил что-то вроде  шалаша и сверху плащ-палаткой накрыл. Берлога и только!
Мужики с досады рукой махнули. Пусть как хочет, хозяин – барин. Чего напрасно в глаза лезть раз такой уродился?  А он и в ус не дует, как будто так и надо. Они сами по себе, он сам по себе. А дело-то уж совсем к вечеру. Ушица поспела. Мужики удочки смотали, сели вокруг и давай байки травить под наваристую уху да стаканчик  беленькой. Сами знаете, какие разговоры под это дело ведутся. И чем солонее и бесстыднее рассказ, тем гогота больше. Ну, и приврут, конечно, для порядка. Без этого не расскажешь. Весело, вольготно без баб! Душевная, можно сказать, обстановка.
Мужик тоже возле своего костерка суетится, прислушивается к соседям. А в разговор не вступает. Ну, точно, кот из басни – слушает да ест! Аккуратный такой. Все за собой прибрал, помыл и огонь затушил. Потом юрк в свою берлогу  - и нет его, заснул. А ребята разгорячились: то да сё, никак не уснут. Уж и время за полночь, и костер притух, а они все травят. Улов хороший, а хочется еще больше. Задумали назавтра рыбку глушить. А чужака боязно. Несвойский человек.
И как это им в голову спьяна пришла такая мысль напугать этого бирюка, не знаю. Только решили они сделать над ним насмешку за его некомпанейство.
Ясное дело, пьяному море по колено и мозги набекрень. Насобирали сучьев да травы сухой и обложили всю его берлогу кругом, словно медведя на охоте. Дни стояли теплые, недождливые, с ветерком, и пламя занялось тут же кровавым заревом. Сначала по траве, потом по валежнику – единым духом заполыхало  по всему берегу. Уж и лапник трещит, а из берлоги ни гу-гу. Мужики сунулись – а там никого. Куда делся бирюк, никто не знает. А по лесу уж гул от огня пошел. Сухостой заполыхал – не унять! Хоть и речка близко, а не потушить. Самим впору спасаться.
Вещички кое-как перетаскали, машину отогнали поближе к речке, а вглубь леса и сунуться боятся. Стеной огонь стоит. И бирюк этот у них из голов нейдет. Снасмешничать хотели, а накликали беду! Не глумись!
Струхнули не на шутку, враз протрезвели ребята. А что делать, не знают. Все кругом горит, а надо как-то выбираться.  Тем, кто пеший, беречь нечего было. Барахлишко в охапку да удочки – и вплавь на другую сторону. А хозяину бросать машину жалко: мало ли что случиться может. Озорников по лесу ходит много, с кого потом спросишь.
Это сейчас сотовые телефоны и смартфоны, а тогда ничего такого не было, сообщить о случившемся неоткуда. Порешили, что  сообщат на другом берегу о пожаре и вышлют оставшемуся подмогу. Заодно и про бирюка узнают, кто таков да куда мог подеваться. 
Переправились. Пока туда-сюда по лесу ходили, дорогу искали да до места дошли,  время прошло порядочно. Там тоже пока раскачались, уже и утро наступило. Огонь раздуло  по всему берегу. Всех окрест на ноги подняли. Мужики помалкивают, что да как не говорят. Рыбачили, мол, как загорелось, не знаем. А вот был с нами пришлый какой-то странный человек, чурался всех, особнячком держался, так исчез перед самым пожаром, а куда, не знаем, и кто таков не сказал.
Местные только плечами пожимают. Дескать, не наш, не видали такого. И деться-то ему там некуда. Лес да деревенька на берегу километрах в пяти-семи. Только туда и мог податься. Мужики кивают, а у самих на душе муторно. Совесть заедает. Не его вина, что пожар занялся. Сами виноваты, а признаться боязно. Дело-то подсудное. Хотели бирюка проучить, а получилось-то и вовсе неладно. Не дай бог, сгорел он в лесу. Сами не свои ходят. И участковый такой въедливый оказался. Что да как расспрашивает, а сам смотрит внимательно, будто глазами буравит. Чует, что не то мужики говорят.
Стал их спрашивать отдельно, каверзные вопросы задавать. Мужики вздыбились. Время дорого, а тут волокиту развели. Потом, мол, будешь допросы  чинить, сейчас тушить надо, парня с машиной выручать да бирюка искать. Куда его на ночь глядя понесло?
Подняли всех, кого можно. Мужики сразу к своему на ту сторону. Остальные кружным путем через мост. Мондраж их колотит,  словно в студеную пору. Выплыли на берег, кругом головешки черные, машина стоит, а парня нет нигде. Дым, гарь, пожар дальше пошел. Они кричать, звать того парня. Молчок. Не отзывается никто. В лес идти – там пожар, сами сгореть могут. А куда и этот парень делся,  ума не приложат. Уходить-то ему вроде и некуда. Здесь должен был ждать. Уговор такой был.   Ан нет нигде! Побегали вокруг, посмотрели – никаких следов. Все на месте, вещички целы, а самого нет.
Мужикам и вовсе не по себе стало. Шутка ли, двое пропали, как корова языком слизала. И думать не знают что. А что участковому говорить и подавно не сообразят. Непростой он мужик, видать, хоть и деревенский.
Кое-как сговорились, что будут отвечать, если снова спрашивать начнут, и уселись других ждать. Вместе решили искать. Народу привалило много. Пожар-то нешуточный, все тушить приехали:  и колхозники, и пожарники, и кто по лесу по грибы собирался. Мужики с ними. Стараются, что есть мочи. А про товарища своего сразу сказали, чтоб потом участковый не мытарил, почему   тут же не доложили. Кошки на душе  скребут, а вида не показывают. Только друг с другом переглядываются, посмотрим, мол, чем дело кончится. С самих пот ручьями льется  то ли от жара, то ли от работы, то ли от нервного перенапряжения.
И вдруг слышат впереди крики. Все застыли. Топоры, ведра в руках, а сами смотрят, что там. И прямо на них, как очумелый, бежит  местный мужичонка. Глаза круглые, руками машет, а толком ничего не понять. Тычет пальцем куда-то вбок  и орет не  своим голосом. Напугало его что-то. Наши мужики смекнули, что это их, прежде всего, касается, и к нему. А он мычит, словно немой, и за собой зовет.
Поспешили они за ним, а самих жуть берет. Они все потом говорили, что такой страх на них напал, какого они сроду не знали.  Подошли к одному месту, а у самих зуб на зуб не попадает. Глядят, глазам не верят. Все кругом черным-черно, одни уголья да зола, а посреди всего этого нетронутая зеленая поляна, словно и не здесь пожар был. И трава цела, и деревья с густой листвой, и цветочки колышутся. А посередине этой поляны сидит мужик, тот, что от машины ушел. Прикорнул на поваленном сушняке, как на лавке, и вроде спит.
Колхозный мужичонка опять начал тыкать пальцем, а подойти боится. Встал, как вкопанный,  и ни с места. Мужики, молча, переглянулись: делать нечего, самим надо идти. А ноги не несут. Оторопь взяла. Покликали парня – молчит. Даже не шевельнулся. А как раз его идея была над бирюком посмеяться, он всех подбил на это. Мужикам и чудно, с чего он ушел с безопасного места в чащу, где пожар бушевал, а оказался на таком месте, где и следов-то пожара нет. Осторожно кое-как подошли поближе. Смотрят, сидит парень целехонький, ни царапинки на нем, ни ушиба какого, только бледный, как полотно. Опять окликнули. Не отзывается. Один, что посмелее прочих, тронул его за плечо, вроде теплый, живой, значит. У всех от сердца отлегло. Только дух перевели, тормошить начали, чтобы разбудить. А парень вдруг глаза открыл да как заорет истошным голосом – и наземь, забился будто припадочный. Мужики на него навалились, а сладить не могут. Такая в нем силища открылась. Раскидал он их в разные стороны, стоит, глаза белые, молочные и смеется страшно так, громко.
Мужики к нему и так и сяк – ни в какую. Зверем смотрит на всех и к себе не подпускает. Умом тронулся бедняга. Ну, что делать? Убежит куда, беды натворит или чего  доброго сам сгорит. Вязать его надо. Подозвали еще ребят. Окружили его и всем гуртом  повалили. Ремнями повязали.
Пытались расспросить  обо всем, да куда там.  Несет околесицу, ничего не понять. Сильно напуган парень был. Так ничего и не добились. В больницу отвезли, в психиатрию. Пролежал он там с месяц ли, больше, вышел тихий, сам не свой. Не узнать, какой стал. К нему с расспросами – он плакать. Сломался человек, а отчего никто не знает.
Бирюка того тоже не нашли, как сгинул. И непонятнее всего то, что никто его вроде и не видел. Мужики после того раза надолго охоту к рыбалке потеряли. Участковый им нервы помотал. Только и спасло, что сами молчали да от того парня ничего не сумели узнать. А не то сидеть бы им, как миленьким. Проставились они тогда по полной. И с тех пор уж шутки такие не шутили.
Однако этим не закончилось. Мужики уж подзабывать эту историю начали, как один раз, опять на рыбалке, на станции увидели своего бирюка. Сидит себе в той же плащ-палатке, с рюкзачком и, как прежде, сам по себе. Ребят аж как током прошибло. Откуда, мол, взялся опять? И не к новой ли беде? Вспомнили случай свой жуткий. Посовещались малость и решили все-таки к нему подойти, спросить про тогдашнее дело.
Поздоровались. Он не смутился, не испугался, ждет, что ему скажут. Мужики начали рассказ, только не говорили, что подсмеяться над ним хотели, оттого и горе случилось.  Вещички, мол, твои сгорели все, тебя долго искали, да не нашли. А ты целехонек, и барахлишко твое при тебе. Как так получается, и не ты ли во всем виноват?
Бирюк сильно озлился. Нехорошо на мужиков посмотрел. Таким взглядом, словно все нутро высверлил. И давай им правду-матку в глаза резать. Не во мне, дескать, дело, а в вас. Знаю, что вы спьяну хотели насмешку надо мной сделать и кто у вас зачинщиком был. Ему и вам поделом! Не безобразничайте! Лесовик вас наказал, дух лесной. Видать, сильно парня вашего напугал, раз тот головой тронулся. И вам не миновать наказания, если будете в лесу безобразничать, его беспокоить.
Мужики у виска покрутили, но связываться с ним не стали. Кому надо сообщили, проверьте, мол, что за тип. Странный уж очень. Пока туда-сюда, электричка подошла. Он шмыгнул в вагон, они за ним. И опять нет никого, как сквозь землю провалился! Наваждение, да и только! Весь состав прошли, нет. Милиционер рукой махнул, подумал, мужики приняли  лишнего, вот им и померещилось.  Пригрозил даже. Мужики примолкли, присмирели. Забоялись, чтобы чего хуже не случилось. Обошлось все, только больше они в эти края с тех пор ни ногой. И бирюка этого не искали и старались даже не вспоминать.
И к лесу с того раза с почтением. После себя все приберут, место, где костер был, дерном заложат, чтобы заросло,  и никаких тебе динамитов, рыбу глушить. Только удочками, как положено. Вот так!