Еще один пазл мозаики, пока что так..

Итак: сейчас мне почти тридцать. Я владелец двух немалых поместий, женатый вот уже девять лет, отец двух сыновей и совсем юной дочери. В моем дворе порядка пятидесяти слуг, не много и не мало по современным подсчетам. Так же у меня две любовницы: Франсуаза ля Санд, замужняя дама сорока семи лет, чей муж уже не способен на любовные утехи, и обладательница немалого состояния, и Маргарита Бланш, юная пианистка, чей талант будоражит сердца и не только слушателя любого пола и возраста. Так же я автор уже пяти книг, повествующих завуалированно и не очень о жизни светского Парижа, где чуть ли не поименно называются главные ловеласы и блудницы, не осуждаемые, но высмеиваемые моим довольно колким пером.
Здесь можно провести черту. Почти здесь.
На званый ужин в честь моего тридцатилетия были приглашены многие: знакомые, кого обошло мое перо и в честь этого считавшие меня своим другом, враги, те, кто громко утверждал это, уязвленный моими колкостями, их жены и мужья, любовники и любовницы. Дети были отправлены во второе поместье и оставлены нянечкам, моя супруга красовалась в новом бархатном платье перед своими подругами и их спутниками. Я же по обыкновению своему, уже отмучившись с приемом поздравлений и посему с едва ли не болящими с постоянно натянутой на них улыбке губами стоял у окна с бокалом красного вина, смотря на эту толпу, это стадо павлинов и свиней, индюков и шакалов. Теплая терпкость напитка лишь на короткое мгновение согревала, а после внутри снова разливался привычный холод, свойственный давно заброшенным домам, в коридорах которых лишь иногда гуляет ветер. Нет, я не чувствовал одиночества, я не хотел изменить этот мир, этих людей. Я знал, что человеческая порочность и мерзость есть и будет в каждом, и сам я отнюдь не был исключением. Я лишь возводил это в идеальное, постоянно шлифуя, придавая огранке, как ювелир работал над этим черным бриллиантом.
- Раз Вам они и правда так омерзительны, мсье Сен Луи, то зачем Вы пригласили сюда всех этих людей? - раздался сбоку от меня негромкий юношеский голос.
Я обернулся испытывая некое недовольство, что кто-то посмел так грубо прервать мои размышления. Это был юноша лет семнадцати, невысокий, изящный, дорого и хорошо одетый, не по годам дорого и хорошо. Его уже седые волосы спускались почти до пояса, собранные алой лентой в свободный хвост. Я мог поклясться тогда, что видел его впервые, как у меня во владениях, так и среди парижской знати.
Я изучал его взглядом дольше обычного, борясь между желанием высказать наглецу все свое негодование и желанием продолжить беседу глубже.
- Я не видел Вас ранее, мсье, - после затянувшейся паузы произнес я, переведя снова взор в бальную залу.
- Быть может, Вы просто не обратили на меня внимания, мсье Сен Луи, потому что за мной не было замечено ни одной порочащей меня связи? - его голос звучал негромко, но достигал моих ушей, казалось, даже против моей на то воли.
Я чуть сильнее сжал в руке серебряный бокал. Главным было не поддаться это провокации, только не от такого юнца, к тому же и выше сословием.
- Вот скажите мне, мсье, Ваша супруга сведует о Ваших от нее секретах?
Он улыбнулся, но эта улыбка была для меня издевательской. Я знал, что уязвленные мною пытались пошатнуть мой статус, но всегда был крайне осторожен. Я не мог допустить ошибки.
- Это абсолютная клевета, - отрезал я, уже собираясь уйти в центр залы и присоединиться к празднованию, как тонкая рука с почти восковой кожей остановила меня. Я обернулся к нему уже с нескрываемым возмущением, но взгляд юноши подействовал на меня как гром среди ясного неба. Но какую-то секунду мне показалось, что я увидел в этих светлых серых глазах многовековую мудрость.
Словно опомнившись, я отдернул руку.
- Что Вы себе позволяете?!
Мой голос едва не сорвался на визг. Еще секунду юноша все с той же блуждающей улыбкой смотрел мне в глаза, и тогда мне показалось, будто он смотрел мне в самое сердце, а взгляд его был отравленным клинком. Я выдохнул, непроизвольно отшатнувшись.
- Я прошу Вас покинуть мой дом, мсье, - я угрожающе шагнул к юноше, - Ваше поведение переходит все рамки дозволенного, кем бы Вы ни были. И прошу это сделать как можно быстрее, проявите хоть толику уважения к хозяину дома.
Мое лицо горело, дыхание участилось, а бокал, уже пустой, что я держал в руке, я был готов прямо сейчас отправить в это точеное юное лицо, если нахал решить пренебречь моими требованиями.
- Кем бы я ни был..,- задумчиво повторил юноша, меланхолично посмотрев в окно, после чего скрестил у груди пальцы, -Вы действительно омерзительный человек, мсье Сен Луи, быть может Вы и не погрязли в грехе, как многие здесь находящиеся, - он обвел взглядом залу, - И то, что Вы осознаете в себе этот грех даже делает вам некоторую честь.. Но с другой стороны, прямое осознание этого и не желание противиться не является ли еще большим грехом?
Губы его тронула легкая улыбка. Я был слишком поражен и задет речью этого юноши, чтобы мочь хоть что-то возразить ему.
- И достоин ли такой омерзительный человек жизни? - он посмотрел на меня, будто ожидая ответа, но в следующую секунду продолжил, - И достойны ли Вы смерти в таком случае?
- Вы.., - я смог лишь возмущенно выдохнуть, плохо понимая сейчас, что именно он хотел мне сказать, но по какой-то неведомой причине мне становилось не по себе, - Да что Вы себе позволяете?.., - произнес я уже несколько отрешенно и направился к кружащимся в зале парам.
Когда я обернулся к тому месту, где стоял прежде, юноши уже не было, как и не было его где либо еще в зале. В тот момент меня не мучила совесть, нет. В тот момент мне стало страшно.



В ту ночь я заперся в кабинете, плевав на недоумение супруги. Я много думал, ходя кругами по комнате, мне каалось, будто и вовсе не было никакого юноши, что это было видение или хуже того призрак. Я прокручивал в памяти едва ли не всю свою жизнь, пытаясь найти хоть какой-то переломный момент и пребывая в уверенности, что результат этого поиска станет мне ответом. Но никакого переломного момента попросту не было! Не было глубоких детских травм, великих потрясений, тяжелых потерь или фатальных ошибок.
Я тяжело опустился в кресло, обхватив голову руками. Сон никак не шел. Неужели я просто был таким с самого рождения? Но что плохого, что, скажите мне, плохого в том, чтобы быть собой, пусть и прожженным циником, в силу реализма, но все равно собой? И разве лучше все эти романтически настроенные великосветские особы или живущие в нищете пессимисты? Да, этот город гнил, я даже чувствовал этот отвратительный смрад. Но он не прогнил еще до костей. Да и вряд ли бы сгнил настолько когда-либо.
Спустя время я покинул кабинет и спустился вниз, где находилась приемная зала, и остановился как вкопанный. В тусклом лунном свете, проникавшем через высокие окна, в зале кружились пары - полностью черные фигуры, будто ожившие тени. Мои ноги подкосились, я оперся о перила лестницы, не в силах отвести взгляда от этого зрелища, для описания которого даже мое перо не нашло бы слов.
- Правильно ставьте вопрос, чтобы найти на него ответ, Ксавьер.
Тихий голос раздался у самого моего уха, я обернулся, уже зная, кого увижу. Сейчас глаза юноши были заполнены черной дымкой, как будто внутри него самого пылал костер.
- О Боже.., - я выдохнул, все еще пребывая в оцепенении.
Сейчас моя жизнь снова пронеслась перед глазами, но в этот раз в ней выжигалось как будто все ненужное и бессмысленное - а это был каждый прожитый день, каждый встреченный человек. Теперь оставался лишь я наедине с собой. По телу пробежала дрожь, сильнее сковывающая липким страхом, проникавшим в каждую пору кожи, в каждую кость, в каждый волос. Я боялся неистово, почти по-животному. Я боялся раствориться в этом всем, утратить единственное, что у меня было - самого себя.
Темные фигуры в зале продолжали свой сюрреалистический вальс. Рука юноши приподняла мой подбородок, глаза его видели, казалось, каждый уголок моей души, самое потаенное, тайное, сокровенное, вытаскивали это наружу, предавали всеобщему обозрению, выставляя на посмешище или же наоборот - делая объектом восхищения. Несмотря на то, что этот человек был ниже меня ростом, он смотрел сверху вниз, словно я сам просто уменьшился в размерах.
- Так вот он, твой страх, Ксавьер, тот самый страх, что ты прячешь в глубине себя, сам отказываясь на него смотреть, - его голос звучал, отдаваясь легким эзом под сводчатым потолком, - Человек так хрупок, Ксавьер, что покажи ему его страх, и человек даст трещину. Ту самую, что уже никогда не срастется и даже будет расползаться паутиной, убивая тебя. Вот он, твой страх.
Его губы снова тронула легкая улыбка. Я хотел оттолкнуть его, уйти, нет, убежать, забыть этот призрак... но не мог пошевелить и пальцем.
- И бежать ты можешь от него вечно, Ксавьер, но чем больше ты станешь делать это, тем пуще страх будет гнаться за тобой. И что случится, когда он поймает тебя?
Мои ноги снова подкосились, но юноша с легкостью удержал меня за локоть. Сейчас я чувствовал себя мотыльком, влекомым на огонь.
- Тогда он поглотит тебя без остатка, не оставляя ни малейшего шанса, - юноша улыбнулся, и лунный свет блеснул в выступивших тонких длинных клыках у него во рту.
- ....кто ты? - я едва слышно прошептал, чувствуя, как сознание начинает покидать мое тело.
Он лишь коротко улыбнулся, склоняясь ближе ко мне:
- А кто ты?
В следующую секунду резкая боль пронзила мое горло, тут же сменяясь пьянящим наслаждением. Гротескный вальс превратился в сумасшедшую карусель. А затем пришла смерть.