Моё короткое счастье

     Всё началось с того, что наш коллега, геолог Коля Носов, дал Татьяне, моей подруге, один из номеров газеты «Известия», в которой  было помещено объявление о наборе техников-геологов в экспедицию, находящуюся за Полярным кругом. Все знали, что мы мечтаем о Крайнем Севере, поэтому Николай счёл своим долгом сообщить об этой информации. Таня, недолго думая, написала письмо в экспедицию. Я же с лёгкостью дала согласие на то, чтобы она вписала и мою фамилию, и забыла об этом, будучи уверенной, что из этой затеи всё равно ничего не выйдет. Конечно же, мысль о том, что из «крайнего юга» будут набирать геологов для Крайнего Севера, казалось нереальной, но Таня решила для очистки совести ещё раз попытаться прорваться на Север. Дело в том, что подруга моя последние два года, после того, как отработала положенные молодому специалисту три года в геологической партии, стала слать письма куда-то на севера. Хотя она любила Карабий, её тянуло на новые места, куда подальше. Я думаю, что причиной  тому были молодость и жажда романтики!

     В июне, после сильнейшего  наводнения, а потом и землетрясения, я решила   часть своего отпуска  провести с подругой Зоей на её родине в Горной Шории, что на Алтае, с районным центром в городе Таштагол. Шория восхитила меня красотой природы: бурными речушками, горами, покрытыми светлыми и тёмными лесами, буйством трав и не жгучими, как в Азии, а ласковыми солнечными днями. Мы много гуляли днём, а ночью спали в сарае, набитом  сеном до потолка. Как-то сходили  в гости к Зоиной родне. Нас встретили радушно, накрыли стол во дворе у невысокого плетня, через который была видна вся деревенская улица с бревенчатыми домами. За ними начинался лес, а вдалеке маячили горы с парящими над ними лёгкими облачками. Свежий горный ветерок, обдувая нас, колыхал буйную, сочную ярко-зелёную растительность вокруг, дополняя прекрасные впечатления от пейзажа. Мы с удовольствием расположились за столом, и нас стали угощать удивительным напитком – местной медовухой. Я, конечно же, отказывалась, но меня уговорили, заверив, что она лёгкая и вкусная. Медовуха, действительно оказалась сладкой и вкусной, поэтому выпила один или два стакана этого чудесного напитка. Мы с удовольствием просидели несколько часов за разговором, в основном беседуя о жизни в Средней Азии, которая была для них очень далёкой и недостижимой экзотикой. Когда же пришло время прощаться, то я не смогла встать из-за стола – ноги мои куда-то исчезли, и я их совершенно не чувствовала, но голова при этом оставалась на месте, и к тому же ясной! Все хохотали над тем, как я, держась за плетень, пыталась встать. С помощью Зои, с усилием передвигая конечностями, я с трудом, добралась до её дома. С тех пор я точно знаю, что это такое – вкусная, лёгкая,  чудесная шорская медовуха!

     После Алтая мы побывали ещё в Новокузнецке, а потом я какое-то время погостила  у родителей Саши, моего друга и супруга Зои, в посёлке Листы, что в Кемеровской области. Зое же было необходимо побыть ещё с больной мамой, поэтому мне пришлось одной пожить у них, но я ничуть об этом не пожалела. Они приняли меня замечательно: очень тепло, сердечно, как родную. За эти несколько дней мы очень привязались друг к другу. Они были из русских немцев. Возможно, именно поэтому у них везде и во всём царили чистота и порядок. Особенно меня привело в восхищение их новая баня, большая и светлая, вкусно пахнущая древесиной. В этой бане можно было не только каждый день мыться, но даже жить. Я и раньше бывала в русских банях, тёмных и закопченных, где, по поверьям, водилась нечистая сила. А где ей  водиться, как не в таких тёмных и мокрых местах, где человек постоянно смывает с себя накапливающуюся грязь? В бане же Сашиных родителей вряд ли могла поселиться нечисть: слишком светло и чисто!
       После приезда Зои, ещё немного побыв с ней, я с большим сожалением  покинула этот гостеприимный дом с живущими в нём чудесными людьми.
 
     Напутешествовавшись, я очень соскучилась по Карабию. Лето было ещё в самом разгаре, жизнь вовсю бурлила, и по приезду меня быстро затянуло в водоворот  событий. Днём все работали, а по вечерам мы, молодёжь, купались в нашем озере, заполненной голубой водой из подземных тёплых источников, а по ночам гуляли, устраивали посиделки чуть ли не до утра. Я настолько была счастлива в своей работе, среди своих друзей, что совсем не предполагала, что произойдёт то, чего меньше всего ожидала, и что в корне изменит мою дальнейшую жизнь.

     Нам из экспедиции с севера пришёл вызов с приглашением на работу. Но, как оказалось, не в геологоразведку, а в нефтегазоразведочную экспедицию, и не техниками-геологами, а операторами-коллекторами 2 разряда. Решили – поедем, а там будет видно. Следовало в месячный срок пройти медкомиссию и оформить пропуск на въезд в погранзону – на тот момент весь Крайний Север входил в такую зону. Наш отъезд оказался ударом для меня – я не была готова покидать любимые места, родных и друзей, но и отказаться от выпавшего шанса я тоже не могла.
     Даже само слово «север» отдавало  романтикой дальних ветров, чем-то волнующим, щемяще радостным. А ощущение того, что в тех суровых краях ожидают нас встречи с замечательными людьми, да и обещание, данное подруге, не оставляло мне выбора. Нет, возможно, не Север позвал нас к себе, а сама Судьба, неумолимо вмешавшись в ход нашей привычной и счастливой жизни, ввергла в пучину множества событий и нелёгких испытаний, вынудив закалить свой характер в борьбе с жестокой действительностью.

     Отъезд дался мне не просто тяжело, а очень тяжко. Мне пришлось бессовестно  лгать родителям, давая обещание, что через год обязательно вернусь, зная, что не смогу этого сделать. Пропуск же в погранзону получили после долгих мытарств, уже потеряв всякую надежду его получить: начальник особого отдела проникся «любовью» к подруге, домогался её, но получив отпор, пригрозил оставить нас ни с чем. Разругавшись с ним, мы рисковали так и остаться вдали от замаячившего на горизонте Севера. То ли он испугался огласки, то ли пожалел нас, но в самый последний момент нам всё же выдали пропуска в нетерпеливо ожидавшую нас иную жизнь.
     Пока шёл процесс оформления документов, вся партия гудела, как растревоженный пчелиный улей: каждый день обсуждался вопрос о нашем отъезде, давались всевозможные советы, самый важный – чуть что не так, сразу же возвращаться обратно, а самый лучший – сдать билеты и остаться. Всем было трудно с нами расставаться, особенно с лучшим старшим техником-геологом – Таней. Ко мне – подающему надежды технику-геологу, безотказной, исполнительной и просто весёлой жизнерадостной девушке – тоже успели привыкнуть. Что же творилось с нашими близкими друзьями, было страшно представить. Каждый день кто-нибудь приносил откуда-то выкопанную скудную информацию о Ненецком округе, так как о тех краях знали только по известной всей стране песне:
       «Нарьян-Мар мой, Нарьян-Мар,
       Городок не велик и не мал,
       У Печоры, у реки,
       Где живут оленеводы, и рыбачат рыбаки».

     Все, включая наше партийное руководство, до последнего уговаривали нас остаться, даже тогда, когда мы садились в машину, отвозившую в аэропорт города Ферганы. Как оказалось, нас любили, и никому не хотелось с нами расставаться. В этом я убедилась даже спустя много лет, когда моя сестра Халида в горах, в Шахимардане – священных местах паломничества и отдыха людей со всей Средней Азии – встретила Алика Эралиева. Алик был старшим геологом в проектно-сметной группе. Случайно разговорившись с ней, он узнал, что она моя сестра. Халида потом рассказывала, как он, несказанно обрадовавшись, очень тепло и уважительно обо мне отозвался, чем приятно удивил, и заставил её гордиться мной – ведь о моей жизни в Карабии мои родные мало что знали. Мне потом и самой было приятно и радостно от мысли, что даже через много лет спустя меня помнили. Значит, всё-таки я оставила след в сердцах людей, с которыми судьба столкнула, к сожалению, совсем ненадолго, но оставила прекрасные воспоминания на всю жизнь.

     Я тоже, как оказалось, ко всем была привязана и многих успела полюбить. Я любила и восхищалась Карабием, Кадамжаем и всей этой частью Южной Киргизии и небольшим островком Узбекистана в ней, горным селением Шахимардан. Говорят, что даже сам Николай Рерих посещал эти необычные края. В первый же раз, с подругой Любой Кулло, попав в Карабийскую партию, ещё будучи студентками-дипломницами, приехавшими из Улугтаусской геологоразведочной партии проведать одногруппниц Розу Хам и Таню Постыко, почувствовала, что очарована, околдована особенной красотой и мистической энергетикой этих мест. Я с тех самых пор мечтала вернуться в эти благодатные края, поэтому после возвращения с Закавказья почти сразу же, проделав долгий путь, приехала в Кадажжай, Карабийскую геолого-разведочную партию. К моему большому огорчению, не оказалось на месте главного геолога, уехавшего в областной город Ош, где базировалась контора прославленной на весь Союз Южно-Киргизской  геологоразведочной экспедиции, занимавшейся разведкой и добычей сурьмы, ртути и других полезных ископаемых. На следующий день, благо Андижан находился в сорока минутах езды от Оша, я поехала туда.

       В отделе кадров мне сказали, что в Карабийской ГРП нет вакансий, но в других партиях есть, на что я ответила отказом. Мне посоветовали обратиться к главному геологу этой партии Владимиру Владимировичу Аксененко, который по счастливой случайности ещё не успел уехать обратно в Кадамжай. Мне указали на невысокого человека в роговых очках, показавшегося очень серьёзным и строгим. Встретились мы на террасе, у входа в здание экспедиции. Я промямлила, что хотела бы к ним устроиться на работу, на что он ответил мне то же, что и в отделе кадров до него. Я помню, как обречённо поплелась обратно, оглушённая, не знающая, как теперь жить дальше. Дойдя до железных ворот, я услышала, как меня окликнул Аксененко. Я так и не поняла, почему он меня вернул и дал возможность ещё раз соприкоснуться с моей мечтой. Может, мой несчастный вид, а может, что-то хорошее он углядел во мне, а скорее всего – и то, и другое заставили его сделать такой выбор. Я думаю, он ни разу не пожалел о том, что взял меня на работу.

       Главный геолог действительно оказался очень строгим: даже за минутное опоздание, за малейшую оплошность вызывал на ковёр, давал взбучку. Все его боялись, зато дисциплина была идеальной. К моему величайшему удивлению, за всё время моего пребывания в партии он ни разу не сделал мне замечания, ни разу не вызвал в свой кабинет, хотя поначалу всякое бывало: и опоздания, и какие-то промахи в работе. Правда, я была безотказной в работе. В выходные дни, когда у дежурного геолога заболевал ребёнок, я обходила чуть ли не с десяток буровых, стоявших на склонах гор в нескольких километрах друг от друга. Частенько приходилось делать контрольные замеры глубины скважины, особенно при подходе к рудной зоне – этот момент был очень ответственным и важным в нашей работе, поэтому всегда был под большим контролем у геологов. Меня учили точности, тщательности и порядку, следовать неукоснительно всем существующим в партии требованиям, а также разбираться в породах и минералах, слагавших территорию разведочных работ, что, несомненно, мне нравилось. Не было такого, чтобы я отказала кого-то подменить. Дети были у всех, кроме меня, и они часто болели. Тем не менее, я, как и все, тоже боялась Аксененко, хотя была в хороших отношениях с его весёлой, доброжелательной женой Тамарой и подружилась с его сыном семиклассником Аркадием. Он был смышлёным, милым парнем, частенько разделявшим наши походы и посиделки, потому что ему было интересно с нами общаться. Я на всю жизнь осталась благодарной человеку, подарившему мне такое счастье, как жить и работать в Карабии.

     К сожалению, я так и не успела насладиться в полной мере жизнью в Карабии.  Все многочисленные студенты, каждый год приезжавшие в нашу партию на практику со всего Советского Союза, а также молодые научные сотрудники из НИИ города Ташкента влюблялись в красоту этих мест и в кипучую, интереснейшую геологическую жизнь, а потом тяжело расставались с ней, надеясь когда-нибудь ещё раз свидеться с Карабием.
     Днём работа, а также суета отъезда отвлекали меня от тяжёлых дум и чувств, но по ночам начинался кошмар наяву. Мне никогда не забыть тех ночей, ночей моего прощания с тем, что я раз и навсегда полюбила и с кровью и болью отрывала от себя.
     Я могу заплакать от чего угодно, но только наедине с собой. Слёзы свои я считаю чем-то очень личным, поэтому их практически никто не видел. Когда я ложилась спать, и в комнате, где жила с двумя подругами, выключался свет, вся тяжесть предстоящей разлуки, всё моё отчаяние от невозможности что-либо изменить обрушивались на меня, придавливая моё сердце под тоннами мысленных стенаний. Жизнь обернулась так, что и не уехать не могла, и уезжать было мучительно. Моё сердце, моя душа разрывались на части, истекая болью, и я ничего, ничего не могла с этим поделать. Днём я держалась, как же я могла показать, как мне плохо. Если плохо, так зачем же уезжать – меня не поняли бы. Действительно, наверное, сама Судьба вмешалась, наслав Ветер Перемен, который вывернул меня наизнанку. По ночам целый месяц до отъезда я плакала, плакала и плакала, тихонько, чтобы не услышали подруги, когда как мне хотелось громко рыдать - может быть полегчало бы. Я оплакивала свою короткую, но яркую счастливую жизнь в моём любимом Карабии, свои поездки домой, встречи с родными, по которым успевала очень быстро соскучиться. Мне было необходимо ездить домой каждые две недели и все праздники проводить вместе с ними, а теперь я уезжала от них очень далеко и навсегда.
     По утрам подушка оказывалась пропитанной  моими прощальными слезами. Я чувствовала, почему-то точно знала, что сюда больше не вернусь никогда. Нет, я потом приезжала несколько раз в Карабий, но только в гости.
     За несколько дней до отъезда я съездила домой попрощаться со всеми родными. От плача мамы, сестёр, от моих выплаканных и невыплаканных слёз, от предстоящей долгой разлуки с ними внутри у меня всё превратилось в какое-то месиво. Боже! Как же ты тяжко дался мне, Север!

     Наступил день отъезда – 6 октября. День был тёплым, поэтому мы были одеты в кофточки с короткими рукавами. Почти вся партия высыпала на улицу и собралась у конторы. Не было главного геолога Аксененко, благодаря которому я попала в Карабийскую ГРП, в которую практически невозможно было попасть из-за укомплектованности, высокого статуса, да и из-за благодатности этих мест. Я сама зашла к нему попрощаться. Хотела сказать ему слова благодарности и прощания, но не смогла вымолвить ни слова. К моему ужасу из горла стали вылетать какие-то странные звуки – то рыдания мои застряли в горле. Тогда наш главный геолог попросил остаться нас, не уезжать, тем более, если нам самим очень тяжело со всеми расставаться. Но пути назад у нас  уже не было.
       Со всеми крепко обнимались, целовались, слушали  напутственные речи, что-то кому-то обещали, утирали слёзы – очень долго прощались, так как прощались навсегда.
       Вырвавшись из объятий Карабия на партийной "буханке" с водителем Жорой за рулём, мы выехали в Фергану. Всю дорогу я проплакала, отвернувшись к окну. Из Ферганы вылетели в Москву.

     Москва, точка пересечения всех путей Советского Союза, ожидала нас, чтобы перекинуть дальше к заветной цели. В столице я была в первый раз. Капитаном нашей маленькой «команды» являлась, конечно же, Татьяна. Она была сильной личностью: практичной, деловой, хваткой и заботливой. Я знала, что с ней нигде не пропаду. В Москве Таня бывала не один раз и хорошо ориентировалась, поэтому я только следовала её указаниям. Как будто мало было своих вещей, она хваталась за мои, стараясь помочь, постоянно опекая меня.
     Столица встретила нас холодом, и нам срочно пришлось переодеваться в пальто. У нас не было времени погулять по Москве, тем более, нам пришлось переезжать из одного аэропорта в другой. Столица придавила меня своими масштабами – настоящий  мегаполис! Она до сих пор так и осталась для меня транзитным городом – я её совсем не знаю и боюсь.
     Наконец, вылетев из Москвы в Архангельск, мы ещё больше приблизились к своей цели. В Архангельске было ещё холоднее, чем в Москве, и из-за погодных условий мы могли застрять там надолго. Как потом выяснилось, пассажиры могли неделями не вылететь из аэропорта, и огромное количество людей целыми днями сидели и лежали на полу в ожидании погоды, так как, хоть и большая, но убогая гостиница не могла вместить всех желающих. Даже по аэропорту можно было судить, в каком плачевном состоянии находился областной центр. Странной оказалась судьба Архангельска, делового и культурного центра огромного региона: сколько бы времени ни прошло, сколько бы мэров и губернаторов ни поменялось, а уютным и красивым, на мой взгляд, он так и не стал, неся сквозь время печать внешней заурядности и серости.
     Нам повезло с погодой –  ранним утром мы вылетели вовремя туда, где по воле Небес каждую из нас ожидала собственная Судьба.

     Я теперь понимаю, что счастье – не всегда нечто конкретное, вроде синицы в  руках, а чаще всего – журавль в небе, нечто недолговечное, мимолётное и  эфемерное. Счастье – это чаще всего наше особое внутреннее состояние, возникающее от наших сиюминутных ощущений, эмоций, чувств, мыслей, хороших деяний, а также сотканное из светлых воспоминаний и любви ко всему, что для нас важно и дорого.

     Моё счастье в Карабии оказалось коротким во времени, неиссякаемым в памяти и бессмертным в моём сердце.

Нарьян-Мар 10.11.11г.