Глава 3. Мои одноклассники

На фото моя одноклассница Аля. 1952 год.

 МОИ ОДНОКЛАССНИКИ.
 Три последних года учился в классе с очень мало менявшимся составом учащихся. Со всеми одноклассниками был в хороших отношениях, с некоторыми был по настоящему дружен, бывал у них дома, был знаком с их родителями.

 Из 15 выпускников нашего класса (включая меня) по крайней мере двенадцать поступили в солидные ВУЗы Москвы, Ленинграда, Свердловска, Челябинска, Оренбурга. Может быть, и больше, чем 12, так как о судьбе некоторых из одноклассниц я ничего не знаю.
   
 Несколько слов о судьбах тех одноклассников и одноклассниц, с которыми во время учёбы общался больше, чем с другими.

         
 ВОЛОДЯ ДАВЫДОВ
Он был отчаянным парнем, в одиночку бросавшимся в драку с несколькими хулиганами. Правда, порой он и сам был готов на весьма неблаговидные поступки. Он мог, например, украсть со стойки в библиотеке понравившуюся книгу,

 Он был способным учеником по всем предметам, но буйный неуравновешенный характер сильно мешал его успехам в учёбе. За какую – то очередную провинность дисциплинарного характера он был  оставлен на второй год в девятом классе и десятый кончал на год позже. 

 После школы он поступил в лётное военное училище, затем был отчислен из него и переведен в прожекторно – зенитное училище. Курсантом этого училища во время своего отпуска он побывал у меня в МГУ на Воробьёвых горах.

 Почему - то стесняясь своего курсантского мундира и переодевшись в мой костюм, на танцах в клубе университета морочил головы доверчивым студенткам какими – то немыслимыми байками о своём якобы военном прошлом. Из зенитного училища он также был отчислен и проходил срочную службу рядовым в авиационной части. После армии работал в Орске кем–то типа помощника режиссёра самодеятельного театра при Доме Культуры.

 Как я понимаю, Володя по характеру был похож на своего отца и потому в какой – то степени повторил его судьбу. Его отец Василий Давыдов, работавший до войны на Никелькомбинате, отлично воевал. Он оказался командиром одного из трёх батальонов, ворвавшихся первыми в германский Рейхстаг.

 Фамилия капитана В.Давыдова появилась в советских  газетах и журналах. Демобилизованный капитан Давыдов в Орск вернулся знаменитым комбатом со множеством орденов и медалей на мундире. Прославленного земляка руководство Никелькомбината назначило начальником огромного железнодорожного цеха.

 Но отличный боевой комбат оказался непригодным для напряжённой ответственной работы в мирных условиях. Он запил, запустил работу и был отстранён от должности. В судьбе Володи не было войны, где он, возможно,проявил бы свои положительные качества. А жизнь в мирных условиях ярко выявила лишь многие отрицательные качества его личности.
И - в заключение. Однажды, в очередной "побывке" в Орске у мамы и отчима, я спросил их, что им известно о Володе. В ответ отчим только брезгливо усмехнулся, а мама с неожиданной для неё жёсткостью произнесла: "Он оказался полным ничтожеством."

 КОЛЯ ВЕРТКОВ.
 Это была очень колоритная фигура. Он был года на два - три старше всех нас  остальных. С крупной фигурой, неторопливой речью, с ежедневно чисто выбритой  физиономией и всегда отутюженным костюмом он выглядел не учеником средней школы, а скорее студентом – старшекурсником или даже аспирантом.

 Был он хорошим спортсменом, специализировался на метании диска, вышел в этом виде спорта на хороший для города уровень. Но его самого интересовали не столько спортивные результаты, сколько размеры премиальных за рекордные достижения. Он вёл строгий учёт своим заработкам «от спорта». И гордился ими. На школьных вечерах он любил выступать с баснями, бичующими «империалистов - поджигателей войны».

 Учился он в основном неплохо, но в математике был слаб. Чтобы «преодолеть» этот недостаток, сел за одну парту со мной. Но объяснить тот или иной материал по алгебре или геометрии он меня, сколько я помню, никогда не просил. Ему было достаточно списать у меня домашнее задание или контрольную работу.

 Ситуация усложнялась, когда контрольные давали в двух вариантах - особую для каждого ряда. В таком случае я должен был, сделав своё задание, успеть сделать задание и за Колю. Когда попадалось сложное для меня задание и я тратил на него слишком много, по мнению Коли, времени, он начинал проявлять нетерпение.

 И, в сердцах, высказывался: «Ну и туповат же ты, Владя!» После окончания школы он поступил в Свердловский лесоустроительный институт на отделение, готовящее озеленителей для городов. Окончив институт, вернулся в Орск, стал работать в городском Зелентресте и со временем стал его начальником.

 ГАЛЯ ВИРКО.
 Длительное время она нравилась мне больше других девочек. Но отношения у меня с ней были не простыми. Она была умна, имела красивую точёную фигурку и слишком  острый, порой безжалостный язычок. К тому же это была очень взбалмошная девчонка, «с семью  пятницами на неделе». 

 Однажды моя мама, знавшая о колебаниях «градуса наших отношений», спросила её: «И чего это вы всё ссоритесь друг с другом ?» В ответ услышала: «А нам врозь скучно, а  вместе - тесно!» В какой–то степени мы были даже конкурентами с ней - за первое место в классе по успехам в учёбе.

 В конечном счёте у меня с ней установились нормальные дружеские отношения. И я с удовольствием встречался с ней в Москве, где она училась на первом курсе педагогического института, в Оренбурге, куда она перевелась из Москвы и где окончила педагогический институт, и в Орске, во время студенческих каникул.

 В 1978 (или 1976 ?) году, через двадцать с много лет после окончания университета, пролётом в Иркутск, на Байкал, я буквально на пару часов заскочил к ней в Новосибирск. Она работала в университете преподавателем, кажется, политэкономии. Застал её дома, увлечённо беседующей с пожилым мужчиной профессорского вида.

Увидев меня, она звучным тренированным преподавательским голосом сказала: «Итак, рассказывайте!» Я ответил: «Может быть, лучше ты, Галя, расскажешь мне что –нибудь.»   И, на всякий случай, представился. Оказалось, она ждала сантехника и, увлечённая своим разговором, не узнала меня, приняв за сантехника.

 Профессор удалился. Мы выпили чаю, обменялись сведениями об одноклассниках, о семейных делах, и она проводила меня до автобуса, идущего в аэропорт. В манерах она не изменилась. И я вспомнил мой ехидный стишок, написанный в студенческие годы:

Чуть приподняв головку
И глядя вверх, вперёд,
Она небрежно ловко,
Как в юности, идёт
Той поступью гордецкою,
Что вмиг узнать легко
Галину Городецкую,
В девичестве - Вирко.
                Кстати, замуж она вышла за орчанина Эдика Городецкого, которого знала с детства. А стишок мой не потерял актуальности.

 На моё отношение к Гале всегда, кроме всего прочего, накладывалась память о   знакомстве и дружбе наших отцов, которые в конце тридцатых годов, работали вместе в Орском Гороно. Андрей Петрович Вирко воевал, остался жив, но вернулся с фронта с изуродованной в результате ранения кистью правой руки. В конце сороковых - начале пятидесятых он работал заместителем председателя, затем много лет - председателем Орского горисполкома.

 АЛЯ КУРАПОВА.
 В восьмом классе школы № 48 стада учиться девочка, приехавшая в Орск из Ленинграда. Это была очень милая девочка. Говоря без малейшей иронии, она была настоящим кладезем добродетелей - умная, с миловидным лицом, хорошо воспитанная, добрая, любившая классическую музыку и живопись, и всегда не по возрасту твёрдо знавшая, что есть хорошо и что есть плохо.

 Аля была сиротой и жила в семье своего родного дяди и его жены, не имевших собственных детей. Её дядя работал главным инженером одного из орских заводов. Аля всерьёз нравилась мне. И я тоже был ей, как мне кажется, небезразличен. Более того, мы даже строили с ней планы будущей совместной жизни.

 Хорошо окончив школу, Аля поступила в Ленинградский планово–экономический институт. Жила у своей одинокой тёти.
 
 Зимние каникулы после моего первого семестра Андрей и я провели в Ленинграде. Ночевали в общежитии Горного института у одноклассника Андрея. Утром я ехал к Але, с ней мы завтракали. В будние дни её тётя ещё до моего появления обычно уходила на работу, а в воскресные дни иногда привлекала меня к хозяйственным делам.

 Например, я таскал дрова из сарая в квартиру на третий (или четвёртый?) этаж без лифта.(В те, как и во многие последующие годы, отопление во многих старых домах в центральных районах Ленинграда было печным).

 В любом случае после завтрака меня ожидала мощная культурная программа. Все две недели Аля, хорошо знавшая Ленинград, с утра до вечера таскала меня по своим любимым музеям, выставкам, концертам. Кажется, бывали мы в каком – то театре, несколько раз сидели в кино, посетили Пушкин с его ещё не полностью восстановленными музеями.

  В трамвае по дороге на очередное культурное мероприятие Аля попутно рассказывала мне о мелькавших за окном в морозной мгле достопримечательностях Питера. Всё было хорошо в эти две недели, кроме погоды, которая была обычной для этого сезона: тусклой, промозглой и в то же время с неслабым морозцем.

 Как проводил эти дни Андрей - не помню. Но запомнился мне один студент – горняк, абориген той комнаты, в которой мы ночевали. Я видел его только по утрам, когда, проснувшись, он первым делом с видимым удовлетворением сообщал присутствующим: «А у меня за ночь запах водки изо рта не выветрился!»

 Окончив в Ленинграде первый курс планово – экономического института, на второй курс Аля перевелась в Москву на экономический факультет института Цветметзолото. Я встречал её её на Ленинградском вокзале с букетом цветов.

 Её дядя из Орска был переведен на работу в Москву и получил двухкомнатную квартиру в новом доме на Ново-Песчаной улице в районе Сокола. Аля стала жить в квартире дяди и его жены. Тогда (в 1951-ом году) этот район ещё считался далёкой окраиной.

 С началом учебных занятий на втором курсе мы много времени проводили вместе: нашли удобный для совместных занятий читальный зал на Ново-Басманной улице, я нередко бывал в квартире в районе Сокола, вместе проводили свободное время, которого, правда, у Али было мало, а у меня ещё меньше. Ходили в кино, изредка бывали в театре. Такие отношения сохранялись у нас и в следующем году.

 После окончания третьего курса с экспедицией института кристаллографии АН я уехал «на заработки» в посёлок Кусье – Александровский Чусовского района Пермской области. Там в знаменитое «холодное лето 53-го» я познакомился с Руфой, которая уже в следующем году стала фактически моей женой.

 Вернувшись осенью в Москву, я не нашёл в себе мужества сразу же встретиться и объясниться с Алей. А должен был сказать, что недостойно вёл себя. Трудно говорить такие слова. Я знаю, что Аля глубоко переживала необъяснимый для неё мой поступок.
 
 Наша первая встреча после разрыва состоялась лишь через два с лишним года уже перед моим отъездом из Москвы на работу в Геленджик. Мы встретились на «нейтральной территории», в доме нашей общей с Алей знакомой. Разговаривали, гуляя по заснеженным дорожкам вблизи дома нашей знакомой. А жених Али во время этих разговоров оставался в упомянутом доме.

 Вторая наша встреча состоялась ещё через двадцать с лишним лет. Прочитав что-то о «Черноморе» и увидев мою физиономию на странице научно - популярного журнале, Аля написала мне в Геленджик. Во время очередной командировки в Москву я нашёл её. Нашёл в больнице. Мы долго разговаривали.

 Её муж к тому времени стал доктором наук и - тесен мир - работал в Институте космических исследований, где директором был тогда академик Сагдеев, мой однокурсник. Аля предлагала писать ей и заходить к ним домой, когда я бываю в Москве. Но я ни разу так и не решился воспользоваться этим приглашением…

 ДИМА МАРТЕМЬЯНОВ,
 парень высокого (под метр девяносто) роста, остроумный, склонный к ехидным шуткам по адресу друзей и знакомых. Наша с ним дружба не защищала меня от его шуточек. Так однажды преподавательница физики вызвала меня к доске объяснить решение заданной на дом задачки, которую никто из одноклассников, кроме меня, не решил.

 Задачка, действительно, была сложная. Когда я на доске показал её решение, после моих последних слов в тишине раздался театральный шёпот Димы: «Папочка!» Дима намекал на то, что мой отчим - преподаватель физики. Я ответил: «Да, Дима. Отец, действительно помог мне. Но вот я всё объяснил, теперь выходи к доске ты и повтори решение.» К доске Дима не вышел.

 Иногда его шуточки в мой адрес бывали и позлее. И я старался ответить тогда совсем нелицеприятно. Дело доходило порой до того, что мы взъерошенными петухами со сжатыми кулаками вставали друг против друга. Но до кулаков дело всё-таки не доходило.

 По этому поводу Мища Хасанов, о котором речь пойдёт ниже, говорил: «Ну и чего стояли? Дали бы друг другу по мордам разок - другой и разошлись бы. И дружба стала бы после этого только крепче.» Но дружба у нас сохранялась и без мордобоя.

 С Димой я ходил на спектакли оперетт Кальмана в постановке Оренбургского музыкального театра, приезжавшего в Орск на гастроли. Чтобы преподнести букеты артисткам, мы рвали (воровали) цветы с клумб в Парке культуры. 

 Иногда я бывал у него дома. Отец Димы был главным геологом Никелькомбината, в семье наблюдался очевидный достаток, редкий в те времена. Мама Димы, как мне кажется, не работала, занималась только семьёй и квартирой.

 За столом соблюдался чопорный, как мне тогда казалось, этикет. Так за столом в этом доме я впервые с помощью ножа и вилки расправлялся с куском обычного пирога с повидлом, поданного на отдельной красивой тарелочке. Очень занятый своей работой отец Димы всё – таки находил время быть в курсе интересов и увлечений сына.

 Однажды, выдавая Диме при мне деньги на карманные расходы, он сказал: «Ведь тебе и покурить захочется» и, глядя на меня, произнёс слова из моего стишка, адресованного Диме: «И мы курили втихомолку под сосной, когда взгрустнётся вдруг немножко».

 Дима поступил в Свердловский медицинский институт, В студенческие годы во время зимних каникул моя дорога в Орск проходила однажды через Свердловск, куда к тому времени перебрались родители Димы. На окраине города у них был собственный дом, и Дима жил вместе с ними.

 Он уже был женат, его женой стала наша одноклассница Шура Черноярова, учившаяся в Свердловском юридическом институте. Мы весело провели несколько часов втроём, и больше никогда не встречались.

 ЗИНОВИЙ РАПОПОРТ
 при типично еврейской внешности был очень нетипичным евреем - учился по большинству предметов на тройки, ничем не увлекался, любил пошловатые шутки. Его отец был горняком, работал начальником одного из рудников Никелькомбината.

 Зиновий по следам отца поступил на горный факультет Московского института "Цветзолото". За годы учёбы в Москве мы встречались с ним, кажется, только однажды. Студентом он почему–то стал говорить о себе в третьем лице, именуя себя «Женькой». Характерный образец его речи: «И ты знаешь, что сделал «Женька»?»

 Во время нашей встречи в МГУ я познакомил Зиновия с двумя моими знакомыми студентками. В короткое моё отсутствие он наедине разговаривал с одной из них. Позже она говорила, что «Женька», мягко говоря, "приставал" к ней.
 
 ВОЛОДЯ СИДОРОВ
 поступил в машиностроительный институт, после окончания которого вернулся в Орск, работал инженером – механиком.

 ТОЛЯ ТОЛСТОГУЗОВ
в школьные годы был стройным пареньком небольшого роста с миловидным лицом. Как – то на костюмированный школьный новогодний вечер он пришёл в женском наряде, закрыв маской верхнюю часть лица. Никто не узнал его до тех пор, пока он не произнёс первое слово.
«Милая девушка», заговорившая басом, конечно, тут же была опознана.

Он поступил в Свердловский политехнический институт. Тот самый, в котором в эти же годы учился Б.Н.Ельцин. Узкой специальностью Анатолия было что – то типа химии металлургических процессов.

 После окончания института Толя стал работать инженером на Орском Никелькомбинате, где с молодости и до пенсии в «горячем» цеху рабочим – плавильщиком работал его отец.
(Плавильщик на Никелькомбинате - это то же самое, что сталевар на сталелитейном производстве).

 Во время студенческих каникул и позже, приезжая в Орск уже из Геленджика, я бывал дома у Толстогузовых. Дом у родителей Анатолия был собственный, с ними жила вышедшая замуж младшая сестра Анатолия с мужем, военным лётчиком. Родители Толстогузовы были приветливы и гостеприимны. Поэтому в доме всегда было много и молодёжи, и старших родственников.

 В подвале у них всегда, как мне кажется, наготове стоял ящик водки. «А зачем каждый день ходить в магазин за водкой?» Так объяснял плавильщик Толстогузов целесообразность  постоянно иметь такой ящик в доме. К водке мама Толстогузова подавала собственные (не магазинные!) пельмени и солёные арбузы последнего, уже поздней осенью, сбора.

 Арбузы были небольшие, примерно с голову младенца, тонкокорые и, несмотря на их малый размер, уже созревшие. Ничего вкуснее я никогда не пробовал. Мужская половина родственников и гостей Толстогузовых считала их лучшей закуской к водке. Но, конечно, они и без водки были очень хороши.

 Служебная карьера Анатолия удалась. Через несколько лет работы на комбинате он стал главным инженером этого огромного многопрофильного производства.

Дополнение. Ноябрь  2013 год. Многие годы я почему-то считал, что с должности главного инженера Орского Никелькомбината  Анатолий в 60 лет вышел на пенсию. 
После смерти мамы и отчима я перестал бывать в Орске.  И наши с Анатолием контакты прервались на  много лет. Но недавно, прочитав в Прозе.ру кусок из моих воспоминаний, он нашёл мой телефон и позвонил мне. Анатолий сообщил, что в 1976 году он с поста главного инженера был переведен на работу в своё министерство в Москву, где проработал много лет (большей частью  - на весьма высоких постах). Здесь он работает и в настоящее время - на 82-ом году своей жизни! 

 МИША (МУХАМЕДЗЯН) ХАСАНОВ
вырос в бедной татарской семье, без отца, погибшего на войне. Миша жил с мамой, старшим братом и старшей сестрой. Брат работал охранником на комбинате, сестра - подсобной работницей в плавильном цеху. В этом цеху она и погибла (сгорела) во время аварии плавильной печи.

 Семья жила в одной комнате одноэтажного рабочего барака. Мать семейства не работала, занималась домашним хозяйством. Она не знала или плохо знала русский язык, Сыновья при мне разговаривали с ней только на татарском. Меня особенно сблизило с Мишей увлечение боксом, которым он начал заниматься на год раньше меня. Не боюсь сказать, он был создан для бокса.

 При прекрасной реакции, хорошей скорости и бойцовском характере он обладал очень жёсткими ударами с обеих рук. Мне особенно запомнился его левый прямой в область сердца. Миша был тогда всего третьеразрядником и весил на десять килограммов меньше меня.

 В студенческие годы на тренировках я иногда боксировал с перворазрядниками и мастерами спорта моего веса, но не у каждого из них встречался такой удар. Миша учился добросовестно, и некоторые проблемы были у него только с русским языком.

 Во время выпускного школьного экзамена по русскому языку мне удалось проверить сочинение Миши и исправить две или три ошибки, что, думаю, улучшило ему оценку. Миша поступил в Свердловский горный институт и окончил его. В студенческие годы был чемпионом своего института по боксу. После окончания института работал в Североуральске горным инженером на шахте.
 
 ДИНА ГУРТОВАЯ
поступила в Оренбургский педагогический институт, а по окончании его стала работать в «нашей» школе № 48.