О дезинсекции и последних воспоминаниях

; ;Под плинтусом было тесно, сумрачно и до ужаса романтично. Космы пушистой пыли создавали ощущение уюта, спокойствия и немного отвлекали от тяжёлых дум о грядущем.  Откуда-то снизу доносился приятный женский голос, и можно было даже различить: "My heart will go on". 

Они стояли и старались уместить огромное количество скопившихся за их в общем-то не такую долгую жизнь воспоминаний в те несколько минут, что им оставалось. 

Вкус первой крови, неумело высасываемой из огромного спящего тела несмышлённой личинкой. 
Многочасовое восхождение по грязно-оранжевым стенам на потолок и головокружительное пикирование на мягкий матрас. 
Ощущение непередаваемого ужаса и безмерной жалости при виде огромной руки, прихлопывающей зазевавшегося, пьющего тёплую, терпкую с металлическим привкусом кровь лучшего друга. 
Чувство сумасшедшей, нервной радости от того, что огромная десница не попала по сплющенному от голода тельцу. 
Сытая тяжесть в наполненном багровой жидкостью брюшке. 
Жалобное бормотание ворочающегося тела в тихом сумраке предрассветного часа. 
Первая, да и, наверное, единственная любовь, сладкое чувство в брюшке при виде её ладного, шоколадно-коричневого тельца. Горячий мрак ватных матрасных внутренностей. Её тихий стон, глухой сочный звук протыкаемого брюшка и биение семени. 
Запах крови, чувствуемый где угодно, и жадный её поиск. 
Долгий, невыразимо долгий, тяжёлый сон без сновидений в голодные, холодные времена. 
Мрачное, болезненное, тупое забытьё под дихлофосом. 
Бурые пятна на грязной простыне, оставшиеся от тех, кто был настолько незаменим и дорог. 
И неспешные, приятные беседы во время прогулок по плинтусу. 

По тому самому плинтусу, под которым они стоят, прижавшись друг к другу. Который стал им последним убежищем и ловушкой. За этим плинтусом ходит огромная тётка в белом халате и наморднике и поливает жидкой смертью всё вокруг себя. Той жидкой смертью, к которой они ещё не успели приспособиться. Той смертью, пары которой витают в воздухе целых четыре часа и уже почти проникают в место их последнего уединения. 
Обострённое  обоняние чует резкий запах, который означает, что в их крохотных организмах уже начался губительный процесс. Они пока не чувствуют выжигающей изнутри нестерпимой боли. 
Пока им хорошо вместе. 
Она смотрит на него, и в её глазах столько всего, что невозможно понять, о чём же она думает в данный момент. Да, она может думать, хоть им этого и не дано. И уже нечего сказать, и остаётся только ждать, ждать, ждать, ждать, когда уже, наконец, всё кончится, когда исчезнет чувство тревоги и страха и останется только радость от того, что последние секунды ты проводишь с тем, кто дороже всех в жизни. Какие тут могут быть ещё слова. 

И да, вместо постскриптума. Их звали Стёпа и Света, и они были клопами. Клопы тоже могут любить и чувствовать. Такие дела. ;