Когда не было свободы

КОГДА  НЕ  БЫЛО  СВОБОДЫ

         Под окном у Якова Ивановича растёт огромное шелковичное дерево. Крона его давно затенила и постройки, и часть улицы, и соседский участок и каждый год в июле оно обильно усыпает замощенный двор и всю траву вокруг него отборной ягодой. Признаться – я даже не знаю, правильно ли плоды шелковичного дерева называть ягодами. Это такая крупная, в женский сосок, темнокрасная  вкуснятина, и Яков  Иванович бережно  постукивает по стволу дерева громной шершавой ладонь:
    -Кормилица! – он срывает с нижней ветки в горсть с дюжину ягод. Одну бросает себе в рот, остальное протягивает мне:
    - Покушай. Внуки вот прибегают с речки – за уши не оттянешь. Да у меня тут весь хутор пасется. Вишь, сколько её нападало – всё рано не успеваю собирать.
   Пока я занят ягодами, Яков Иванович  вдруг оживляется:
  -Слушай, уж коли ты тут. Нельзя ли на моего соседа в газетку прописать? Понимаешь – десять лет жил рядом и всё ничего. А как стал депутатом – велит спилить шелковицу. Затеняет, дескать. Теперь, говорит, у нас от произвола соседей свобода.    Уже два раза комиссию подсылал. А куда я без шелковицы. Ты вот послушай!
   Он тянет меня за рукав , приглашая присесть на тумбу прикрытого плёнкой кирпича: - Ты ж знаешь – я по молодости много шабашил. Всю страну объездил с бригадой строителей. В Сибири город Мегион строил, в округе по колхозам столько коровников возвел – не счесть. Я уж про дома культуры там, колхозные столовые и не говорю – много поработал. Хоть и дома почти не жил, а дом вот этот урывками срубил на сто лет веку. Конечно – получал хорошо, прямо  дюже хорошо, по сельским меркам. Я вон Сережку –сына на учёного выучил, Нюрка-дочка учительствует в Харькове в университете. Да только вот, по незнанию, никаких трудовых документов в ту пору не требовал, а когда пришло время пенсию получать – а у меня стажу нехватка. Всю жизнь топор из рук не выпускал, туды их мать, а пенсию не заработал. Теперь вот те, кто лентяйничал жизнь, ходят да смеются надо мной.
   Так вот. – Яков Иванович глядит в глаза, чуть не заискивая. – Я ж с этой шелковицы живу. Компот – с неё, варенье – снова с неё. А вино? Вот, я тебе сейчас поднесу кружку, - это ж не вино, а мысли! Куда там марочное из магазина – сиропчик.  А Витька-сосед каждый день пилит: сруби да сруби шелковицу. Может – в газетку про него прописать.
  Я поднимаюсь, подхожу к стволу шелковицы, кладу руку. Кора у дерева теплая и по рисунку словно мраморная. Говорю Якову Ивановичу:
   -Да где ты видел депутата, чтоб газеты читал? Против лома нет приёма, Яков Иванович – раз вцепился в тебя депутат ,считай – пропала шелковица. А вот скажи – давно ты её посадил во дворе?
   Яков Иванович убегает взглядом по стволу в самую гущу зелени и отвечает со вздохом:
   -Давно посадил. Еще при  Брежневе. Когда не было свободы.