Мешок щук

Стать профессиональным рыбаком – что может быть естественней для меня, взрослого человека десяти лет отроду? Сколько можно уже таскать окушков и плотвичек в Тигоде? Сколько можно есть эти котлеты, зависеть от всех, когда можно принести полный рюкзак щук, бросить его в сенях и сказать бабушке  хрипловатым голосом: «Ба-ашка, там я щук принес». Дальше мое воображение не работало, что с ними, с этими щуками, делать - было не очень понятно, но это и не важно, важно то, как бабушка выскочит в сени и, хлопнув себя по бокам, скажет: «Антон, это ты что ли все поймал?»  И это главное в профессии, это самое важное – быть полезным и все такое, и -  как на тебя посмотрят бабушка и дедушка. Ведь понятно, что даже папа с дядь Сережей принесли только пару окуней и одного щуренка, раков не считаем, это не рыба, а я тут целый рюкзак щук. И не так важно, что с ними делать, в конце концов, картошки дед тоже несколько мешков осенью выкапывает, никто не спрашивает – зачем ему столько. Или, вон, клюквы мы сколько в прошлом году принесли, - вся веранда была засыпана. И рюкзак щук – пригодится, щуки лучше чем картошка, у щук - зубы. И не такие кислые как клюква. Что бы быть таким, что ли, заметным в семье, нужно много чего-нибудь найти, поймать или насобирать.  Важно быть добытчиком,  с тобой все тогда обсуждают что-нибудь, соседи там всякие. Вон и Рая  Злая, наша соседка, подойдет, спросит у меня, мол, сколько рюкзаков щук я вчера принес, а я отвечу, что, щуки вчера хорошо на горбушки брали или там, на ершей (кто ж знает, на что они именно тогда будут клевать)  и что я долго - то не ловил, но два рюкзака принес. Но, понятно, что она не поверит, потому что я не мог бы донести два рюкзака с щуками, а я ей отвечу, что я брал дедушкин велосипед, а у него есть два багажника - один впереди и один сзади, так я туда рюкзаки и положил. А она скажет, что и рюкзак-то один только у деда, а я отвечу, что второй – это папин. Вот мы так поговорим, а она даже и бабушку не спросит, потому что ко мне приходила, не к бабушке. И я ей потом дам одну щуку, небольшую, самую большую мы пожарили уже.

Щуки – это, в смысле добычи, легче всего,  они жадные, голодные все время, им только подсунь какую-нибудь рыбку там или червя побольше, или булку. Про булку не уверен, на нее только всякие плотвички и красноперки клюют, но это ведь на маленькие катышки, а если горбушку насадить, то должна и щука, что она дура что ли горбушку то не съесть. Я ведь и мясо ем и колбасу, а горбушки очень люблю, особенно от столичного батона. Только столичный здесь в магазине не продается, но подойдет и местная булка, особенно теплая. Про теплую булку я, правда, подумал потому, что ее вкусно с собой брать, а одну теплую горбушку и щуке не жалко.  Можно и колбасу, но колбасу жалко: докторская слишком вкусная, а любительскую она не будет есть, наверное, там жира много. Я еще слышал, что раньше щуки уток ели, но утки редко продаются, а в реке уток совсем нет, наверное,  всех щуки съели уже и теперь они страшно голодные плавают, ждут, когда им еды принесут. Опять же – раз никто мешками щук из реки не носил, в основном носят или картошку или, там, морковку, сена много, бывает, накосят. Дед один раз много арбузов принес из магазина, но много щук из речки никто точно не приносил. А это значит, – все они там. Все сходится.

Как ловить, ну, в смысле, каким способом, тут нужно подумать. Начинать надо – наверняка, а то не все поймут, что я – профессиональный рыбак. Щука рыба хищная, она на всяких рыбок охотится в первую очередь. А где у нас рыбки? В бочке! Мы с папой десяток карасей наловили в пруду у заброшенного кирпичного завода. Там несколько прудов, один такой прозрачный, но рыбы там нет, только водоросли зеленые. Другой очень мутный и берега скользкие, глинистые, зато в нем есть караси. Мы с папой сделали мережи из проволоки, но вот чем обтянуть? Сетки у нас совсем не было. Мы пошли к прабабушке Мальвине, у нее в сарае и на чердаке много всякого: пока мы искали сетки, нашли «Энциклопедический словарь» Брокгауза и Евфрона. Мы его в сторону отложили, что бы потом у прабабушки выпросить, ей то – зачем. Но сетей у нее не оказалось, но оказалась большая кружевная занавеска на чердачном окне. «Зачем этому хламу занавеска?» , - спросил папа. Он имел ввиду не прабабушку, а то барахло, что на чердаке валялось. Ну, мы и сняли занавеску, так как ее как раз на две мережи и хватало, только пару дыр нужно было заштопать. Папа решил не просить прабабушку эти дыры штопать, а спросил нитку и иголку и пошел штопать в сарай, где стояли ведра с цветами: прабабушка торговала букетами на перроне. Я всегда очень радовался, когда видел ее, приезжая из Ленинграда на электричке, а бабушка, ну, дочка прабабушки, почему-то одергивала меня и быстро уводила меня, не дав, как следует, поздороваться. Потом бабушка всегда хлюпала носом, сморкалась и несильно ругала меня за что-нибудь.  Я расстраивался, но немножко, потому что знал, что скоро увижу прабабушку, навещу ее  на велосипеде. Позже я понял, что бабушка стеснялась прабабушки, своей мамы, торгующей букетами на перроне, потому что торговали, в основном, цыганки, а цыгане – совсем другие, быть похожим на них было стыдно, и многие в деревне молча осуждали их, хотя цветы и покупали, если шли на кладбище.

Ну, вот, мы спрятались в сарае с цветами. Сначала там было темно, но потом глаза привыкали: несколько ведер с флоксами, сладкий запах которых, особенно вечерами, заполнял всю деревню. Почти в каждом доме были грядки с флоксами или они росли как сорняки вдоль заборов, фиолетовые, розовые и белые.  Цветы были неопрятными, но запах  я очень любил. Обязательным в букете была спаржа: летом с мелкими бело-желтыми цветочками и паутиной зеленых веточек, осенью  - с редкими красными ягодами, внутри которых были черные косточки. Иногда встречалась садовая гвоздика, но я ее не любил, цветок не был ни изящным, ни ароматным. Иссиня-черным пятном торчал аконит, он рос под кухонным окном, за низким заборчиком, вид у него был ядовитым и опасным. Мне казалось, что шмели, опылявшие его, могут отравиться. Однажды я отгонял насекомых от цветка, а прабабушка погналась за мной с тяпкой, решив, что я ломаю цветы.  Еще прабабушка добавляла ноготки и настурцию, цветы милые, но бесхарактерные. Позже осенью она продавала гладиолусы и огромные георгины. И те и другие не вызывали у меня теплых чувств, своей толщиной напоминая овощи. Все цветы были укутаны марлей, на которую мы с папой покосились, но папа, переведя взгляд на меня, сказал, что марля слишком тонкая и не выдержит напора воды. Пока папа штопал занавеску, я стоял в углу темного сарая: пахло козами и сеном. Я не помню, когда  у прабабушки были козы, но знаю, что были, папа рассказывал, что я любил пить козье молоко. Совсем не помню вкуса козьего молока, помню только, что оно было, что ли, густым. А вот сено было настоящее, оно свисало с сеновала, как со второго этажа сарая. Я туда один раз залез, но прабабушка так раскричалась и расплакалась, что я чуть не умер со страха. Потом дед объяснил, что прабабушка, когда была молодой, упала с сеновала прямо на козу и у нее от удара почка стала блуждающей. Совсем непонятно как почка могла блуждать по прабабушке, как далеко она заходила внутри нее, я даже проводил по руке пальцем, представляя, что почка движется там под кожей. Было жутковато. Но потом почку удалили из прабабушки. Только прабабушка родилась еще в девятнадцатом веке и мне представлялось, что тогда самое большое, что могли врачи, так это отрезать ногу на поле боя, но удалить почку… немножко не верилось.

Вот так мы и сделали мережки, сели на велосипеды и поехали на пруды, что у старого кирпичного завода. Ехали мы очень нарядно:  у меня сзади, а у папы спереди на багажниках, привязанные голубыми веревочками, болтались мережи, обтянутые белой кружевной занавеской. Все смотрели нам вслед и, то ли прикрывали глаза от солнца, что бы лучше рассмотреть наши мережи, то ли крутили у виска. Вообще, мережи напоминали большие абажуры, может все думали, что мы купили в магазине новые абажуры и что срочно нужно всем туда ехать, что бы тоже купить такие?

Рыбалка была интересной, но, немного, трагичной. Мы с папой забросили мережи, а они не тонули. Сами-то мережи тонули. Но хлеб, который мы кинули внутрь, тонуть не хотел. Тогда мы накидали туда мелких осколков кирпичей, их там валялось видимо-невидимо, кирпичный завод ведь. Я в свою мережу накидал особенно много, потом еще положил кусок кирпича побольше. Закинули. Подождали с час. Поели бутербродов. Походили вокруг прудов. Вернулись к мережам. Нет, терпеть более было нельзя: если караси есть, - они уже все там. Если их нет, так чего ждать, -  так решил папа. Я попросил вытащить мою мережу первой. Она ведь лежала глубже на дне, так как кирпичей в ней было очень много, а всем известно, что чем глубже, тем крупнее караси.  Папа медленно подтянул мережу к берегу, я ухватился за каркас и, краем глаза увидев, что там плюхаются желтые рыбины, рванул ее к себе и… занавеска распалась на части,  в руках у меня остался  ее обрывок, занавеска медленно плыла в пруду, караси счастливо исчезли в мутной воде. Нижняя моя губа начала уже трястись, но я вспомнил о второй мереже, рванулся к ней, а папа сказал, что постарается справиться сам. Он осторожно вынул ее из воды на берег, и в ней золотились довольно крупные караси, целых четыре штуки.  На следующее утро мы поймали чуть не с десяток очень приличных карасей, каждый из них мог порадовать как жирного кота, так и маленького взрослого человека, особенно в сметане, в смысле – карась в сметане. Что-то в этом роде папа мне и сказал, что, мол, вернусь, попросим бабушку пожарить карасей.  Не тут то было. Я решил удивить папу поступков взрослым и самостоятельным.

Каждому понятно, что щука лучше карася. Десять щук – лучше десяти карасей. С одной щукой не стыдно вернуться с рыбалки, с одним карасем… даже с очень большим,- не очень ловко. И, опять же, всем  известно, что лучший живец на щуку – карась, о чем свидетельствуют многие пословицы и всякие сказки, какие – не помню. Отдельного рассказа стоит повествование о том, как я ловил карасей в бочке, не привлекая к этому процессу особого внимания бабушки. В конце концов, покрытый ржавчиной от пояса и выше, я, повесив огромный бидон с водой, в котором плавали караси, на руль велосипеда, отправился на речку.

Крючки я привязывать умел, забрасывать донку с грузилом и червяком – нет вопросов. Однако, я справедливо сообразил, что караси большие и грузило им не нужно, - сами утонут, они ж караси, а не уклейки, им на дно и дорога. Зацепив крючком карася за губу, я раскрутил его над головой и отпустил…  Карась улетел в поле с васильками, леска с крючком и губами карася – упала к моим ногам. А щуки не готовы были ждать: пусть тот карась в поле попасется, решил я, достаю второго, цепляю за спинной плавник и, не за леску, что бы не оторвался, двумя руками, одной не ухватить, карась большой, отправляю его в воду, далеко кинул, метра четыре…  Через полчаса возни, два карася сдохли – после чего я отпустил их на волю, все снасти были раскиданы в разных направлениях. Я сел на берег, меня немного трясло от возбуждения. О Господи! А рюкзак-то я забыл, не то,  что два, один не взял! Вот растяпа, а еще профессиональный рыбак – ругал себя я. А – вот я в бидон всех щук и сложу – я даже стал приплясывать, сидя на траве, кивая в такт своему танцу головой.

«Ну, что – рыбак, клюет?», - раздалось с поля. Несколько офицеров и даже два генерала стояли выше меня, на берегу. Только они были не как на параде, рубашки расстегнуты и фуражки в руках, и такие все веселые, с праздника, что ли.  «Да, не знаю, только пришел» - ответил я, а в голове мелькнуло, - а что если прямо сейчас и проверить, и поймать при них. Мне то, все равно, самому, когда щук вытаскивать, а им – приятно посмотреть. И я стал вытаскивать одну закидушку. Щуки не было, по весу чувствовал, но нужно было перезакинуть снасть, а то карась оказался слишком близко к берегу. Карась упирался, видимо, обжился там уже на дне.  Вот он показался на поверхности и офицеры, а с ними и генералы, восторженно закричали, мол, гляди, пацан-то и впрямь поймал, да смотри какого крупного карася. Я так тихонько, на всякий случай, прошептал, что это я на этого карася щуку ловлю, но тут мне все представилось в немного другом свете: речка показалась слишком маленькой, - щук отсюда не носят мешками, возможно, по другим причинам, может в реке щук не так и много и они не такие большие? Но еще мне захотелось повытаскивать карасей при офицерах и, особенно, при генералах, у них лампасы красные, ну и пусть, что они считают, что я карасей поймал, я же их с папой поймал, просто не сегодня. Я сложил всех трех оставшихся карасей, без следов укусов щук, в бидон с речной водой и, под одобрительные возгласы офицеров (и, особенно, генералов), повесив бидон на руль велосипеда, поехал домой.  Ну, не забрасывать же их опять в воду прямо при офицерах (тем более – генералах). Еще расспрашивать начнут. По пути я думал, что слишком мало я ловил, что просто мне очень помешали эти генералы всякие, что, да, карасиков бы размером поменьше, да где их теперь возьмешь. А потом я отвлекся на воробьев и облака, на лошадь, что паслась на поле, на стрекотание кузнечиков. Тихонько я проскочил во двор, вылил карасей в бочку и побежал в дом, вошел на кухню и сел за стол. Дед сидел и читал газету. Он поднял глаза и начал смеяться: «Ну, ты просто вождь краснорожих, иди, мойся скорее, а то бабка придет, даст тебе!» Я метнулся к умывальнику, из маленького зеркала на меня смотрел мальчик с рыжим лицом и черным носом. Быстро умывшись, я пригрозил своему отражению: «Завтра, все равно щук наловлю! Сетью!»
 
«Многие думают, что сетью ловить – много ума не нужно: кинул в воду – рыба сама туда лезет.  Нет, нужно знать в каком месте и в какое время сеть  ставить, на какой глубине, какую ячейку, в какое время суток», - так говорил папа, когда мы были с ним вдвоем на Сомыловском озере в Костромской области. Он ставил трехметровую сеть  с моей помощь и одним веслом. Мне казалось, что он как раз и не знает – где, когда, и так далее, потому что рыба не ловилась. Потом, правда, в сеть поймался огромный лещ,  один, но он произвел на меня такое огромное впечатление, особенно, когда пытался уплыть, без чешуи и потрохов, слегка подсоленный. Он был такой большой, что мой кулак легко входил ему в рот. С тех пор я понял, что сеть – решение всех проблем с рыбалкой. Вот, что поможет мне стать настоящим профессионалом, вот откуда я могу таскать щук мешками. Или лещей. Тоже мешками. С такими мыслями я засыпал, точно зная, что сеть у меня есть. Не такая большая, не трехметровая, но сеть, - и это самое важное. Мне снились огромные лещи, папа их потрошил и из них вываливались мешки с щуками. Щуки были мелкими и, почему-то, зеленого цвета, а лещ, упираясь плавниками в землю полз к воде,  я пытался отогнать его от воды палкой, но он рычал и полз дальше, у него был высунут язык красного цвета, черные усики свисали вниз. Он улыбнулся и сказал голосом дедушки: «Антон, вставай, сегодня родители приедут».

Что может быть лучшим подарком для родителей. Понятно – добрая щука. Лучше мешок. Ладно, пусть одна, но – сегодня. Время не ждет! Быстрый завтрак, сарай, велосипед, сеть, калитка, дорога, старая купальня. Толстая веревка, сеть привязана к перекладине под купальней, взмах, и сеть уходит в торфяные воды реки. Сижу, жду. Стрекозы с темно синими крыльями порхают у берега. Пчела  плывет по воде, жужжа. Снизу ее рыбки тюкают, но рыбки маленькие, а пчела большая и им ее не съесть.  Мелкие такие жучки, словно кусочки металла, кружатся на воде. Они так быстро кружатся, что, если смотреть на них, свесив голову с купальни, то голова тоже начинает кружиться.  А под купальней темно, гнездо какой-то птицы примостилось прямо над водой, видно, как в тени купальни, у самого дна, стоит стайка окуней. Мне они не нужны, нужна стая щук, но она на глубине, конечно, щуки в купальню не пойдут. И вдруг доски купальни прогнулись вниз,  пыль между щелей досок купальни,  полетела в воду. Я вскочил – это был большой парень на велосипеде и с длинными волосами. Он подъехал, от него пахло сигаретами, тельняшка, сандалии и очень грязные ноги. Он хрипло поздоровался и спросил, мол, как дела. Я сказал, что вот, хочу рыбу половить. Парень стал рассказывать, что на Глухом озере много больших щук, что на реке щуки помельче, но их так много, что они и на червя ловятся. Я же рассказал ему, как мы карасей ловим с папой, но, что это все несерьезно, так как мы и одного мешка карасей пока не поймали и что вот уж щук то мешок я наловлю.  Парень, усмехнувшись (ведь это был большой парень, ему было лет тринадцать, не меньше) спросил, и как это я собираюсь щук мешками ловить? Я, помявшись, сказал, что это секрет, но, что, точно – наловлю. Я украдкой коснулся ногой потайной веревочки с сеткой, привязанной к перекладине купальни, и, потом, добавил, что, возможно и сеткой. Парень помолчал, потом сказал, что ему сеть очень нужна, он знает, где огроменная щука в реке живет, в омуте, под мостом, и что мы можем вместе с ним там сеть поставить. Тут я помолчал. Еще помолчал. Наверное,  думал я, он про мою сеть говорит, ведь про свою он не упоминал. А еще я думал, что не так важно, что от него пахнет папиросами и что у него ноги грязные, даже не так важно, что я его не знаю. Просто я не представлял, как это мы вместе с ним принесем к нам домой мешок щук? Тогда кто поверит, что это я поймал, все подумают, что это все этот парень поймал, все его поздравлять будут и все такое, вон у него и тельняшка есть.  Но, если честно, то грязные ноги с запахом папирос мне тоже не нравились. Так вот я помолчал, а потом вспомнил, что мне нужно срочно в магазин за хлебом на велике съездить. Я неопределенно так махнул рукой, типа, ну, да, было бы неплохо вместе на большущую щукой поохотиться, но, как-нибудь в другой раз. И уехал. А парень остался.

Когда я ехал обратно, что бы проверить сеть, то думал, что она нам с папой очень нужна. Ведь это не совсем сеть была, вернее сказать совсем не сеть. Просто пару недель назад мы с папой ездили на реку Волхов. Там мы попросили у одной местной бабушки лодку и папа ловил на спиннинг, а я был на веслах. Довольно быстро он поймал приличную щуку, но подсачека у нас не было. Поэтому, когда папа стал вытаскивать щуку из воды, она очень сильно затряслась вся, замотала пастью и… блесна выскочила. Щука плюхнулась в воду и довольно долго стояла прямо у лодки, такая коричневая с зеленоватыми пятнами и большими глазами. Папа расстроился и сказал, что нужно купить подсачек, а то так это очень обидно, что никто так и не узнает, каких прекрасных щук мы ловим. Через неделю он привез новый подсачек, - красивый, с бамбуковой рукояткой, которая отвинчивалась. Вместо подсачека, к ручке можно было и привинтить багорик, это для совсем уж больших щук. Тогда папа сказал, что таким подсачеком можно щук мешками таскать.  Я тогда и подумал, что ведь не обязательно ждать, пока папа приедет и будет ловить на спиннинг, можно ведь просто опустить подсачек в глубокое место (конечно, без  рукоятки, ее ведь можно открутить, а то щуки заметят светлый бамбук) и ждать, когда щука сама заплывет, а она рано или поздно заплывет туда, это только вопрос времени.  Просто не у всех есть подсачеки, а то бы все так и ловили.

Я подходил к купальне, оставив велосипед у забора и думал про себя, что есть такая сетка – телевизор. Тоже, не очень большая, только телевизор квадратный, а у меня – треугольный. И у моего ячейки помельче, в них приличная щука жабрами не зацепится, но заплыть ведь может, а тут я, как дерну, она и не успеет выскочить, как в булка авоське болтаться будет. Булка то не вываливается, вот и щука не вывалится. Главное, что бы до берега ее донести, а то если большая щука, то… а где веревка-то? Я ж ее прямо тут вот и привязал. Щука! Здоровая утащила! Нет, она бы оторвала, узел я намертво привязал, на пять морских.  Не могла ж она узлы развязать. Я лег на купальню, свесил голову, но в темной воде ничего не было видно. Видно было только мое отражение. Тут я вспомнил, как появился парень с грязными ногами и мне стало так обидно, что ведь это, наверняка, парень веревку отвязал, и в мое отражение полетела слеза, разбив его на мгновенье. Потом отражение вернулось, но не веселое, а насупленное: папа завтра вернется, а в бочке карасей нет, подсачека нового – нет, мешка щук, хоть он про него и не знает, но я то – знаю, и его нет. Положение…

Есть, наверное, способ все поправить. Сети воровать парень горазд, а вот место, где щук много – выдал. И еще сказал, что они там и на червя хватают. И место это я знаю, это та яма под мостом, а перед ней сильное такое течение и водоворот. Там еще один мальчик давно утонул, а потом его мама ходила по деревне, по улицам по всем, и кричала, долго кричала, потом она успокоилась и работала почтальоном, но ни с кем уже вообще не разговаривала. Это мне Рая Добрая рассказывала, но она сказала, что мальчик был маленький, ну, меньше меня. Но я плавать там не собираюсь, чего мне тонуть. Река-то небольшая и ям в ней мало, но вот под мостом, между деревянными сваями – место особое. Оно меня всегда завораживало, вода такая черная, крутится, крутится, как бы засасывает в себя. Даже страшно иногда на нее смотреть, особенно вечером. Только как там ловить-то? И бабушка надолго не отпустит, минут на сорок, не больше, как бы на велосипеде покататься. Спиннингом мне сложно, сети больше нет, карасей туда отпускать … пусть сметаны дожидаются лучше. Ну, червей я накопаю, но что с ними делать, у меня и удочки-то нет и поплавка. Крючки есть большие у папы в коробочке, а что если… да! Да! И еще раз – да! Конечно перемет.  Его же на ночь можно между сваями поставить, после ужина отпрошусь на чуть-чуть, поставлю перемет над ямой и обратно, а утром сниму щук и готово! 

Сказано – сделано. Червей я быстро нашел. Да таких, что только сардельки толще, а столичный батон длиннее. Не черви, а змеи, питоны, того и гляди вокруг пальца обовьются и задушат… палец. Взял у деда в сарае веревку, на этот раз черную, что б никто не нашел в черной воде. А то ходят всякие, ноги грязные и воруют чужое добро. И курят еще.  Вот таких - этими червями нужно душить. Не, черви маловаты, нужно питонами! А что они воруют? А переметы я видел как делают, папа с дядь Сережей, но с другим, ставили переметы на Унже. И дядь Сережа говорил, что они еще раньше подпуски ставили и червей на них насаживали и что они, потом, на подпуск самую большую щуку в жизни поймали. Они везли ее домой на мотоцикле,  папа держал щуку на плече, а сам сидел в мотоциклетной коляске, а хвост щучий при этом волочился по земле. Так вот в перемете  сначала одна веревка идет, а от нее поменьше веревочки, а к ним уже крючки привязаны. Большая веревка у меня уже была, а вот веревочек потоньше я никак не мог найти. Думал у бабушки выпросить, но решил не спрашивать потом. И вдруг вспомнил, в коробке с пуговицами всякие нитки, резинки и веревочки лежали. Я пошел в комнату и открыл коробку. Там лежали тонкие нитки, которые для щук не очень подходили, а еще был моток шерстяных толстых ниток, ими бабушка носки штопала. Я подумал, что раз эти толстые нитки в шерстяных носках мои ноги держат, то может, если щука не больше моей ноги, то должны выдержать. Тут я посмотрел на ногу и представил, что у щуки вместо хвоста пальцы сзади торчат, а вместо головы – колено и на нем глаза большие. Жуткое зрелище, я потряс головой, что бы щука с пальцами исчезла. А бабушка спросила,  чего я как ослик головой трясу, и, что, наверное, это от голода, поэтому мне нужно срочно ужинать. Я сунул нитки в шорты и пошел есть. Вот только руки не помыл, которыми червей копал, и все время думал, вот руки не помыл, а потом буду как парень тот, у которого ноги грязные. Поэтому когда поел, руки все-таки вымыл.

Пока я мчался на велосипеде к мосту с заветной ямой, я все больше и больше понимал, что мой перемет создан для профессиональной ловли щук как воздушный змей, создан для неба:  черная крепкая веревка, прекрасная шерстяная нитка (красная с черным – она сама уже по себе напоминала дождевых червей, только не таких толстых, как мои), отличные большие крючки и – питоны, что извивались в банке из-под зеленого горошка. И больше ничего не нужно, все так просто, - и место прекрасное и снасть – надежная. Справедливый день славы наступит прямо завтра. Я улыбался, но не сильно, а так, немного серьезно, ведь настоящие рыбаки не ездят на велосипедах с разинутым в улыбке ртом, а чуть-чуть так улыбаются и прищуриваются. Я слез с велосипеда, спустился под мост. И… немножко расстроился: было не очень понятно, как привязать перемет к той свае, которая стояла посередине реки? Но, вида я сам себе не подал, только еще больше прищурился, достал перемет, один конец привязал к железяке, которая торчала из воды прямо у берега, насадил четырех самых толстых червяков (они повисли совсем не как питоны, я ожидал большего сопротивления и был готов к схватке) и… задумался. Плыть к свае было безумием, дотянуться до нее было невозможно. Оставалось одно: камень. На берегу валялось много кирпичей. Я взял половинку кирпича, в нем были такие дырочки, в которые было удобно просунуть веревку и завязать, что я и сделал.  Сильно размахнулся и, в момент, когда кирпич вылетели из моих рук, понял, что стою на веревке. Я очень-очень быстро и высоко подпрыгнул и это спасло меня от прямого вонзания крючков в мои ноги, тем не менее, один из крючков зацепился за сандаль, я поскользнулся и упал в воду. Течение подхватило меня, закрутило  и тут же выбросило на малюсенький пляжик у той самой сваи на середине реки, к которой я хотел привязать перемет. Я даже не успел испугаться и наглотаться воды.  Один сандалий уплыл, а вокруг пальца обвился червяк, который, похоже, испугался не меньше моего . Причем крючка в нем уже не было. Никакого перемета не было видно вообще. Черт, Робинзон, черт, Крузо, - чертыхался я, понимая, что стою вечером, весь мокрый, без одного сандалия, да еще и на необитаемом свайном чертовом острове.

Я сел на корточки и стал печально так подвывать, все еще сохраняя былой прищур, но уже не сознательно, а по инерции.  Кусались комары. Черная вода кружилась прямо у меня под ногами. Я сидел на мокрой земле, обхватив колени руками, прислонившись спиной к деревянной свае, ноги были в воде, по коленям текли слезы, или это с мокрой головы стекала вода. И обидно было не то, что упал в воду, и не то, что, если меня спасут, то бабушка будет ругаться, но то, что щук мне так и не видать, хотя они были на расстоянии вытянутой руки от меня. Очень обидно, очень.

Спасение пришло с неба. Точнее с моста надо мной. Внезапно сверху послышался звук мотоцикла, и на меня посыпалась пыль.  Это был Сашка, мой, как бы дядя. Как бы, потому что он был очень молодой, да и не дядя, а так, родственник. Он заметил меня с дороги, остановился и спас: спустился вниз, я залез ему на плечи и вылез на мост. Я так слезно просил его ничего не говорить  моим родителям и бабушке  с дедушкой, что он только рассмеялся, - это ты про меня не говори, меня отец убьет, я ведь его Яву, мотоцикл, взял. Я успокоился – Сашка меня не выдаст.

Врать не хорошо. Но тут уж бабушка виновата. Она сама спросила, увидев меня всего мокрого и без одного сандалия, куда это я провалился. Ну, я и сказал, слегка заплакав, причем от собственного вранья, что я это в пруд у магазина упал, что там мелко, а я в пруде на рака смотрел. Это звучало очень правдоподобно, ведь я там рака поймал только неделю назад, крючком на веревочке. Что там рак делал не знаю, но я на него долго охотился, потом расскажу. Дед его сварил, все про это знали. Очень я расстроился, что врал бабушке, но сделать уже ничего было нельзя. Бабушка пошумела, дала новую одежду.

После ужина я примостился рядом с бабушкой у телевизора и тихонечко попросил прощения. Я за вранье просил прощения, но бабушка не поняла, она думала, что я это про пруд. Но, это уже было не так важно, главное – попросил и на душе стало легче. А потом я пошел спать, но черная вода и водоворот у свай мне не снились. Вот только потом, через много-много лет мне стала сниться эта вода, кружащаяся и засасывающая в глубину, - когда что-то не складывалось в жизни, и я снова себя чувствовал десятилетним мальчиков в мокрых шортах и одном сандалике, с червяком на пальце и слезах на лице.