Рыбалка

Не сказать, чтобы мы были заядлыми рыбаками, скорее это было средство получения удовольствия от самого процесса. Во всяком случае, Петрович старался вытянуть меня на природу именно под предлогом рыбалки. Сам он, при этом, выглядел крайне оживлённым, его ярко-голубые глаза так и сверкали, рассыпая вокруг искры энтузиазма. Гроза разгильдяев, болтунов и нарушителей режима секретности при упоминании о рыбалке превращался в задорного мальчишку.

Так было и в этот раз. Бесшумно приоткрылась дверь, и на пороге возник сияющий Петрович в безупречно подогнанной форме.
– Командир, командир…, слушай, свояк приехал с рыбалки, – зачастил он, бесшумно скользя по кабинету.
– И, что? – хмыкаю я небрежно, прикидываясь равнодушным и занятым, уже догадываясь, к чему он клонит, – небось, опять пескарей наловил...
– Да, каких пескарей…, пескарей…, да, ты послушай, послушай…. Брось ты свои бумаги, – и Петрович решительно направился к моему столу.

Демонстративно переворачиваю документ текстом вниз при его приближении, но Петрович, увлечённый рыбалкой, не обращает на это никакого внимания. Не дождавшись от него обычной похвалы за бдительность, убираю документы в сейф и с обречённым видом соглашаюсь выслушать рассказ об удачной рыбалке свояка.

Все эти рассказы заканчивались всегда одинаково. Мы с Петровичем, получив «благословение» начальства и его Дашки, загрузив полную машину всяких рыболовных снастей и провианта, отправлялись в поход на рыбалку. Так было и на этот раз.

Не очень ранним летним утром наша нагруженная «Нива» тронулась в путь. Вот мелькнула на прощание колокольня Саровского монастыря, осталась позади аккуратная площадка перед КП и машинка, ровно дыша, понесла нас по неширокой дороге. День был не жарким, серая пелена высоких облаков скрывала солнце и только над Дивеевской обителью в этой пелене зияла огромная сияющая брешь, из которой сверкающие лучи солнечного света падали прямо на золотые купола.

Но вскорости петляющая неширокая лента асфальта развернулась, и мы оказались между стенами придорожного леса, Дивеево исчезло из виду. Монотонный гул двигателя, ровная безлюдная дорога и ненавязчивая музычка справились даже с Петровичем. Болтавший без умолку в первые полчаса, он замолчал, вжался в кресло и задремал.

Доверившись уверениям Петровича, что дорогу он знает, как свои пять пальцев, потому как свояк ему всё подробно рассказал, а он потом провесил весь путь по трёхвёрстке, я спохватился только тогда, когда дорога, вильнув в очередной раз, вынесла нас на небольшую площадку и упёрлась в полосатый шлагбаум. Слева от шлагбаума стоял небольшой светло-жёлтый караульный домик. На крыльце домика стоял рослый сержант и щурился от солнца, которое, взобравшись в зенит, светило ему прямо в лицо. Петлицы у сержанта были малинового цвета.

Сообразив, где мы находимся, я пихнул локтём всё ещё дремавшего Петровича. Подпрыгнув спросонья, он обиженно сложил губы бантиком: «Ты чего, командир, больно же?» Стараясь сохранять невозмутимый вид, я сквозь зубы прошипел: «Сусанин хренов, ты, куда нас завёл?» Сержант, который, наконец, обратил на нас внимание, уже неспешно шествовал к нашей машине.

Оглядев салон, забитый всякой всячиной, сержант, глядя сквозь нас, дежурно поинтересовался: «Куда едем?» В это время, на крыльце караулки, возник подтянутый старлей с красной повязкой на рукаве. Брызгая солнечными зайчиками от начищенных сапог, он занял позицию позади машины.

– Так, это, на рыбалку, мы, на рыбалку… – очнувшись, затараторил Петрович.
– Свояк недавно приехал, говорит, рыбалка тут у Вас знатная, – слегка заискивая, чего с ним отроду не бывало, уже тише добавил он.

С удивлением вслушиваясь в непривычные интонации голоса Петровича, и стараясь, по привычке, удержать в поле зрения обоих воинов, замечаю, что при последних его словах, старлей с сержантом переглянулись с какой-то странной ухмылкой.
 – А-а-а, ну, если на рыбалку, тогда проезжайте, – и сержант, как опытный стропальщик, качнул пару раз ладонью вверх, кому-то невидимому в домике. Шлагбаум дёрнулся и плавно двинулся вверх, освобождая нам путь.

До ближайшего поворота мы ехали молча. Только когда домик караулки исчез за поворотом, Петрович виновато проговорил: «Ну, ладно командир, чего ты, знаешь, ведь, что так короче…». Машина подпрыгнула на переезде, дорога внезапно раздвоилась и мы по инерции проехали прямо, посчитав, что это главная.

Однако через пару минут мы оказались на небольшой асфальтированной площадке перед высоким тёмно-зелёным забором, который тянулся влево и вправо. С одной стороны в забор были врезаны огромные ворота, под которыми исчезала железнодорожная колея, а с другой стороны из забора вырастал небольшой бревенчатый домик, раскрашенный в сине-зелёные цвета и обсаженный живописными кустами сирени. На домике каплей застывшей крови выделялась табличка с надписью п/я номер…, год основания 1932 и ещё какой-то лозунг под серпом и молотом.

Поняв ошибку, мы резко развернулись и поехали обратно. После небольшой паузы я примирительно проговорил: «Конечно, так короче, но всё равно Петрович, ты, зараза. Договаривались же, здесь не ездить…». Это была территория знаменитых мордовских лагерей, растянувшаяся на многие километры среди лесов и болот.

Конечно, наши колонны иногда проходили, срезая угол, по этой территории. Но, как правило, это было ночью, и это был просто груз с сопровождающей охраной. Сами мы старались здесь не ездить, предпочитая более длинный путь в объезд. К такой негласной договорённости мы пришли после нескольких поездок, от которых осталось очень тягостное впечатление.

Проехав ещё несколько переездов мы, наконец, выехали на простор, но окружающий пейзаж портили высокие ограждения из колючки и караульные вышки вдали. Слева от нас тянулась блестящая колея железки. В нескольких местах железку пересекали довольно широкие гравийные дорожки, которые шли куда-то вглубь к лесу. Потом возле одного из таких перекрёстков возник домик, похожий на будку стрелочника. И рядом, вдоль железки, длинная клетка из прутьев высотой в рост человека. В одном из отделений этой клетки на корточках присел какой-то бедолага. От этой картины повеяло тоской, унынием и безысходностью.

Наконец, дорога опять вошла в редкий лес, и мы оказались на выезде у контрольного пункта. Здесь всё было по-другому. Шлагбаум открыт и боец в камуфляже, не вставая со скамейки у караулки, просто махнул нам рукой, чтобы мы проезжали. А вокруг лес и лес, насколько хватает глаз.

Однако вскоре сплошной лес сменился отдельными рощами, а дорога привела нас к довольно широкой трассе. Проехав пару посёлков, которые выходили на трассу чередой фасадов наспех и кое-как построенных киосков, ларьков и павильонов с соблазнительными приглашениями чего-то попить и чего-то поесть мы, наконец, нашли нужный поворот.

Заброшенная асфальтовая дорожка, пробежав через поле, заросшее бурьяном и колючками, упёрлась в небольшой мосток через речку, на котором стояло несколько рыбаков с удочками. Сильный ветер вдоль реки трепал их одежду. Удивившись странному месту для ловли рыбы, мы поехали дальше. Заросшие кустарником и осокой берега реки, казалось, сами приглашали желающих расположиться там с удочкой или спиннингом. Дальнейшее показало, насколько мы были неправы.

Выехав на высокий, обрывистый берег мы нашли ровную, живописную площадку со старым кострищем и принялись устанавливать палатку. Развели костерок, и пошли осмотреть берег и выбрать места, где было бы удобно забрасывать спиннинг. Солнце, между тем, склонялось к западу и мы решили перекусить. Разогрев нехитрый походный ужин мы неспешно начали трапезу, и только теперь мрачное ощущение безысходности ушло куда-то в сторону.

Солнце ещё не зашло за горизонт, но уже скрылось за верхушками дальнего леса и тут началось…. Вначале их было не много и мы избавились от них, добавив в костёр немного зелёной травы, и продолжали спокойно ужинать. Но через несколько минут, несмотря на едкий дым, уже целая чёрная туча спикировала на нас и мы поняли, что дело плохо. Сломав несколько гибких ветвей с листьями, и обмахивая друг друга, мы собрали посуду.

А когда стих ветер, их стало так много, что, казалось, скоро невозможно станет дышать. Ветки уже не помогали, и нам пришлось постоянно двигаться, как бы лавируя между облаками этих чудищ. Нарезая круги вокруг костра, мы договорились, что Петрович спит в палатке, а я в машине, потому, что вдвоём в палатку войти невозможно, за нами тут же ворвётся отряд прожорливых чудовищ, жаждущих поужинать живой протоплазмой.

Торопливо застегнув за Петровичем молнию входа и закрыв клапан липучкой, я бегом ринулся к машине. Ещё паркуя машину, наученный горьким опытом предыдущих походов, я надёжно заткнул клапаны вентиляции в задних стойках и закрыл заслонку печки. Поэтому теперь я только пробежал пару кругов вокруг машины, чтобы оторваться от преследования и, обмахнув дверь веткой, резко её распахнул и ввалился в салон, спиной вперёд, размахивая веткой. Туча чудовищ с разгону влетела в боковое стекло и стала растекаться по нему как жирное, чёрное пятно отработанного масла.

Осмотрев салон при свете фонаря, и убедившись, что лазутчиков нет, я стал устраиваться на ночлег. Ночь прошла спокойно. В половине пятого утра настойчивое бип-бип заставило меня открыть глаза. Часы действительно показывали четыре часа тридцать минут, но в машине было темно, что, для этой поры года в этих краях, было странно. Стряхнув остатки сна, и приглядевшись, я увидел жуткое зрелище – все стёкла были наглухо залеплены какой-то тёмной маслянистой массой, напоминающей чёрную икру. Отличие было в том, что эта масса ещё и шевелилась как живая.

Внезапно снаружи раздались какие-то вопли. Щётки очистителя даже не двинулись с места, и мне пришлось выйти из машины. Перед моим взором в призрачном свете раннего туманного утра развернулась эпическая драма. Палатка Петровича поменяла свой природный зелёный цвет на чёрный и стояла на распашку. Сам же Петрович в тельнике и синих армейских трусах, босиком, высоко поднимая ноги, носился вокруг и взмахами чего-то похожего на его спортивные штаны, старался отогнать от себя чёрное облако, которое стремилось его окружить.

Пробегая очередной круг он, наконец, заметил меня и истошно завопил: «Командир, что стоишь!? Сворачиваемся, а то они нас живьём сожрут!» И, правда, чёрные жуткие твари уже роились у меня на руках и норовили забраться под манжеты, а самые наглые начали лезть в нос и глаза. Как назло, было так тихо, что туман висел молочным покрывалом над рекой, и не шевелилась ни одна травинка.

Снять палатку было делом нескольких секунд. Ещё минута понадобилась, чтобы собрать снасти и посуду. Готово. Теперь это всё надо забросить в машину, а Петрович, тем временем, всё бегает по поляне, размахивая штанами и вспоминая свояка и всю его родню до седьмого колена. Осталось самое трудное забраться в салон и не пустить туда этих тварей.

Шикарный план дал осечку в тот момент, когда я, вместо того, чтобы сложить всё барахло на крышу, решил забросить его внутрь и открыл заднюю дверь. Вся машина была залеплена этой чёрной, маслянистой и шевелящейся массой. Мне удалось только слегка очистить стёкла и пространство около дверей. Но как только я поднял заднюю дверь, вся эта чёрная жуть устремилась внутрь со всех сторон. И как я ни торопился, забрасывая собранные пожитки в багажник, оборона была прорвана и целая армия людоедов затекла в салон.

Обречённо взирая на дело рук своих, я окликнул Петровича: «Ну, что ты там носишься? Завязывай! Садись, давай! Поехали!» Вприпрыжку он рванул к машине и стремительно влетел в салон. К счастью двигатель запустился с пол-оборота, и мы тронулись к дороге. Заметив, что я опускаю стёкла, Петрович заорал: «Не надо, командир, не надо!» Я молча ткнул пальцем в сторону заднего сидения, откуда наползала на нас зловещая армия кровопийц, и только теперь посмотрел на Петровича.

Зрелище было жутковатое даже для меня. Глаз, практически, не было видно, на их месте темнели ужасные синяки. Нос слился со щёками в один неровный бугор. Уши превратились в подобие беляшей, а рта из-за отёков не было видно совсем. На руках и ногах кроваво-чёрные синяки.

Минут через пять мы выбрались на асфальт, и я прибавил газу. Когда стрелка спидометра дошла до шестидесяти от машины начали отлетать чёрные маслянистые комки. Минут через десять езды с открытыми окнами из салона выдуло последних кровопийц, и мы вздохнули с облегчением. Перед выездом на трассу была асфальтированная площадка, где мы остановились, чтобы оценить потери и привести себя в порядок.

Обратный путь мы проехали гораздо быстрее, несмотря на то, что ехали в обход. Не зря говорят, что лошади домой бегут быстрее, на мой взгляд, машин это тоже касается. Уже через пару-тройку часов мы вытаскивали из дому нашего айболита. Нисколько не удивившись наш айболит, по прозвищу Моня, меланхолично накачал Петровича какими-то препаратами, попутно рассказав, что мы стали жертвой местного гнуса.

В этих краях гнус – это крупная, до четырёх миллиметров, мошка. При этом он пояснил, что только полные идиоты, очень похожие на нас, прутся на рыбалку в конце июня в этих краях. А обычные люди после середины июня либо сидят дома, либо едут ловить рыбу в более дружелюбные регионы.

Тут я вспомнил странные взгляды и ухмылки сержанта со старлеем на КП. Вот же заразы – знали и ни гу-гу. Ну, ладно, сочтёмся когда-нибудь.

Почти год Петрович про рыбалку даже не заикался….