Сирень

(Рассказ коллеги)
  Странная штука – воспоминания.  Лежат себе, покрытые пылью десятилетий, и вдруг её начисто сдувает ветерок разговора с незнакомым человеком. А уж если к этому прибавится и впечатление от прочитанной статьи…
 
Недавно моим попутчиком в поезде не очень дальнего следования оказался известный в нашем городе бард. То есть этот факт, как говорится, «дошёл» до меня только когда он, выходя из вагона, извлёк из рундука и повесил на плечо гитару. Совсем, как в старом дачном анекдоте: «Ой, Марь Сергевна, соседушка!». Во время поездки я просто немного пообщалась с молодым ещё, хоть и седоватым человеком православных взглядов. Мы малость поговорили-поспорили о нравственности,  причём он высказал справедливую, на мой взгляд, мысль о том, что понятие нравственности в разные периоды существования человечества сильно разнится. Оба мы пришли к выводу, что на данном этапе состояние нравственности хорошо охарактеризовала некая старушка: «Звереем потихоньку».  Приехав домой, прочла на сайте местной газеты, что в соседней области молодая женщина убила новорождённого сына. Возбуждено уголовное дело, срочно вызванные эксперты определили, что состояние женщины свидетельствует о расстройстве психики и т.д. Негодование вызвал не только описанный факт, но и сам подход к происшедшему: неужели эксперты не знают про послеродовый стресс, про то, что в некоторых странах женщины в таком состоянии, тем более оставленные без помощи, вообще освобождаются от уголовной ответственности. Написала пост об этом, и вдруг возмущение, как волной, смыло воспоминанием.
                ***
Додревние времена. Не то, что «лихие 90-е», перестройка ещё далеко впереди. Лето. Дачная электричка с добротными  деревянными скамьями-диванчиками убегает из города. Окна открыты, лёгкий ветерок приносит запахи прогретого солнцем сосняка. В вагоне тихо: народу немного,  кто читает, кто смотрит в окно, кто подрёмывает. На диванчике напротив  тихо беседуют две женщины средних лет.
- Как там Петровна-то?
- Ничего, потихоньку, возится по хозяйству. Похварывает, правда: лет-то сколько! Внучок-то, Сиренька, уже школу окончил, в техникум поступать будет.
- Слушай, почему родня его Сиренью зовёт?
- А-а! (Улыбается таинственно-нежно). История с ним была…Его бабка неродная под сиренью нашла.
(Истории люблю, поэтому навостряю уши, «угрызаясь совестью», что подслушиваю).
 - Какая неродная бабка?
- Он же Петровне неродной внучок-то.
- Да ну-у! Как так?! Танькин же!
- Ты что, не знала, что Танька ей неродная?
 - Не-ет.
-  У Николая жена умерла, Таньке 12й годок шёл. Ну, сложно одному с девчонкой-то. Помучился-помучился, да и женился на вдове старше его. У Петровны  уж сын был взрослый. В армии под Москвой служил, там и остался. Петровна к падчерице, как к родной: и приласкает, и нарядит, и первый кусок ей. Таньке девчонки завидовали, правда, за полноту поддразнивали. Николай строгий отец был, чуть что – сразу за хворостину. Танька глаз поднять на него не смела. А когда соседка их, Танькина ровесница, без мужа родила, так и сказал: «В подоле принесёшь – убью обоих». Петровна только охнула: «Ты что такое говоришь!»  - «Не допущу позора в семье!»
- Видно, чуяло отцовское сердце беду. Что и как, не знаю, да мне и не надо. Только, когда Танька школу заканчивала, заволновалась Петровна. Странная девка стала какая-то. Экзамены сдала, и неплохо, а что дальше делать, не знает. То в город соберётся, то в соседнее село работать, то в Сибирь уехать. Мечется, одним словом.  Петровна её разговорить хочет – она всё смешком: «Всё хорошо! Что придумали!». У мачехи сердце болит: видит, что дело неладно. В общем, устроилась девчонка в совхоз работать.  А в начале осени из села молодой мелиоратор уехал …
 
Под Новый год застала Петровна Таньку за шитьём: та пуговицы на пальто пересаживала, узко оно ей стало.  Петровна так и села, где стояла. Танька на неё глазами – зырк, нитку зубами перекусила и – на улицу.  Петровна и не знает, что сказать, сама Николая боится: недоглядела, не воспитала. А время-то идёт.
 
Тут, к счастью, Николая на курсы какие-то послали, на три месяца. Петровне отдышаться можно, а потом что?
- Так и не поговорили?
- Не знаю. Наверное, поговорили, мать с дочерью всё-таки.
  Вот, уж весной,  Николай вернуться должен был, идёт она с работы, смотрит, дверь в доме открыта, а под кустом сирени,- большо-ой куст у них на участке рос, - лопата валяется, и кошка землю скребёт. И будто котёнок пищит.  Откуда бы? У кошки котят не было и не ожидалось. Петровна ближе подходит: «Матушки мои! Земля свежевскопанная шевелится!» Как не закричала, сама не знает. Скорей в дом, там никого, хватает лопату, потом сообразила, что нельзя копать, лопату бросила, руками землю разгребает, у самой слёзы в три ручья: «Что ж ты, дочка, наделала! Как же теперь?». Видит: дитёнок живой, ротик разевает, слава богу, в тряпку завёрнут был, земли не наглотался. Сообразила Петровна, что Танька в баньке отлёживается, и – туда: «Ты что, дура, натворила? Как жить дальше будешь?»  Та ревёт- себя не помнит, сама, как дитя малое: «Так убьёт, сказал же, обоих! Простите, я больше не буду!» Ну, чё ты? Не то плачешь? Или смеёшься?
- Да так (утирая слезу)! Хорошо, что всё хорошо кончилось!
- Да уж! Только Петровна Таньку с сынком в больницу отправила и прибралась  – глядь, Николай на пороге: «Ну, как вы тут?» Петровна, не будь дура, на стол – выпивку-закуску: «С возвращением тебя!» У того – глаза на лоб: жена насчёт спиртного строга, а тут… Чует, дело неладно.
- Где Татьяна?
 –«Не волнуйся, Таня, должно быть, что-то плохое в столовой съела. Врач говорит, неопасно, но недельку полечиться надо».  Тот посмотрел грозно, а Петровна улыбается: «Всё хорошо будет».
 
Как уж она ему рассказала, как гнев уняла, не знаю, только дочь и внука из больницы забирали вдвоём. Танька матерью оказалась замечательной. Соседи особо не сплетничали: Таньку под сиренью никто не видел, а Николая побаивались, да и её жалели. А сына её, Кольку, они так Сиренью и прозвали. Ничего, хороший парень.
                ***
Этой истории лет 35. А если бы она произошла в наши дни? Страшно подумать: суд, эксперты, правозащитники, тюрьма, детский дом, усыновление за границу с неизвестными последствиями. Оказывается, цена всему этому – мудрость и любовь близких. Только больно уж редкой она стала…И всё думаю: неужели та старушка права?