Не заслоняя глаз от света, 38

В половине седьмого в гостиной появляется Раух. Я почти дремал, голова Холмса покоилась на моих коленях. Он крепко спал.
- Похоже, - понижая голос, заметил офтальмолог, постояв и полюбовавшись на нас ровно столько времени, сколько мне понадобилось для того, чтобы полностью прийти в себя, - ночь прошла в беседах и воспоминаниях?
- И в объяснениях, - шёпотом откликнулся я. – Здесь была Айрони Бин... то есть, тьфу!... Айрони Мак-Марель. Она, кажется, настаивает на этом имени.
- А что хозяйка?
- Чем-то только что шуршала на кухне. Это внизу – в полуподвале, по-видимому. Едва ли она довольна нашим присутствием. Я даже подозреваю, что она сердита на нас с тех самых пор, когда узнала, кто мы.
- И что мы будем делать дальше? – деловито спросил Раух.
- Не знаю. Хорошо бы провести здесь пару дней, пока Холмс выздоровеет. Но, боюсь, наше соседство – не из спокойных. Тот человек, что вылетел из конюшни...
- Он сорит трупами, - сказал Раух. – Я про господина Лассара говорю – ведь это был он?
- Но ведь никто же внятно не разглядел. Ни вы, ни я, ни Холмс. Похоже, что это он, хотя... Но тогда его поведение становится всё более ненормальным.
- То есть он сошёл с ума?
- Да, вероятно. Я в этом практически уверился ещё когда увидел мёртвые тела там, на станции, но что нам с этим делать дальше, я не знаю. Кончится, скорее всего, тем, что он сам наткнётся на полицейских, которые его и так ищут, но, возможно, он всё будет кружить и кружить рядом с нами, стремясь не то убить Холмса, не то похитить девочку, - должно быть, я нечаянно повысил голос, потому что Холмс шевельнулся и с глубоким вздохом открыл глаза.
- Я проспал что-то важное? Что вы обсуждали?
- Всего лишь наши дальнейшие планы, Холмс. Мы вас разбудили?
- Конечно, - он сел, взъерошенный моими руками, заспанный и всё ещё со следами сукровицы на лице. – Я должен привести себя в порядок, а потом мы покинем этот гостеприимный дом, дабы не навлекать на его хозяйку лишних неприятностей.
- Холмс, - тут же запротестовал я. – ты ещё слишком болен, чтобы уйти немедленно. Тебе нужно отлежаться. С другой стороны, мы не можем подвергать хозяйку необходимости жить в осаде.
- Полагаете, когда она останется одна... – скептически начал Раух, но Холмс перебил:
- Она останется не одна, Волкодав и его сообщник Бин проявляют интерес не к ней. Им нужна Айрони, а значит, мы можем использовать её как наживку, и поймать эту парочку.
- Как наживку? Вашу дочь?
- Надеюсь, - с холодной улыбкой проговорил Холмс, - я успею дёрнуть лесу достаточно быстро. Тут всё дело в цыганских обычаях. Волкодав теперь по этим обычаям – официальный муж Айрони, и цыганка, по его соображениям, не должна ему препятствовать.
- То есть, как только мы уберёмся, он попытается увезти её достаточно открыто?
- Да, я думаю, так и будет.
- Полагаете, он наблюдает за домом?
- Конечно. Не сам – так нанял кого-нибудь.
- А мы что будем делать?
- То, к чему уже немного привыкли, - усмехнулся Холмс. – Прыгать с поезда. Нам нужно всерьёз убедить Волкодава в том, что мы больше здесь не появимся. Видимости он не поверит, так что придётся играть по всем правилам. Возьмём вещи, возьмём билеты, сядем на поезд. Всё должно быть честно, без «тухлятины».
- Но ведь здесь нет Лондонской ветки – мы прибыли на дилижансе, - напомнил Раух. – Куда вы собираетесь брать билеты?
- Здесь нет станции, а не железной дороги, - сказал Холмс. – Железная дорога, как вы сами могли убедиться, проходит очень близко, и доктор Уотсон впотьмах чуть не переломал из-за неё ноги. Мы сядем на дилижанс и доедем до нашего исходного пункта. Возьмём билеты ещё на пару станций вперёд на поезд, идущий по этой ветке. Соглядатай Волкодава, вернее всего, отправится с нами, чтобы не рисковать. Едва ли это будет Бин – скорее, тот цыган, который был с ним в дилижансе. Ведь предполагается, что мы не знаем его в лицо. Поэтому нам самым серьёзным образом придётся ехать. И только, практически поравнявшись с этим домом, мы начнём действовать. А прежде всего спрыгнем с поезда.
- Хорошенькие штучки! – возмутился австриец. – Как вы себе это представляете? Три человека, прыгающих с поезда! Нас схватит за шиворот проводник, и дело кончится скандалом.
- Правильно, - кивнул Холмс. – Поэтому придётся устроить маленькое столпотворение. Но оно и к лучшему – когда придёт время решительных действий, зрители будут только на пользу.
- Мне это не нравится, - сказал я. – Весь этот план тебя не достоин. Неужели нельзя придумать план получше? Да и твоё ли это дело, ловить? Ты – сыщик, логик, аналитик – извини, что приходится напоминать тебе об этом.
- Я сейчас не сыщик – покачал он головой, и его воспалённые, в красных прожилках глаза вдруг сверкнули ожесточением. – Я – человек, которого чуть не пришибли ударом кирки по голове, как бродячего пса, чью женщину... жену  - убили, и чью дочь пытались изнасиловать. Я не пойду жаловаться в полицию – я схвачу его сам. Руками. И даже без перчаток, чтобы лучше почувствовать ладонью горло, которое стану пережимать...
- На глазах у зрителей? – насмешливо спросил Раух. – А вы немножечко не актёрствуете, мистер Холмс?
На это Холмс не отвечал довольно долго – молчал, опустив голову. Потом вдруг спросил – небрежно, словно никакого предыдущего разговора вовсе не было:
- Значит, вы – не со мной?
Я только вздохнул. Раух пожал плечами:
- Вы не оставили нам выбора, - сказал он.
- Думаешь, он поверит, что мы бросили девочку и уехали? – скептически спросил я.
- Он подумает, что мы её и не видели. Конечно, если Элиша и Айрони подыграют нам.
- Тебе придётся посвятить их в свой замысел?
Холмс удивлённо посмотрел на меня:
- Конечно. Неужели ты думаешь, что я позволю им действовать вслепую, подвергаясь опасности? Нет, они должны чётко представлять, что и почему делают.
 - Холмс, опомнись! Девочке двенадцать лет!
- В свои двенадцать лет она успела увидеть смерть и узнать страх, - резко возразил он. -  Да и потом... Ты что, не слышал, как она говорит? И это двенадцатилетняя девочка? Возможно, на ней сказалось влияние воспитателей, но житейски она очень развита и даже, возможно, немного развращена. Я не стану морочить ей голову. И скрывать что-то тоже не стану. С меня довольно. Если бы я был откровенен с Сони с самого начала, если бы я не обманул её с этими фармацевтическими препаратами, на которые возлагал такие неоправданные надежды, то и она не стала бы от меня таиться, когда ей сделалось по-настоящему скверно. И я смог бы защитить её, И уж если я теперь не собираюсь всю жизнь плакать по убежавшему молоку, то и повторять свои ошибки тоже не хочу.
Раух изобразил бровями: «дело ваше», я пожал плечами. Ни ему, ни мне план не понравился.
Но, в общем, я Холмса понимал – передав дело поимки Волкодава в руки полиции, он лишал себя последнего утешения проигравших – запоздалой мести. Как ни глупо, как ни ребячески это звучит,  ему нужно было выплеснуть злобу, засевшую занозой в сердце, так же бурно, как он в слезах выплеснул горе – бежать, прыгать, драться. Без этого он не мог освободиться. Эмоции - а его захлёстывали эмоции – плохое соседство для изящных логических построений. Не спустив пар, он не смог бы снова стать самим собой любыми усилиями воли. Поэтому я и не стал спорить с его безумным прожектом, тем более, что он мог оказаться и успешным.
После завтрака, поданного хозяйкой, Раух отправился в Рэвин-гроув наводить справки о расписании поездов и дилижансов. Ему не сиделось на месте в силу природного темперамента, и он сам вызвался. Холмс есть отказался и выглядел не то, чтобы подавленным, но болезненно сосредоточенным.
Я заметил, что Элиша Баро держится с нами отчуждённо, без той приветливости, с которой готова была оказать помощь незнакомым людям, но всё же не сердито и не хмуро. С утра она надолго уединилась с Айрони, когда подавала девочке в спальню завтрак, после чего показалась мне погружённой в себя, словно обдумывала что-то.
- Что это значит: «Вангар» ? – спросил я у Холмса, вспомнив, как хозяйка назвала его накануне.
- Уголь. Так меня звали в таборе Птицы. Уотсон, ты посмотришь девочку, как врач?
- Если она согласится.
- Согласится. Я сейчас приведу её, - он, как обыкновенно, порывисто вскочил с дивана, но вдруг сильно побледнел и пошатнулся. Я поспешно поддержал его:
- Что с тобой опять?
- Ничего. Просто голова закружилась...
- А зачем ты отказался от завтрака? – рассердился я. – Ты ослаб, а для восстановления сил даже предпринять ничего не пытаешься – не ешь, спишь урывками, нервничаешь. Лежи. Я сам её приведу, да попрошу Элишу хоть молока тебе дать.
Холмс сморщился:
- Ненавижу молоко!
- А сегодня – выпьешь, - безапелляционно заявил я. – И не вставай без меня. Я сейчас.
Девочка полулежала в постели, но одетая. Бледная. Замкнутая. Страшно похожая на Холмса – только в разрезе глаз и подбородке что-то от Сони.
- Доброе утро, - глуповато сказал я. – Можно к вам?
- Зайдите, - и голос на этот раз мне показался слабым, без требовательного металлического позванивания.
Мой натренированный глаз врача сразу заметил, что что-то не так.
- Мне кажется, у вас что-то болит, и сильно. Спина?
- Да, сегодня особенно сильно, - жалобно призналась она.- Так сводит мышцы!
- Вам трудно ходить, и, наверное, вы переутомились, - сказал я. – Позвольте вас осмотреть. Я понимаю, что это нерадостная процедура – показывать больную спину и ноги незнакомому субъекту, но ведь все эти годы, как я понял, вас никто толком не лечил. А вдруг, вам можно помочь – так что же нам, из чистого упрямства пренебречь этим?
- Скажите, - вдруг спросила она. – Вы сами вызвались осмотреть меня? Или это Он вас попросил? – я мог не сомневаться, это было «Он» с большой буквы.
Айрони смотрела пристально, настойчиво – и снова я поймал себя на том, что ищу сходство её взгляда с таким же давящим, настырным взглядом Холмса.
- Это он меня попросил, - честно сказал я.
- Зачем ему это нужно?
Я, честно говоря, растерялся, не зная, что же ответить. Начать уверять, что Холмсу не безразлично её здоровье и сама она не безразлична? Не только я, но и сам Холмс едва ли мог бы определённо сказать, какие испытывает чувства к своей внезапно обретённой дочери. Да и в каких выражениях всё это объяснишь двенадцатилетнему ребёнку, не похожему на двенадцатилетнего ребёнка?
- Я не знаю, как вам ответить, - сказал я единственное, что мог сказать без лжи. - Но это он попросил меня и, по-моему, это для него очень важно. Не для самоуспокоения или искупления вины – Холмс не страдает, никогда не страдал, снисходительностью к себе. Скорее, наоборот. Поверьте мне, вам никогда не обвинить его больше, чем он винит себя сам.
- Ночью мне не показалось, что он склонен винить себя. Хоть когда-то, хоть в чём-то...
- У вас очень взрослая речь, - заметил я, вероятно, просто надеясь выиграть время.
- Я общалась только со взрослыми. И это были не самые глупые взрослые. Но вы ничего не ответили на моё замечание.
- Вам не со мной, а с ним нужно говорить об этом, мисс Мак-Марель.
- Я пыталась, - в её голосе снова прорезался вызов.
- Вы начали с обвинений, а не с вопросов.
- Ах так? – и это скептическое движение бровей, тысячу раз уже виденное мной, привычное.
- Вы на него похожи, - сказал я.
- Это к чему-то обязывает?
- Его?
- Меня.
- Ах, вас? – повторил я, скопировав её мимику настолько, насколько мог. – Нет, конечно. Вас это ни к чему не обязывает. Все дети похожи на своих родителей.
Она опустила голову и отрицательно помотала ей – снова знакомо, так знакомо...
- Не могу даже про себя назвать его отцом. Не могу себя заставить.
- Ну и не надо. Этого не требуется. Просто позвольте ему заботитьсяо вас, пока вы не взрослая. Ведь вы..., - я решился, наконец. – Там, в Ипсвиче, вы говорили о моих рассказах. Я понял, что их герой – ваш... ну, не знаю... кумир, что ли...
- А их герой сильно похож на мистера Холмса? – спросила она, чуть улыбнувшись.
- Нет, почти совсем непохож. Но...
- Вот видите!
- Холмс, мой друг Холмс, - уточнил я, - много добрее и отважнее книжного. И... ну да, ранимее.
- Всё в превосходной степени? – её улыбка стала недоверчивой. – Человек без недостатков?
- Недостатков у него сколько угодно. Он раздражителен, а порой просто зол, как чёрт, у него отвратительные привычки, в быту он неряшлив и беспорядочен, резок и насмешлив, скрытен, упрям, подвержен приступам депрессии, во время которых становится в тысячу раз невыносимее, зачастую деспотичен, но...
- Но? – повторила она. Её глаза – глаза Холмса – теперь уже откровенно смеялись.
- Но я бы не променял его на десяток рождественских ангелов, - сказал я первое, что пришло в голову.
Айрони засмеялась по-настоящему - беззвучно и заразительно. Смехом своего отца.
- Хорошо-хорошо, доктор, осматривайте.